Леди и джентльмены - Джером Джером

— Входите! — повторил мистер Питер Хоуп, возвысив голос, но не поднимая глаз.

Дверь открылась, в зазор просунулось маленькое бледное личико, на котором сверкала пара ярких черных глаз.

— Входите! — третий раз произнес это слово мистер Питер Хоуп. — Вы кто?

Под личиком появилась рука, не такая уж чистая, сжимающая засаленную матерчатую кепку.

— Еще не закончил, — добавил мистер Хоуп. — Присядьте и подождите.

Дверь открылась шире, визитер проскользнул в комнату и закрыл дверь за собой, после чего присел на самый краешек ближайшего стула.

— Откуда вы… из «Сентрал ньюс» или из «Курьера»? — спросил мистер Хоуп, не отрываясь от работы. Яркие черные глазки, только начавшие обследование комнаты, уделив пристальное внимание потемневшему от табачного дыма потолку, сместились вниз, уставившись на ясно просматриваемую лысину на макушке мистера Питера Хоупа, что не доставило бы последнему радости, если б он это заметил. Но полные алые губы под вздернутым носиком не шевельнулись.

Отсутствие ответа на заданный вопрос мистер Питер Хоуп оставил без внимания. Его тонкая белая рука так и летала по бумаге. Еще три листа добавились к тем, что уже лежали на полу. После этого мистер Питер Хоуп откинулся на спинку стула и посмотрел на своего гостя.

Для Питера Хоупа, профессионального журналиста, давно знакомого с типографскими мальчиками на побегушках, маленькие бледные лица, спутанные волосы, грязные руки и засаленные кепки не представляли собой ничего необычного, являясь неотъемлемой частью Флит-стрит и ее окрестностей. Но что-то привлекло его внимание. Питер Хоуп поискал очки, не без проблем, но обнаружил их под ворохом газет и водрузил на высокий, с горбинкой, нос, наклонился вперед и долго смотрел сверху вниз и снизу вверх.

— Боже, благослови мою душу! — воскликнул мистер Питер Хоуп. — Что это?

Визитер поднялся, выпрямившись во все свои пять футов и один дюйм, и медленно двинулся к столу.

Поверх обтягивающей блузки из синего шелка с большим декольте гость надел мальчишечий крапчатый пиджак. Шею над глубоким вырезом блузы закрывал шерстяной шарф. Из-под пиджака торчала длинная черная юбка, гораздо выше талии перехваченная поясом с застежкой.

— Ты кто? Чего ты хочешь? — спросил мистер Питер Хоуп.

Вместо ответа визитер перекинул засаленную кепку в другую руку, наклонился и свободной рукой начал поднимать юбку.

— Не делай этого! — предупредил мистер Питер Хоуп. — Я говорю, ты…

Но к этому моменту юбка практически исчезла под полами пиджака, открыв залатанные брюки, а грязная рука нырнула в правый карман, вытащила оттуда сложенный листок бумаги, развернула, разгладила и положила на стол.

Мистер Питер Хоуп сдвигал очки, пока они не улеглись на брови, и прочитал вслух:

— Стейк и пирожок с печенью, четыре п. Отбивная (большая), шесть п. Вареная баранина…

— Мое рабочее место в последние две недели, — пояснил визитер. — «Столовая Хэммонда».

Слушатель с удивлением отметил, что в голосе — и сомнений в этом могло быть не больше, чем в том, что он, отдернув красные бархатные шторы, увидел бы за окном застилавший Гуф-сквер желтоватый туман, похожий на призрак Мертвого моря, — нет акцента кокни, и предложения визитер строит правильно.

— Спросите Эмму. Она замолвит за меня доброе слово. Сама так сказала.

— Но, милая моя… — Тут мистер Питер Хоуп замолчал, вновь прибегнув к помощи очков. Очки нужного результата не принесли, и их обладателю пришлось задавать прямой вопрос: — Ты мальчик или девочка?

— Не знаю.

— Ты не знаешь?

— А какая разница?

Мистер Питер Хоуп поднялся, взял визитера за плечи, медленно дважды повернул вокруг оси, вероятно, надеясь, что это действо подкинет какую-то зацепку. Увы.

— Как тебя зовут?

— Томми.

— Томми кто?

— Как пожелаете. Я не знаю. Зовут, как кому вздумается.

— Чего ты хочешь? Что тебе здесь надо?

— Вы мистер Хоуп, так, второй этаж, дом шестнадцать, Гуф-сквер?

— Это я.

— Вам нужен человек по хозяйству?

— Ты про домработницу?

— Насчет домработницы ничего не говорилось. Говорилось, что вам нужен человек по хозяйству — готовить и прибираться. Мне случилось подслушать этот разговор на работе. Старая дама в зеленом капоре спрашивала мамашу Хэммонд, не знает ли она кого.

— Миссис Постуистл… да, я просил ее подыскать когонибудь для меня. Ты можешь кого-то посоветовать? Тебя кто-то прислал?

— Вы не хотите ничего изысканного в готовке? Вы непритязательный старичок, так они говорили, никаких заморочек.

— Нет… нет, я действительно не требую многого… опрятную и респектабельную особу. Но почему она не пришла сама?

— А что не так со мной?

— Простите? — вырвалось у мистера Питера Хоупа.

— Чем я не подхожу? Я могу застилать кровати и прибираться в комнатах… и все такое. Что касается готовки, так у меня врожденный талант. Спросите Эмму, она вам скажет. Вы же не хотите чего-то изысканного?

— Элизабет, — позвал мистер Питер Хоуп, пересекая комнату и беря кочергу, чтобы поворошить ею в горящем камине. — Мы спим или бодрствуем?

Элизабет, к которой обратились с вопросом, поднялась на задние лапы, а когтями передних уперлась в бедро своего хозяина. Брюки мистер Хоуп носил из тонкой материи, так что более ясного ответа она, пожалуй, дать ему не могла.

— Мил… жаль, что я так и не знаю, мальчик ты или девочка. Ты серьезно предлагаешь взять тебя домработницей? — спросил мистер Питер Хоуп, повернувшись спиной к камину.

— Я все буду делать, как надо, — услышал он от Томми. — Вы даете мне жратву и тюфяк, чтобы спать, и, скажем, шесть пенсов в неделю, а я буду жаловаться и ворчать гораздо меньше, чем большинство из них.

— Не говори глупостей, — фыркнул мистер Питер Хоуп.

— Почему бы вам не посмотреть, как у меня получится? — Разумеется, нет. Это же просто бред.

— Хорошо. Попытка не пытка. — Грязная рука протянулась через стол, взяла счет из «Столовой Хэммонда» и проделала все необходимые операции, чтобы вернуть его в карман брюк.

— Вот тебе шиллинг. — Мистер Питер Хоуп протянул визитеру монету.

— Незачем. — Монета так и осталась у него в руке. — Все равно спасибо.

— Возьми.

— Нет уж. Никогда не знаешь, к чему это может привести.

— Ладно. — Мистер Питер Хоуп убрал монету в карман.

— Вот и хорошо. — Визитер двинулся к двери.

— Постой. Постой! — раздраженно воскликнул мистер Питер Хоуп. Визитер, взявшись за ручку двери, застыл.

— Ты возвращаешься в «Столовую Хэммонда»?

— Нет, я там больше не работаю. Меня брали на пару недель, вместо заболевшей девушки. Этим утром она вернулась.

— А кто твои родители?

На лице Томми отразилось недоумение.

— Это вы о ком?

— С кем ты живешь?

— Ни с кем.

— За тобой некому приглядывать… заботиться о тебе?

— Заботиться обо мне! Вы думаете, я ребенок?

— Так куда ты теперь пойдешь?

— Пойду? На улицу. Раздражение Питера Хоупа нарастало.

— Я хочу сказать, где ты будешь спать? У тебя есть деньги на ночлежку?

— Да, какие-то деньги у меня есть. Но я не собираюсь платить за ночлежку. Люди там не очень приятные. Переночую под открытым небом. Дождя нет.

Элизабет от негодования пронзительно мяукнула.

— Поделом тебе! — прорычал Питер. — Как можно на тебя не наступить, если ты постоянно путаешься под ногами?! Я тебе сто раз говорил об этом!

По правде говоря, Питер злился на себя. Очень злился. Непонятно по какой причине — так он убеждал себя — память возвращалась к Илфордскому кладбищу, к той его части, где покоилась хрупкая женщина, легкие которой так и не приспособились к лондонским туманам. А рядом с ней покоился еще более хрупкий младенец, которого только успели покрестить и назвать Томасом, едва ли не самым распространенным в Англии именем, о чем Питер не раз и не два напоминал себе. И какое отношение с точки зрения здравого смысла имел к происходящему умерший и похороненный Томми Хоуп? Сентиментальность в чистейшем виде, а сентиментальности Питер Хоуп терпеть не мог. Не он ли написал бесчисленное количество статей, разъясняющих губительное воздействие сентиментальности на нашу жизнь? Он всегда клеймил ее, наталкиваясь в книге или в пьесе. Время от времени, несмотря на все это, у Питера возникала мысль, что он порой и сам сентиментален — иной раз, исходя из его поведения, такой вывод напрашивался. Мысль эта всегда вызывала у него приступ ярости.

— Подожди здесь, пока я вернусь! — прорычал он, схватил Томми — на лице читалось изумление — за шерстяной шарф и толкнул на середину комнаты. — Сядь и не смей вставать! — Питер вышел, захлопнув за собой дверь.