Рассказы (сборник) - Валентин Катаев

Работая локтями, Пашка протерся в балаган. За прилавком старичок в серебряных очках продавал кольца – четвертак сорок штук. Красный парень со взмокшим чубом, дико улыбаясь, дошвыривал последний пяток колец. Пиджак его развевался. Железные кольца вылетали из грубых его пальцев и, стукаясь об ножи, со звоном валились в подвешенный снизу мешок. Зеваки хохотали. Парень багровел. Задетые кольцами ножи упруго гудели и, туманно дрожа, расширялись воронкой.

– Тьфу, будь они трижды прокляты, те ножи и те кольца! – воскликнул наконец парень. – Полтора рубля просадил зря, хоть бы печенье Бабаева взял, – и сконфуженно выбрался из толпы.

– Тут в прошлое воскресенье один сапоги выиграл, – сказал мальчик в заплатанных штанах, – на десять рублей кидал.

– А ну-ка, разрешите, – произнес Пашка, вплотную придвигаясь к стойке, – интересно, как это будет.

Старичок подал ему кольца.

– Значит, – спросил Пашка обстоятельно, – если на нижний нож накину, то конфеты Бабаева можно получить?

– Можно, – сказал старичок равнодушно.

– А повыше, то и будильник?

Старичок кивнул головой.

– Интересно. Хо-хо. А если самовар, то надо небось под самый потолок целить?

– Да ты печенье-то возьми сначала, трепаться потом будешь, – сказали ему из толпы нетерпеливо. – Валяй! Не задерживай!

Пашка положил на прилавок снимок, раздвинул напиравшую публику локтями, облокотился, нацелился, но тут вдруг рука его дрогнула, кольцо вырвалось из пальцев, боком упало на пол и покатилось. Пашка похолодел. Возле полок, сбоку, сидела на стуле, аккуратно сложив на коленях ручки, нарядная девушка такой красоты, что у Пашки помутилось в глазах. Девушка быстро встала со стула, поймала кольцо, подала его, не глядя, и улыбнулась вдруг легонько в сторону самым краешком ротика – и тут Пашка погиб.

– Ну-ка! Что же ты, парень? Валяй сымай самовар! Крой! – кричали за спиной любопытные.

Пашка очнулся и принялся швырять кольца одно за другим, ничего вокруг не видя, кроме опущенных ресниц девушки и ротика, лопнувшего поперек, как черешня. Когда он расшвырял все сорок колец, она собрала их и молча положила на прилавок, однако на этот раз не улыбнулась, а только приподняла на Пашку серые глаза и поправила русую прядку, выбившуюся возле уха. Пашка выложил другой четвертак. Кольца неуклюже летели одно за другим. Зеваки хохотали, напирали в спину. Ножи гудели, как пчелы. Старичок равнодушно чесал скрюченным пальцем нос.

Просадив целковый и не накинув ни одного кольца, Пашка потерянно выбился из толпы на бульвар и пошел под липами, вдоль розовой от заката воды. Над прудом стоял еле заметный туман. Свежий холодок шел по рукам. Кинематограф «Колизей» столбами огней отражался в нежной воде. Не одна пара стриженых девчонок с зелеными и синими гребешками в волосах, обнявшись, пробегала мимо Пашки, оборачиваясь на него с хохотом и притворно толкаясь, – больно, мол, хорош мальчик! – однако Пашка шел, не обращая на них внимания, и задумчиво пел:

Цыганка гадала, цыганка гадала,

Цы-ы-ган-ка га-да-ла, за ручку бра-ла…

За ночь он влюбился окончательно и бесповоротно.

Целый месяц каждое воскресенье ходил Пашка в балаган кидать кольца. Половину получки извел таким образом на ветер. В отпуск не поехал, пропустил черед, стал совсем чумной. Девушка по-прежнему, опустив глаза, подавала ему кольца. Улыбалась иногда, про себя будто. А иногда, увидав Пашку врасплох в толпе, вдруг вся шла румянцем, таким темным, что казалось, плечи и те сквозь тонкий маркизет начинали просвечивать смуглыми персиками. Как ни старался Пашка, все никак не мог улучить минуточки поговорить с девушкой по душам: то народ мешает, то старик вредными глазами посматривает через очки, нос скрюченным пальцем чешет, словно грозит Пашке – не подходи, мол, не про тебя девка, проваливай. Один раз все-таки Пашке удалось кое-как поговорить. Народа было мало, а старичок как раз побежал с хворостиной за балаган гонять беспризорных.

– Наше вам, – сказал Пашка, и в сердце у него захолонуло. – Как вас звать?

– Людмилой, – быстро и жарко шепнула девушка. – Я вас хорошо знаю, вы тут свою фотографию на стойке как-то позабыли, а я спрятала, прямо влюбилась – до того хороша.

Девушка сунула пальцы за воротник и показала у ключицы углышек смятой карточки. Повела глазами и зарделась пунцовым цветом.

– А вас как звать?

– Пашкой. Не хотите ли сходить в театр «Колизей» – интересная программа демонстрируется: «Женщина с миллиардами», первая серия.

– Нельзя, папаша следит.

– А вы помимо.

– Боже сохрани. Уйдешь, домой обратно не пустят. А мамаша – того хуже, – мамаша на Сухаревом рынке на свое имя ларек держит. Страсть до чего строгие родители, до смешного ужасно. Мы на Сретенке живем, в Просвирином переулке, отсюда невдалеке. Дом номер два, во дворе, от ворот налево.

– Как же будет, Людмилочка?

– А так же и будет. Скорей кидайте кольца, папаша идет.

Едва Пашка начал кидать кольца, как явился папаша с хворостиной. На дочку зверем смотрит. Так ни с чем и ушел Пашка. А на следующее воскресенье явился – глядит, балаганчик заколочен. На вывеске значится: «Американское практическое бросание колец 40 шту. 25 ко.». Тут же по голубому полю выписан зеленый попугай с розовым хвостом – в клюве держит кольцо, а ветер несет с дерева мимо попугая желтые липовые листья, заметает ими со всех сторон балаган, цветники помяты, и вокруг ни души, – осень.

Тогда вспомнил Пашка слова гадалки: «Поперек дороги тебе стоит пожилой мужчина… будет тебе от него большая неприятность… зеленый попугай тебе в жизни счастье принесет…» – и такая тоска и такая досада на дуру цыганку взяла, что невозможно описать. Пашка погрозил попугаю кулаком и пошел, обдуваемый со всех сторон сквозным ветром, через поредевший, пустынный бульвар куда глаза глядят. Вышел на Сретенку, попал в Просвирин переулок. День пасмурный, звонкий, осенний. Против хилой церковки – зеленое с белым – действительно дом номер два. Пашка вошел во двор и своротил налево, а куда дальше идти – неизвестно. Тут заиграла посреди двора шарманка, на шарманке сидит зеленый попугай с розовым хвостом и смотрит на Пашку круглым нахальным глазом с замшевыми веками. Вскоре во втором этаже открылась форточка, из форточки высунулась нежная ручка и кинула во двор пятак, завернутый в бумажку. Сквозь двойную раму, над ватным валиком, посыпанным стриженым гарусом, среди кисейных занавесок и фикусов Пашка увидел Людмилу. Она радостно глядела на него, прижимаясь яркой щекой к стеклу, делала знаки пальчиками, разводила руками, качала головой, манила – и ничего нельзя было понять, чего она хочет. Пашка тоже стал объяснять руками – выходи, мол, плюнь на родителей, жить без тебя не могу! Но тут Людмилочку загородила толстая усатая женщина в турецкой шали, захлопнула форточку и погрозила Пашке пальцем.

Пашка поплелся домой, промучился две недели, мотался по ночам, как вор, в Просвирином переулке, пугая прохожих, извелся совсем, а на третью неделю, в воскресенье, вычистил брюки и пиджак спитым чаем, надел розовый галстук, наваксил штиблеты и пошел прямо к черту на рога – делать предложение руки и сердца. Дверь ему отомкнула сама Людмилочка, – увидела, ахнула, за сердце ручкой хватилась, но Пашка мимо нее прошел прямо в горницу, где родители после обедни пили чай с молоком, и сказал:

– Приятного аппетита. Извините, папаша, и вы, мамаша, извините, но только без Людмилочки мне не жизнь. Как увидел, так и пропал. Делайте что хотите, а я тут весь перед вами – квалифицированный слесарь во шестому разряду, плюс нагрузка, хлебного вина не потребляю, член партии с двадцать третьего года, алиментов никому не выплачиваю, так что и с этой стороны все чисто.

– Никакой я вам не папаша! – закричал старичок неправдоподобным голосом. – И моя супруга вам не мамаша! Забудьте это!

– И что это еще за мода под окнами во дворе шарманку слушать и врываться к посторонним людям в квартиры, – поддержала басом супруга. – Оставьте это при себе. Скажите пожалуйста! И не таких женихов видали; подумаешь, шестой разряд! Да за Людмилочку в прошлом году один управдом с Мясницкой улицы сватался, и то отказала. Выйдите, гражданин, из квартиры. А девку на замок – тоже хороша. Нам никаких тут слесарей не надобно, особенно партийных.

– Я с одного практического бросания колец вырабатываю до тысячи рублей чистых в сезон, – запальчиво заметил папаша. – Да на четыреста рублей призов имею. Людмилочке нужен муж с капиталом для расширения дела. Одним словом, до свиданья.

– Так не отдадите? – спросил Пашка отчаянным голосом.

– Не отдадим, – пискнул папаша.

– Хорошо же, – сказал Пашка грозно, – раз вам требуется зять с капиталом для расширения дела, тогда сеанс окончен. Будете меня помнить. Я над вами такое сделаю… Прощай, Людмилочка, не сдавайся, жди.

А Людмилочка сидела в прихожей на сундуке и ломала руки.