Колесница Гелиоса - Евгений Санин

— Нам нечего терять! Нас все равно не повезут на Понт Эвксинский! — распалялся Лад. — Отберем у морских татей их кривые мечи и проверим, так ли крепки их шеи!

— Они изрубят нас прежде, чем мы доберемся до этих мечей! — шепнул один из сколотов.

— Я думал об этом, Драга! — кивнул Лад. — И вот что надумал: эти мертвые станут нашими щитами! Как только часовой прикажет вынести их наверх, мы будем самыми послушными и терпеливыми! Мы понесем эти тела! Но как только окажемся на палубе, прикроемся ими и бросимся на часового! Отберем у него меч! Отберем оружие у всех, кто придет к нему на помощь! А когда у нас будет много мечей, нам помогут гребцы! И мы захватим этот корабль!

— Лепо, Лад, лепо!

— Мы заставим главного татя отвести нас до Понта Эвксинского!

— Лепо…

— И даже дальше — вверх по Борисфену![75]

— Лепо, лепо!!

— Ты готов, Драга?

— Конечно.

— А ты, Дивий?

Вместо ответа косматый, заросший почти до глаз бородой сколот согласно положил свою ладонь на руку Лада.

— Мы еще увидим лед на наших реках и снега на селах![76] — мечтательно улыбнулся тот и предупредил: — А пока лежим и набираемся сил! Чую, они скоро нам понадобятся!..

Сколоты затихли. Тревожно поглядывал на них Эвбулид. Дорофей с дочерью по-прежнему сидели прижавшись друг к другу.

В трюме надолго воцарилось тягостное, нарушаемое лишь стонами и горестными вздохами, молчание. Каждый думал о своей судьбе, о том, что ждет его через день и даже через час в этом страшном, безжалостном мире.

Только наверху по-прежнему веселились пираты, да время от времени билась о борт волна — вечная, как это затянувшееся ожидание, скиталица бескрайних морей.

Конец второй части

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1. Мессана

Незадолго до рассвета ведомые Фемистоклом рабы подошли к окрестностям Мессаны. Когда они миновали заброшенные поля со следами пепелищ на месте богатых вилл, первые лучи солнца уже высветили полуразрушенные стены крепости большого портового города на самой границе между Сицилией и Италией.

— У вас есть даже тараны? — уважительно спросил Клеобул, показывая Фемистоклу на целые проемы в крепостных стенах.

— Нет! В этом нам помогли сами римляне.

— Римляне?!

— Они были так самонадеянны после победы над Карфагеном, что не укрепили стены здешних городов! — объяснил Фемистокл. — Разве они могли подумать, что соседняя провинция, которой они привыкли пользоваться с таким удобством, станет когда-нибудь театром войны?

— Поэтому вы так быстро овладели почти всей Сицилией?

— Да, и еще благодаря тому, что римское войско совершенно разложилось в этих теплых и сытых краях!

— Ты забыл, что мы победили только благодаря великой мудрости нашего славного Антиоха! — воскликнул подъехавший Серапион.

— Конечно! — одними губами усмехнулся Фемистокл. — Без его молитв и небесных знамений мы не взяли бы ни одного города с развалинами вместо стен, где против нас стояли разучившиеся держать мечи легионеры!

Серапион злорадно сверкнул глазами и прикрикнул на плетущихся позади рабов:

— А ну поторопись, иначе пропустите самое интересное!

— Штурм? — воскликнул Фрак, прибавляя шагу.

— Как бы я хотел подождать здесь, пока закончится эта бойня! — признался Клеобул, с ужасом глядя на стены крепости, усеянные фигурками обреченных мессанийцев. — И ваш сириец может еще называть это интересным?!

— Серапион имел в виду не сам штурм, а то, что у нас предшествует его началу, — усмехнулся Фемистокл. — Евн называет это — нагнать побольше страха на осажденных и придать мужества и ярости своим воинам! Он дает перед каждым штурмом настоящий спектакль! — пояснил он недоуменному Клеобулу.

— Он еще и держит актеров?!

— В этом спектакле действующие лица — сами рабы! Кстати, Евн тоже принимает в нем участие!

— Как? Сам Евн?!

— О-о! — протянул Фемистокл. — Это самый талантливый актер из всех, кого я видел когда-либо на сцене и в жизни. Никто лучше его не знает, когда надо надевать комическую маску, а когда — трагическую, ни разу не видел я его самим собой. Впрочем, скоро ты сам сможешь оценить это его непревзойденное качество. Но для этого нам нужно поспешить — Евн не любит затягивать со штурмом!

Словно в подтверждение его словам, все пространство перед осажденной крепостью начало приходить в движение. Лагерь рабов просыпался, в небо прямыми столбами поднялся дым от множества костров.

Подслушавшему разговор греков Проту было интересно увидеть в роли актера самого царя.

Он спрыгнул с повозки, догнал размашисто шагающего Фрака и, стараясь не отставать от этого сильного и мужественного человека, во все глаза смотрел на огромное скопище рабов.

Сколько же их тут было: тысяча?

Сто тысяч? Миллион?!

Казалось, рабы всего мира стеклись сюда, чтобы расплатиться со своими господами за свои муки и унижения.

Поравнявшись с лагерем рабов, Прот не переставал изумляться богатым нарядам и дорогому оружию подданных Евна-Антиоха. Проходя мимо одного из костров, он заглянул в глиняную миску воина и восторженно покачал головой, увидев в ней мясо.

Фемистокл вел их в самый центр разноязыкой, шумной массы людей.

У высокого костра из ярких тканей, в котором могла бы легко уместиться целая сотня воинов, он приказал подождать его и исчез за пологом.

Пропустившие члена Совета часовые вновь скрестили длинные копья и встали у входа с самым воинственным видом. Прот подивился огромному росту этих людей, звериным шкурам, в которые они были одеты, и свирепым лицам.

Вскоре полог шатра распахнулся, и появился Фемистокл, а следом за ним еще несколько незнакомых людей.

— Ахей! — почтительно восклицали у костров.

— Клеон!..

— Армананд!

Наконец, вышел невысокий худощавый человек с аспидно-черными глазами и остро торчащей бородой. Одет он был в пурпурную мантию. Голову его украшала царская диадема, подвязки которой спадали на плечи.

Его появление вызвало бурю восторга во всем лагере. Давя друг друга, воины бросились к шатру, но вокруг худощавого человека встали выросшие словно из-под земли охранники в звериных шкурах.

«Сам Антиох!» — понял Прот и услышал торопливый окрик Серапиона:

— Падайте ниц! Перед вами — наш обожаемый базилевс, да живет он вечно!

Два беглеца-сирийца привыкшие к подобным почестям царям у себя на родине, рухнули, как подкошенные.

Прот неловко опустился на колени, замешкался с непривычки. Евн метнул на него стремительный взгляд, и Прота словно огнем обожгло с головы до самых пяток.

Глаза царя были такими пронзительными, что он крепко зажмурился и повалился на землю, вжимаясь лбом в колючие, пахнущие дымом костров, травы.

— Клеобул, пересиль себя! — услышал он шепот Фемистокла. — Так надо…

Прот осторожно скосил глаза и увидел, как медленно опускается на землю Клеобул.

— Да живет вечно наш великий и могущественный базилевс Антиох! — закричал Серапион, и все вокруг подхватили:

— Антиох! Антиох!

— Живи вечно!

Вскоре над лагерем поднялся такой мощный рев, что Проту казалось — еще немного, и не выдержат уши. Он чувствовал себя песчинкой в этом грохочущем, как тысяча громов, мире. Больше всего на свете ему захотелось забиться в какую-нибудь щель, чтобы его не оглушила, не смяла эта масса людей, восторженно ревущая:

— Ан-ти-ох! Ан-ти-ох!!

— Жи-ви!! Жи-ви!!!

Едва шум поутих, и только в отдаленных концах лагеря продолжали бесноваться сирийцы, Евн неожиданно высоким, срывающимся голосом обратился к Фемистоклу:

— Почему ты так долго выполнял мое поручение?

— Все гавани Сицилии заброшены, — сдержанно поклонился царю Фемистокл. — Мне пришлось бы ждать еще дольше, если бы к берегу не причалил парусник с беглыми рабами.

— Значит, ты отправил согласно моему милостивому повелению добрых господ на родину? — громко, чтобы слышали все, спросил Евн.

— Да, божественный! — ответил за Фемистокла Серапион. Подбежал к Евну, опустился перед ним на колени и поцеловал край пурпурной мантии. — Бесконечно благодарные твоей царской милости сицилийцы уже находятся на полпути к Риму!

Евн с одобрением посмотрел на услужливо выгнутую спину подданного и с деланным удивлением спросил:

— Неужели даже сицилийцы признают, что я милостивый базилевс?

— Да! — торопливо воскликнул Серапион. — Конечно!

— Они сами сказали тебе об этом?

Серапион замялся.

Фемистокл с усмешкой ответил за него:

— Это было написано на их лицах, базилевс!

Евн метнул быстрый взгляд в сторону грека и добродушно прищурился:

— Вот и расскажи об этом Совету. Подумайте, — голос его неожиданно стал мягким, вкрадчивым, — не пора ли вашему базилевсу носить титул милостивого, то есть — Эвергета, раз это признают даже злейшие его враги? Ведь носят же такой титул его царственные братья — понтийский царь Митридат и сирийский Антиох! Или они более достойны этого?