Василиса - Александр Беликов

За столом собрались все: даже Бурый Волк и Колобок пожаловали. Аркашка не пришел, хотя его сама Яга звала и клятвенно обещала ни во что не превращать. Пришли и Анфиса с Егорушкой, принесли молодым подарок, негаснущий язык пламени внутри хрустального шара – очень красивый ночник, я хотел спросить, а почему никто больше из клана Огня не пришел, но Василиса наступила мне под столом на ногу, а потом на тихой речи объяснила, что у них в клане все остальные – слуги. Мне это показалось каким-то анахронизмом, но выяснять, почему так, не стал.

Пир затянулся глубоко за полночь, вино лилось рекой, говорили тосты за молодых, за дружбу между кланами, за возрождение старых традиций, за гордость и честь, даже за меня с Василисой сказали, хотя наш праздник давно прошел, а если честно говорить, то мы его попросту зажали. Хоть пили много, но никто не напился и не упал под стол, в этом, наверное, тоже присутствовала какая-то магия или, правильнее сказать, свойство Заповедного леса: хранить здоровье своих детей. Скорее всего, именно это явление описал поэт, когда говорил: «И я там был, мед-пиво пил. По усам текло, а в рот не попало», только скажу точно, что усы здесь совершенно ни при чем – у меня их нет, а я все равно оставался трезвый как стеклышко.

А после полуночи мы с Василисой проводили молодых в Библиотеку и опять сбежали на Лукоморье. На небе среди огромных звезд висела растущая луна, ночной темноты совсем не ощущалось, мы искупались в спокойной глади ночного моря, побегали по лунной дорожке, разбрызгивая вокруг нас капли чистейшего серебра, – все-таки лунный свет, что бы кто ни говорил, насквозь пронизан волшебством, и я это чувствовал! Когда улеглись спать под ветвями Сказочного дуба, то тут я вспомнил про давно мучающий меня кулинарный вопрос:

– Слушай, а все-таки не пойму, ты говоришь, что скатерти-самобранки нет, а при этом все готовится без участия людей. Баба Вера занимается чем-то другим, а в избушке сама собой появляется горячая, свежеприготовленная еда. И чтобы к этому пиру накрыть на стол, надо было не меньше дня потратить, то есть без магии здесь явно не обошлось, а с другой стороны, ты говоришь, что магию на бытовые вещи не тратят. Какая-то нестыковка получается. Или я что-то не понимаю, или ты мне не все рассказываешь.

Василиса расхохоталась, опять от звуков ее смеха мне сделалось хорошо и сразу пропало желание кого-либо выводить на чистую воду.

– Как же ты мудрено все излагаешь, на самом деле то, что тебе говорилось, – чистая правда, и ты понял все правильно, только я тебе не рассказала, что Заповедный лес исполняет желания Яги, обслуживает своего хранителя, если уж сказать другими словами. Помнишь, когда ты в бане захотел быка печеного с чесноком, то баба Вера попросила то, что ты мысленно заказывал, и Заповедный лес исполнил просьбу Яги, а мне только оставалось принести, кстати, благодаря твоей фантазии мы последнее время довольно часто стали есть печеную лопатку – вкусно ведь!

– И когда у меня дома мы первый раз вместе обедали, тоже Заповедный лес все приготовил?

– В тот раз, пока ты гулял, сама постаралась, я же не Яга, мои просьбы никто выполнять не будет, а вот пирожки, которые тогда баба Вера привезла, они, считай, достались тебе в подарок от Заповедного леса.

Ночью, когда мы спали, поднялся ветер, он шумел в ветвях гигантского дуба, раскачивал золотую цепь, от чего она легонько и мягко позвякивала. Мне снился Кащей, бившийся в истерике: он покраснел от ярости и бил жезлом слуг, швырял все, что только попадалось под руки, и орал:

– Как эти навозные черви смеют радоваться, смеяться и праздновать свадьбы! Я их всех буду жечь, жечь долго и мучительно. Чтобы они наслаждались запахом своего жареного мяса!

Василиса проснулась, обернулась ко мне и тоже увидела этот сон, провела рукой мне по лицу и прошептала:

– Что-то ты, поганец бессмертный, сегодня разбушевался, вот так-то лучше будет!

И тут же в моем сне произошли чудесные перемены: Кащей уже находился не во дворце, а висел на золотой цепи, прикованный к Сказочному дубу, а в его беззубый рот был воткнут огромный бриллиант размером с кулак, теперь он уже не мог ругаться, а только мерзко шипел, дергался и позвякивал цепями. Я прижался ближе к Василисе и уснул крепким сном, а над нами только шумел ветер в ветвях и мягко позвякивала золотая цепь.

Глава 11

На следующий день мы с Василисой одновременно проснулись от тихой речи бабы Веры – она как-то умудрялась говорить нам одновременно – я так еще не умел: или всем, или только кому-то одному.

– Эй, голуби. Я тута ревизию почти закончила. Вы как, подойдете тогументик о завершении подмахнуть, аль самой подлететь?

– Как? – почти синхронно вскрикнули мы с Василисой и только тут поняли, что нас разыграли.

Чувствовал я себя прекрасно: никаких последствий от обжорства и перепоя не ощущалось, организм блаженно тикал маятником сердца и наслаждался четкой работой хорошо пригнанных шестеренок внутренних органов. Я в школе когда-то увлекался ремонтом механических часов, даже из-за своего хобби получил прозвище Шаман, вот, наверное, поэтому мне и пришла в голову такая ассоциация, что организм похож на хорошо работающие часы. Только хотел спросить Василису, почему у меня нет последствий от переедания и перепоя, но она меня опередила:

– Летим наперегонки к избушке! По счету: раз, два, три!

Не успел я и рта открыть, как Василиса уже перекинулась в лебединую ипостась и исчезла в золотистом сиянии, пока же я оборачивался в орла и взлетал, то отстал напрочь! Вот поэтому и не люблю соревнования: выигрыш порой зависит не от настоящих умений, а от множества не зависящих от тебя факторов, которые судьи почему-то в расчет не принимают.

Баба Вера уже все приготовила: расставила на столе аккуратными рядочками ларчики, а на полу расположила крупные артефакты из чулана.

– Сашок, садись на лавку. Начнем с крупного. Вот это метла, или, по-другому, помело. Средней изношенности, в рабочем состоянии. Ступу в избу я не поволокла, да вы и сами ее сто раз видели.

– А ступа только одна? – уточнил я.

– Да куды их больше-то? Здесь табе не аэропорт.

– Дале, гусли-самогуды – не работают, в смысле, не гудят. Поломанные. Починить некому: мастеров не осталось. Так, два деревянных ведра с ногами. Сами за водой ходют. Но рассохлись и вертаются пустыми: пока дойдут – вся вода вытекет. А может, и нарочно дурня валяют.

– Как это? – не понял я.

– Лень им воду тащить. До реки дойдут, окунутся и топают мокрыми. Делают вид, что вода вылилась. Вроде как приказ выполнили, а толку нет. Я не проверяла. Что еще от Емели нам досталось? Печь самоходная была. Да кое-кто тут порезвился: пустил ее саму по лесу кататься, без седока. Так она до сих пор и ездит где-то. А в самые непотребные моменты выезжает и добрых людей пугает до инфаркту!

Василиса после этих слов покраснела и потупила глаза.

– А что, поймать никак нельзя? – удивился я.

– Поди попробуй. У мине не получилось. Она, зараза, как чует, где ее караулят, и уходит! И Заповедный лес с ней как сговорился! Меня не слухает, а печи помогает! Что еще, ковер-самолет, вернее, прах евойный. Даже раскрывать торбу не буду – обчихаемся! Три деревянных гребня: где бросишь – лес вырастет. И наделать таких я могу тыщщу. Рушник с желтой каемочкой: где бросишь – песчаный бархан вырастет. Имелся такой же, но с голубой, да теперь стал рекой. Одноразовые энто предметы. Без Водяного второго такого полотенчика не соткать. Гребней могу наделать сколько хошь, а рушников без Водников и Землистов – шалишь!

– А обратно речку в рушник превратить можно?

– Ишь чего захотел, вкусненький ты наш. Не додумались еще до ентово, может, ты придумаешь, как? Дале, бутыль с живой водой, двадцатилитровая, недопитая. Корзинка с яблочками молодильными, сушеными. Не молодят по причине устарения. Выбрасывать жалко, вдруг сгодятся на что? А остальное – мешки с травами, грибами, ягодами и кореньями сушеными. Вот и все, что есть из крупного инвентаря.

– А вот то что такое, в тех корзинках? – спросил я.

– Энто вещи почти не магические – латы ратные. Женские и мужские. Два полных комплекта.

– А что значит «почти»?

– Магия в них простая: против ржавчины, пота и холоду. Само собой, размерчики подгоняются сами.

– Как это – против пота?

– Когда рубисси, потеешь сильно. Так оне табе холодят. А когда снимаешь – не воняют. Когда на улице холодно – греют. И от ударов кой-какой волшбой защищают. Давно уж валяются. Болеча как память. Почитай, музейный экспонат – не боле того.

Яга начала шустро все собирать и укладывать обратно в чулан, Василиса посмотрела на меня:

– Как, что-нибудь у тебя вызвало ассоциации?

– Пока ничего. Нам бы этих ведер с ногами несколько тысяч, и не дырявых. Чтобы снарядить их таскать воду и лить на Каменного дракона, а больше – никаких идей.