Сын Альбиона - Майн Рид

вы не знаете?

— Нет, сэр. Они приходили и уходили, не оставляя карточки. Оставили только в первый раз, а я тогда не обратил внимания на имена. Они спрашивали, дома ли миссис Гирдвуд, а потом поднимались в номер, который занимала семья. Похоже, они близкие друзья.

Суинтон понял, что больше этот человек никакими сведениями не располагает. Он повернулся, собираясь уходить. Служащий предупредительно распахнул дверь.

Но тут в голову Суинтону пришел еще один вопрос:

— Миссис Гирдвуд ничего не говорила о том, что собирается вернуться — в отель, я хочу сказать?

— Не знаю, сэр. Если минутку Подождете, я спрошу.

Снова дежурный исчез внутри; и опять отрицательный ответ.

— Проклятая неудача! — шипел Суинтон сквозь зубы, спускаясь по ступенькам отеля и останавливаясь на плитах тротуара внизу. — Проклятая неудача! — повторил он, нерешительно поворачиваясь и двигаясь по улице «наших лучших магазинов».

— Один из них, конечно, Лукас, второй — этот нахал. Я должен был бы знать, что они уедут из Нью-Йорка, ничего мне не сказав. Должно быть, уплыли на следующем пароходе. Пусть меня повесят, если я не начинаю думать, что то посещение игорного дома было ловушкой — заранее обдуманным планом, чтобы помешать мне следовать за ними. Клянусь Богом, план удался! Несколько месяцев пришлось добывать деньги на обратный проезд! Я приехал, а их нет, и один Бог знает, где они! Проклятье!

Рассуждения мистера Суинтона объясняют, почему он раньше не появился в отеле на Бонд-стрит, и показывают, что миссис Гирдвуд ошибалась, думая, что он о них забыл.

Тысяча долларов, помещенных в Нью-Йоркский банк, были всеми его деньгами. После продажи драгоценностей жены, которые и так были заложены, выяснилось, что можно оплатить только один билет через океан.

Фэн не соглашалась оставаться — Бродвей оказался для нее менее удачен, чем Риджент-стрит, и им обоим пришлось остаться в Америке, пока не появились деньги на второй билет.

Со всем талантом мистера Суинтона к карточной игре на это ушло несколько месяцев.

После отъезда из Нью-Йорка его друга мистера Лукаса он больше не встречал голубей — только ястребов.

Земля свободы для него не годилась. Птица на ее гербе,[93] истинный представитель рода хищников, казалось, вполне соответствует характеру граждан, и как только было получено достаточно денег, чтобы купить два места на «кунарде» — второго класса, разумеется, — супруги отправились в поисках более подходящего климата.

Вернулись они в Лондон, располагая только одеждой, которая была на них. Сняли квартиру в дешевом районе, в котором почти каждая улица, площадь, парк и терраса носили имя Вестберн.

Дойдя до конца Бонд-стрит, Суинтон сел на двухпенсовый экипаж и вскоре вышел недалеко от своего жилища.

* * *

— Уехали! — воскликнул он, входя в недавно снятую квартиру и обращаясь к красивой женщине, ожидавшей его прихода.

Это была Фэн — раздраженная и напряженная, но снова в женском платье. Фэн, у которой почти отросли прекрасные волосы, больше не одетая лакеем. И вернувшая себе достоинство жены!

— Уехали? Из Лондона? Или только из отеля?

Вопрос свидетельствует, что она по-прежнему в курсе планов мужа.

— И оттуда, и оттуда.

— Но ты ведь знаешь, куда они уехали?

— Нет.

— Думаешь, они покинули Англию?

— Не знаю, что и подумать. Выехали из «Кларендона» двадцать пятого — десять дней назад. И как ты думаешь, кто приходил к ним в гости?

— Не знаю.

— Угадай.

— Не могу.

Она могла догадаться. У нее была одна мысль, но она держала ее при себе, как и другие мысли об этом человеке. И если бы произнесла его имя, оно прозвучало бы — «Мейнард». Но она ничего не сказала, предоставляя мужу возможность объяснить.

Он так и поступил, развеяв ее догадку.

— Это был Лукас. Тот круглоголовый грубиян, с которым мы встретились в Ньюпорте, а потом в Нью-Йорке.

— Да, лучше бы ты с ним никогда не встречался. Он оказался бесполезным спутником, Дик.

— Знаю. Может, я с ним еще посчитаюсь.

— Итак, они уехали. Вероятно, это конец. Ладно, пусть будет так, мне все равно. Я довольна уже тем, что снова оказалась в моей родной старой Англии.

— В такой дешевой квартире?

— В любой. Лачуга здесь лучше дворца в Америке! Я предпочитаю жить на лондонском чердаке или в этой жалкой квартирке, чем стать хозяйкой богатого дома на Пятой авеню, в котором ты с таким Удовольствием обедал. Ненавижу эту республиканскую страну!

Слова были вполне достойны произнесшей их женщины.

— Я еще стану хозяином, — ответил Суинтон, имея в виду не страну, а дом на Пятой авеню. — Стану его хозяином, даже если на это придется потратить десять лет.

— Ты намерен отправиться за ними?

— Конечно. Я не собираюсь сдаваться.

— Может, ты упустил последнюю возможность. Этот мистер Лукас мог попасть в милость леди.

— Ба! Мне нечего опасаться с этой стороны — такой простой и некрасивый тип! Конечно, он тоже охотится на нее. Что с того? Он не того типа, который нравится мисс Джули Гирдвуд. К тому же, у меня есть основания полагать, что матушка этого не допустит. Если я и упустил возможность, то за это нужно благодарить только тебя!

— Меня! А я тут при чем, хотела бы я знать?

— Если бы не ты, я был бы здесь несколько месяцев назад и сумел бы помешать их отъезду. Или, еще лучше, нашел бы предлог отправиться с ними. Вот что я мог бы сделать. Мы потеряли много времени, добывая деньги на твой билет.

— Конечно! И я должна за это отвечать? Мне кажется, я свое дело сделала. Похоже, ты забыл, что продал мои золотые часы, мои кольца и браслеты, даже мой бедный футляр для карандашей!