Тайна золотой реки (сборник) - Владимир Афанасьев

– Ответа не будет, господа торговые! – ухмыльнулся Седалищев. – Потому что Бочкарёв с ним кое-какие дела имел.

– Не может быть, чтобы полковник Бочкарёв вступал в авантюрные сделки с гудзонбеевским пиратом, подрывающим государственную и частную торговлю страны! – наигранно возмутился Шошин.

– Свенсон поставляет отрядам Бочкарёва и генерала Полякова в Гижиге и Наяхане оружие, которое направлено на борьбу с Советами. Понимать надо, торговые люди, понимать!..

– Мы будем жаловаться в верховную ставку! – заявил Шошин.

– Все ваши жалобы Бочкарёв рассудит, – осклабился Седалищев. – Ко всему прочему, мне стало известно, что вы нарушаете установленный для вас режим проживания.

– Конкретно!..

– Где Радзевич?

– Болен…

– Ничего, вылечим… до Походска недалече… И ещё мне хотелось бы побеседовать с Волковым Ефимом относительно его постоянных отлучек… Или его тоже нет в Керетове?..

– Зачем же, Ефим Николаевич Волков здесь. Однако говорить с вами он не сможет.

– Как?!

– Он провалился в заброшенную берлогу, ушиб ногу, антонов огонь у него.

– Знаем мы этот огонь, – поёжился Седалищев… – Тиф, наверно?.. У Радзевича тоже тиф?..

– Тоже… – перекатывая крепкие желваки, уронил Шошин. – Лекарство нужно…

Седалищев метался. Ухватившись за баран, тряс нарты и кричал то на собак, развалившихся в упряжи и не реагирующих на его окрики, то на Нелькута, и не думавшего торопиться. Седалищев надоел ему хуже горькой редьки, да и не хотелось покидать шошинское жильё. Нелькут не спеша семенил возле нарт, не обращая внимания на Седалищева. А когда развернул упряжку, вспомнил:

– А Гаврилка Мохнаткин утёк!..

Гикнул на собак, нарта сорвалась и юркнула за обрывистый мысок.

Все дальше и дальше уносился разноголосый собачий перебрёх, а вскоре и он растворился в сероватом просторе, и только ветер перебирал сухую крупу наста, будто ёж копошился в жухлой осенней листве.

– Рыщет?.. – спросил раздражённо Волков, высунув из приоткрытой двери бледное, болезненное лицо с тёмными провалами светящихся просинью глаз.

– Зачем встал? – забеспокоился Шошин.

– Добрую весть услышал.

– Дела, видать, у наших сторожей неважнецкие, видишь, засуетились.

– Значит, расправа над Мохнаткиным не состоялась?!

– А я что тебе говорил, Ефим?.. – Шошин почти насильно втолкнул Ефима в избу, плотно затворив за собой дверь, сказал: – Температура, поди, высокая, а высовываешься… Осталось мне ещё свалиться.

– Ну что ты… Мне даже легче стало. Молодец Мохнаткин.

Ещё свежи были в памяти события недавних дней… Белогвардейский штаб разворошенным осиным гнездом метался по всей округе в поисках злодея. А началось всё с обыкновенного разбоя, учинённого взбунтовавшимися индигирскими отрядниками, на которых белогвардейская верхушка возлагала немалые надежды…

Пренебрегая мнением предводителя индигирцев, Бочкарёв объявил Аболкина, их земляка, предателем и казнил его. Атаман индигирцев оскорбился и, воспользовавшись отсутствием казаков, на восьми упряжках ушёл из Нижнеколымского лагеря белогвардейцев. Бочкарёв упредил этот ход: за Соколиным хребтом прочная засада казаков стояла заставой…

Усталые после истребительной акции, казаки спешили. Заметали следы преступления. Тундра только кажется пустынной. Страшная весть о бочкарёвской расправе принеслась в отряд индигирцев быстрее, чем возвратились казаки.

Озлобленные отрядники карательного индигирского отряда учинили погромы в Нижних Крестах и Нижнеколымске. В первую очередь забирали ездовых собак и упряжь.

Софрон Захаров знал намерение индигирцев и поручил Данилке Протопопову и Гаврилке Мохнаткину проследить за ними. При этом запретил ребятам самим предпринимать какие-либо действия. Только разведка, и ничего больше.

Индигирцы разделились на два лагеря. Одни говорили, что надо отомстить бочкарёвцам за смерть земляков, другие настаивали на выходе из-под командования есаула… Спорили до темноты. Воспользовавшись этим, Данилка и Гаврилка Мохнаткин перерезали алыки на ошейниках ездовиков и незаметно ушли. Расчет у ребят был прост: без головной собаки, без захаровского вожака по кличке Чонча, ни одна упряжка не двинется с места. Когда ребята уже были далеко от Нижнеколымска, Чонча вдруг завыл с такой тоской, что на его зов тут же отозвалась вся упряжная свора индигирских собак. Собаки срывались с мест и с трубным лаем пропадали в темноте наступившей ночи.

Индигирцы взбудоражились. Над Нижнеколымском поднялась стрельба. Бочкарёвский отряд в это время был как раз на подходе. Казаки, услышав стрельбу, рванулись вперёд, решив, что индигирцы узнали о расстреле за Соколиным хребтом и теперь вступили в бой с цапандинским казачьим отрядом, который к этому времени должен был подойти к нижнеколымскому штабу. Индигирцы открыли по казакам ответный огонь, подумав, что те на них нападают… Пока разобрались, немало перебили людей с той и с другой стороны. А отсутствие Крестовских собак навело потом на мысль, что суматоху и угон упряжек могли устроить только нижнекрестовские якуты. Организовали погоню.

Данилка и Мохнаткин потеряли много времени на сбор и упряжку собак. А когда необычный аргиш двинулся по Колыме, преследователи были уже близко. Гаврилка Мохнаткин слез с нарт и сказал:

– По Стадухинской протоке дойдёшь до Медвежьего зуба, а там по распадку доберёшься до наших. Я же тут их подожду, – и кивнул на ещё невидимую погоню. – Вон там, у Пушкарёвского островка… Уходи, Даня…

Быстро развернули упряжки. Данилка укнул на вожака, и вскоре тёмная длиннохвостая змейка быстрого аргиша неслышно растворилась в морозной гуще ночи… Далеко позади остались восемь редких, одиночных выстрелов…

* * *

В питейной избе бочкарёвцы разливали горькую. Тучный пожилой якут, хозяин заведения, подперев пухлыми ладонями лицо, с упоением слушал игру захмелевшего хомусиста. Древний инструмент издавал протяжные звуки. И казалось: сама тоска пришла и растворилась здесь, в дымном чаду прокуренной избы.

Казак Пётр Рытов таращил хмельные глаза на музыканта и изредка пьяно икал. Напротив подёргивался, неопределённо ухмыляясь, один из близких есаулу людей, тоже из казаков, Чижов Карпуха. Ухмылка его раздражала Рытова.

– Хмыляешься, Карпуха? – задирался Рытов.

– Весело!.. – огрызнулся Чижов. Рытов перекосил тонкогубый рот:

– Тебя и их благородие, всех до одного помету!

– Бочкарёва не лапай! – сжав кулачонки, пискляво надрывался Чижов. – Глотку перегрызу!..

Остановил их появившийся в сопровождении местных атаманов Бочкарёв. Поднёс Рытову под нос кулак, пригрозил: