Идеальная афера - Николай Леонов

– Не стоит, – а вот в его речи акцента не было совершенно. – Кстати, арест лучше называть арестом. К чему нам эвфемизмы? Лев Иванович Гуров – это вы? Примите мои поздравления. Я вас недооценил. Знаете, в чем была моя главная ошибка? В том, что я связался с Алиной. Вы, наверное, думаете, что, поставив ее на лабораторию, я брал на дальний прицел Алининого мужа, этого тупорылого бурбона? Не скрою, и это тоже.

Он помолчал, словно бы погрузившись в какие-то дорогие ему воспоминания.

– Но главное не в этом. Я ведь любил ее когда-то. Да-да, в такое трудно поверить, однако это правда. Мы были такие молодые! Если бы видели Алечку в те годы! Я хотел, чтобы ей было хорошо. Сейчас, сегодня, в этом сумасшедшем мире. Алечка всегда любила деньги куда больше, чем надо. И власть, хоть таким, как она, власть противопоказана. Но я решил, что раз ей нужны эти погремушки, то они у нее будут. Ради моих воспоминаний о той девушке, которой она когда-то была. Я ошибся. Я погубил ее. Если бы она оказалась хоть чуточку поумнее, если бы она пришла ко мне со своей проблемой! Она бы осталась жива. И вы, Лев Иванович, никогда бы не появились в этом городе. Я бы нашел способ мягко, без крови обуздать Бортникова. Увы! – Он грустно улыбнулся, хотя в глазах, как показалось Гурову, стояли слезы, и тихо, с непередаваемой грустью сказал по-чеченски: – Ма йокх авдал ера из...

Эпилог

– И что это по-нашему значит, ты хоть поинтересовался? – Генерал Орлов с любопытством посмотрел на Гурова.

– Конечно. В примерном переводе: "Какая же она была дура". Не знаю, кого он имел в виду – то ли покойную заведующую экспертной лабораторией, то ли ту молоденькую девушку, которой она когда-то была.

Орлов по своей давней привычке подошел к окну кабинета, затем вернулся к столу, снова подошел к окну.

За окном была январская Москва. Морозы, щадившие столицу этой зимой, добрались-таки до нее. Столбик термометра вторые сутки опускался ниже двадцати пяти градусов. Крячко шутил, что такая погода установилась в честь их с Гуровым приезда, по контрасту с гниловатой светлораднецкой моросью и туманами.

Заканчивался вторник. Минутная стрелка больших часов, висевших над дверью орловского кабинета, уверенно приближалась к восьми. Разбор полетов шел к завершению, они отчитывались уже больше полутора часов. Петр Николаевич Орлов умел быть въедливым, а это дело очень заинтересовало его. Своей нестандартностью.

"Домой хочу, к Маше, я по ней соскучился, – думал Гуров, подходя к Орлову. – Все вроде сказано уже, чего Петр тянет? Нате вам – только прилетели и, как примерные подчиненные, сами на ковер к начальству, домой не заходя. А он, понимаешь ли, думает, что так и надо! Не иначе, успел за эту неделю по нашим рожам соскучиться. Чего это он за окошком такого интересного увидел, все оторваться не может?"

В чуть приоткрытую форточку влетело несколько крупных снежинок. Морозный воздух был прозрачен и чист настолько, что крупные звезды в черно-синем небе казались почти лишенными лучей, луна же, напротив, сияла вовсю огромным радужным ореолом. Даже обычное для ночной Москвы зарево уличных огней и рекламы не могло до конца забить лунный свет.

– А что это пепельница у вас со стола исчезла, господин генерал? – раздался ехидный голос Крячко, который один не выказывал никакого желания любоваться астрономическими красотами. – И закурить за полтора часа уставшим подчиненным ни разу не предложили, к чему бы это?

– Курить – здоровью вредить, – усмехнулся Орлов, возвращаясь к своему столу.

А затем серьезно добавил:

– Больше в кабинете – ни-ни! Ни одной сигареты! А то Капитан Флинт может заболеть, никотин, понимаете ли! А канарейка – птица нежная.

– Капитан Флинт, значит? – рассмеялся Станислав. – Лихо ты пичугу нарек! Лев, у меня в голове не укладывается, как это Петр успел за неделю так с этим символом мещанства спеться. Ты хоть уверен, что пичуга твоя мужского пола? Кстати, как называется канарейка-мужик – канарей, что ли?

Из угла кабинета донеслось громкое мелодичное посвистывание. Там, подальше от форточки, на специальном столике стояла клетка с Капитаном Флинтом. Пичуга словно поняла, что речь зашла о ней, и на своем языке подтвердила: да, у меня с хозяином полное взаимопонимание и симпатия. Мы вот именно что спелись.

– Кенар он называется, деревня необразованная! – усмехнулся Орлов. – А что мужик, так мне это наши эксперты гарантируют.

Он посмотрел на так и оставшегося стоять у окна Гурова и резко сменил тему:

– Вы, друзья мои, конечно, молодцы. С убийством Беззубовой, благодаря подсказке Липкина, разобрались безупречно, а что убийца мертв, то нашей вины здесь нет, на все воля божья. Попутно вы изловили очень крупную рыбу. Никто не ожидал ничего подобного. Рахсалманов сейчас уже в Лефортове, ты прав оказался, Лев, эти нефтяные заморочки выходят на федеральный уровень. Так что мы свое дело сделали, пусть теперь голова болит, – он потыкал указательным пальцем вверх, – у других. Кстати, вы сами знаете, что ему пока только и можно инкриминировать?

– Знаем, – Гуров подошел к столу, уселся напротив генерала. – Немногое. Организацию покушения на Бортникова, что он, кстати, не отрицает. Незаконное хранение наркотиков – у него нашли две ампулы того самого зелья, которое по его команде передали несчастному Джанджубаеву. Видимо, он попросту забыл их выбросить. Но, Петр! Это только пока. Материалы, которые я представил в Москву, которые еще вчера по мейлу в Генпрокуратуру скинул и в Главное управление по борьбе с экономическими преступлениями Службы криминальной милиции МВД России продублировал, они такие убойные, что мало не покажется! Вопрос в другом: с ними надо долго и вдумчиво работать, проверять их, разматывать весь клубок. Захотят ли? Тут может оказаться затронута большая политика.

– Вот и мне так кажется, – задумчиво ответил генерал. – Но не наше это теперь дело. Большая политика во всем мире и во все времена остается синонимом кучи дерьма. Так не будем в нее нырять по собственной инициативе, тем более что ведь утонуть можно. Но мне, любопытному такому, ты объясни – в чем там суть с этой грешной нефтяной рокировкой. Ты сам понял?

– Я сыщик, а не экономист, Петр, – задумчиво ответил Гуров. – Парни из ГУ ОБЭП растолкуют лучше, но то, что я понял вчера, поговорив там, в Светлораднецке, с их экономистами, – пожалуйста.

Лев немного помолчал, собираясь с мыслями и остро пожалев, что из-за нового генеральского любимца, Капитана Флинта, стрелять у Крячко сигаретку не имеет смысла.

– ОПЭК и вообще арабские страны ведут жесткую дискриминационную политику в отношении азербайджанской нефти. Их не пускают на мировой рынок, им постоянно срезают и без того мизерные квоты. Их душат реторсионными пошлинами. Вы, друзья мои, плохо представляете, что это такое? – Гуров улыбнулся, поглядев на вытянувшиеся при его последних словах лица Орлова и Крячко. – Я тоже не очень. Но что-то совсем плохое. Удавка такая экономическая. Словом, нефть есть, а вот продать ее проблематично. Россия пришла на помощь, тут не без политических интересов. Но факт в том, что азербайджанская нефть продается нам с применением самых льготных таможенных тарифов и, что самое важное, не квотируется! Теперь посмотрим на нефть чеченскую. Ни для кого не секрет, что в условиях вялотекущей войны и полного правового беспредела там половина, если не девяносто процентов, добычи раскрадывается. А перерабатывать краденое негде! Только в России. Благо та же самая Светлораднецкая область в двух шагах. Но! На самом верху тоже сидят не идиоты, никто не хочет нашими руками финансировать чеченских боевиков, через которых как раз идет краденая нефть. Ни одно нефтеперерабатывающее производство никогда не возьмет и тонны чеченской нефти, пока не будет уверено в ее стопроцентно законном происхождении. Иначе они попадут под жуткие санкции, вплоть до уголовного преследования! Тут в чью-то умную голову, думаю, что в голову самого Рустама Азаматовича, приходит идея рокировки. Поскольку нефть перерабатывается на бензин, то можете называть это термином, изобретенным звездой светлораднецкой журналистики Ириной Пащенко: бензиновая интервенция. Выигрыш двойной – краденая нефть продается на переработку, причем, поскольку она проходит как азербайджанская, по самым льготным тарифам. Это не просто большие, это – громадные деньги. Которые уходят из России в Чечню, а уж как они там используются... Думайте сами.

Гуров снова помолчал, дожидаясь вопросов своих слушателей. Не дождавшись, продолжил:

– Именно поэтому за спиной Рахсалманова стояли могучие силы. Он – страшный человек, этот Рустам Азаматович. Да, доктор химических наук на пенсии. Только-то. Но он по-настоящему контролировал всю оргпреступность губернии, для шавок типа Коли Гроба или Андриевского его слово было законом, хоть они никогда в глаза его не видели, даже не догадывались, кто он такой в миру! Теперь этим пародиям на мафиози настанет конец. За них примется Калюжный и раздолбает, как бог черепаху. Но вот ведь что интересно: если бы не взыгравшие аппетиты Бортникова, если бы не самоуверенность Беззубовой, приведшая к ее смерти, то так бы это и продолжалось бог знает сколько!