Фортунат (СИ) - Сухов Александр Евгеньевич

После уничтожения орудийных расчетов я в очередной раз сноровисто перезарядил свою «Exactitude-6» и перевел огонь на штурманский мостик, где среди судовых офицеров маячила фигура чародея. Чтобы до него добраться пришлось сначала устранить капитана, высокого мужчину, страдающего, на мой взгляд, избыточным весом, и рулевого матроса. Вражеский маг был настолько растерян, что напрочь позабыл об индивидуальной защите, впрочем, успей он поставить щит, это вряд ли бы ему помогло. Две пули напрочь сбивают любой магический полог, третья летит в цель — эта информация отложилась у меня в подкорке еще со времени обучения в школе младших командиров на лекциях приснопамятного Афанасия Николаевича Загогулькина, читавшего курс противодействия атакам вражеских чародеев. И пусть пожилой маг проводил свои занятия откровенно скучно, что называется, без души, вгоняя курсантов в сон, мне было откровенно интересно его слушать, а также по крохам, как бы ненароком выцеживать из него интересующую меня информацию.

Нельзя сказать, что противник оказался полностью обескуражен. Кое-кто даже успел выстрелить в нашу сторону. Однако всё сложилось для нас весьма и весьма удачно. Пули, выпущенные в нашу сторону, мне удалось частично отклонить, частью погасить их кинетическую энергию на безопасной дистанции.

В результате нашей весьма эффективной атаки никому из абордажной группы выжить не удалось. Офицерам также не поздоровилось. Осталось человек тридцать из числа палубной команды. Но те о каком-либо сопротивлении даже не помышляли. Упали на колени, моля Аллаха, о спасении. Тоже мне вояки.

Чтобы «Сокол Востока» далеко от нас не ушел на оставшемся на его мачтах парусном вооружении, мне пришлось проявить толику снайперского искусства. Из своей «Exactitude-6» я посбивал парусный такелаж, превратив туго натянутые ветрила в безобразные ошметки. Как результат турецкий корабль лег в дрейф.

Еще до первых выстрелов экипаж «Катрана» перестал валять дурака и в мгновение ока рассредоточился, попрятавшись за надстройками и иными укрытиями. Теперь матросы под грозные окрики офицеров и боцмана начали выползать на палубу и приступать к своим непосредственным обязанностям.

Ушедшего недалеко «Сокола Востока» быстро догнали. Зацепили кошками подтянули борта друг к дружке. Около дюжины недобитых турецких бойцов все-таки попытались обстрелять нас из засады. Однако посредством своего магического зрения я быстро всех вычислил, и стоило кому-то из них поднять голову, тут же следовал точный выстрел. После столь эффектной демонстрации наших возможностей сопротивление экипажа турецкого корабля было окончательно сломлено. Всех оставшихся моряков в количестве двадцати человек согнали на нос и до поры до времени оставили под надежной охраной. Для прочей команды «Катрана» наступило время сбора трофеев.

Чтобы облегчить себе задачу по поиску ухоронок я поднялся в штурманскую рубку и возложил длань на тело капитана корабля. Мустафа Фаттах-эфенди оказался еще тем подонком. Вместо того, чтобы оберегать морские границы Османской Империи от посягательств контрабандистов, этот гад большую часть времени посвящал пиратскому промыслу при полном попустительстве своего сухопутного начальства. За достойный бакшиш командование смотрело на проделки бравого капитана сквозь пальцы. Сотни и тысячи подданных Российской Империи оказались в турецком рабстве или были перепроданы в другие страны.

После просмотра сцен издевательств над захваченными в плен людьми меня едва не вывернуло наизнанку. Изнасилованные по многу раз стонущие женщины и мужчины, распотрошенные тела и кровь, лужи крови вперемешку с человеческим дерьмом. Всё это потом приходилось тщательно замывать самим же будущим рабам, коим повезло выжить в дикой пиратской вакханалии. От гнева и злости у меня поневоле сжимались кулаки и возникало сильное желание пойти на фордек и отдать команду развесить на реях выживших турок, а лучше всех посадить на кол, чтобы в полной мере ощутили то, что испытывали их многочисленные жертвы. Если до этого момента меня терзали угрызения совести и сомнения насчет незавидной участи выжившего экипажа, теперь я был озабочен поиском самой страшной казни для этих садистов. Сука, ведь практически у каждого на берегу есть жены у многих не по одной, и в море мужики не по полгода находятся. По пять раз на дню расстилают молельные коврики и едва не до крови расшибают лбы в поклонении Аллаху. Неужели считают, что насилие над иноверцами угодно их богу? Мне этого никогда не понять.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

После ознакомления с памятью капитана мне стали известны все места на корабле, где хранилось самое ценное. Фаттах-эфенди опасался тщательного досмотра «Сокола Востока» при заходе на свою базу, поэтому всё наиболее компактное и ценное держал в специально оборудованных укромных местах, коих при желании на любом судне можно иметь массу.

К примеру, в настоящий момент в потаенных закромах «Катрана» лежат полтора десятка тщательно завернутых в промасленное тряпье станковых пулеметов с изрядным к ним боекомплектом. Подозреваю, что данный груз предназначен воинственным курдам, поднявшим очередное восстание против османского владычества. Возможно я ошибаюсь. Юго-запад Армении до сих пор также оккупирован турками и уходить оттуда они не собираются. Уверен, что мысль отбить священную гору Арарат у проклятых мусульман посещает не одну умную армянскую голову, и пулемет для этого очень даже годная штуковина. Ладно, не стану гадать, кому предназначено это страшное в умелых руках оружие, у Османской Империи и лично у султана врагов без счету.

Хитроумный Константинопуло предложил разделить добычу по принципу долей, где ему, как капитану, лично отходила аж четверть, а мне и моим ребятам лишь малая толика. На что я категорически возразил и предложил другую схему раздела имущества пиратов, где доля моей боевой группы составляла треть, а все остальное пусть делят как хотят. При этом пушки, ковры, драгоценная посуда, мебель из ценных пород дерева и прочие габаритные вещи нам без надобности, их себестоимость возьмем частью золотыми монетами, частью чеками Имперского банка.

Мое предложение было отвергнуто в категорической форме.

— Ну как вы не понимаете, Андрей Драгомирович, — вылупил на меня наглые зенки Константинопуло, — в нашей среде существуют вековые традиции при распределении захваченных в бою трофеев. Нельзя идти против сложившихся правил.

Мне стоило великого душевного напряжения не двинуть кулаком по греческой наглой роже. Сейчас этот хрен напомнил мне одного моего временного компаньона по бизнесу из первой моей реальности Аркашу Левина. Ну один в один, такой же мелкий, кучерявый только Аркадий был без бороды. Так вот, тот хмырь с калькуляторам в руках пытался доказать мне, что его половина доходов составляет всего-то пятьдесят один процент, а моя — аж целых сорок девять. Вот тогда-то я и понял, почему самые хитрожопые сыны Израилевы после неудачной попытки обосноваться на исторической родине возвращаются обратно в Россию. Левин был как раз из тех реэмигрантов, у кого не получилось обосноваться на исторической родине. Вспомню, как он закипал при одном лишь упоминании о своих соотечественниках и какими нелицеприятными эпитетами сыпал в их адрес. Я его гнев прекрасно понимал — это русскому доказать, что его половина составляет «аж целых сорок девять процентов» как два пальца об асфальт, но только не какому не менее хитрожопому Изе, Мойше или Беньямину, кои ничтоже сумняшеся сами готовы отхватить у тебя этот несчастный процент.

Как этот аферюга ни был упорен в своих притязаниях на добытое чужими руками добро, ему пришлось уступить. Маг я или хрен знает кто? Легкое ментальное воздействие на содержимое его кучерявой башки, и все мои аргументы были все-таки приняты, хотя и не совсем безоговорочно.

На основательное обследование и потрошение содержимого трюмов, матросских кубриков, кают офицеров и прочих судовых помещений потребовалось более двух часов. Удивительно, но утлое суденышко, каким мне до этого казалась купеческая шхуна, приняло в свои недра практически всё более или менее ценное, включая орудия с приличным боезапасом. По предварительной весьма заниженной оценке стоимость взятого с бою составила полторы сотни тысяч золотых рублей, я согласился взять шесть сотен золотых монет номиналом в десять османских лир, то есть, по сто штук мне и каждому члену моей группы. Остальное Гелиодор Константинопуло выдал, как и договаривались, банковским чеком.