Альбион и тайна времени - Лариса Васильева

Захлопнулась третья дверь, и мы остались с Пегги наедине.

— А теперь, — сказала Пегги, посмеиваясь, — оглядитесь вокруг и скажите мне честно, положа руку на сердце: что вы видите на улицах Лондона? Я говорю о моде.

Мы стояли в том месте Оксфорд-стрит, торгового чрева английской столицы, которого не минует никто, попавший на эту улицу, — справа был магазин готового платья, знаменитый на весь мир «Маркс и Спенсер», слева самый крупный универмаг на Оксфорд-стрит по имени «Селфриджес», правее, через дорогу — виднелись сине-красные буквы магазина «Си энд Эй», а над головами прохожих на карнизе «Селфриджеса» покачивался в сторону тротуара мужской манекен, поминутно снимающий шляпу. Его, беднягу, никто не замечал, поток шел, взгляды текли по витринам, откуда глядели на народ элегантно-вульгарно изогнутые манекены, одетые по законам и правилам сегодняшнего дня — дорого, модно, добротно.

— Я вижу, что люди не следуют за манекенами, а наряжены, как говорится, во что бог послал.

— Вот именно. Заметьте при этом, здесь на Оксфорде сейчас собственно лондонцев меньше половины. По Оксфорду здесь ходят туристы, провинциалы, приезжие со всего света. Я очень люблю смотреть на публику и угадывать, кто, откуда, зачем. Хотите?

День был нежаркий, дымчато-солнечный. Температура воздуха по Цельсию стояла на десяти градусах тепла. Весна немного запоздала, и еще только пробивались почки на деревьях, а был уже конец марта. И — очень типично для лондонской толпы — разнобой в одежде был поразительный. Вот женщина в меховом пальто нараспашку и в босоножках, а вот девушка в кофточке с короткими рукавами и длинным шарфом на шее, вот молодой человек в ковбойских сапогах, а вот пара в каких-то живописных лохмотьях, в сандалиях на босу ногу. Мы с Пегги тоже были хороши: я в меховом пальто и шапке — все мне было зябко в Лондоне, все казалось, что ветер прошивает насквозь, а моя подруга в джинсах и свитерке, с непокрытой головой, в стоптанных башмаках без задников.

— Тут и летом ходят в шубе и зимой без пальто, такой климат, всегда десять градусов тепла, чуть больше, чуть меньше. Вот дама в коричневой норке направляется вниз по улице. Она не зайдет к «Марксу и Спенсеру», она скорее всего минует «Селфриджес», а войдет в универмаг «Дэбенхэмс». Эта дама, жена директора небольшого промышленного предприятия, ну, скажем, в Сассексе. Она приехала сегодня за покупками в универмаг, в котором покупает уже более двадцати лет. У нее уже взрослые дети, прекрасная охотничья собака в доме, она играет в бинго по вечерам и презирает женщин, стремящихся к равноправию.

Мы с Пегги частенько «играли» в эту игру, и после того, как в трех случаях из пяти Пегги оказывалась совершенно права, а в остальных двух почти права, — я поначалу требовала, чтобы мы шли следом за «поднадзорной» и, знакомившись, узнавали, права ли Пегги. Так вот, я скоро перестала «проверять» свою подругу и поверила ее интуиции и знанию своей народной жизни на все сто процентов, если доверие возможно мерить процентами.

— Эти три итальянки приехали в Лондон за кашмировыми кофтами, они здесь несколько дешевле, чем в Риме, — сейчас они зайдут к «Марксу» и накупят что надо.

А этот мучительно морщит лоб перед витриной с обувью — турист. Ему явно не хватает на туфли.

Вот целое стадо туристов. Они все тоже повалят к «Марксу и Спенсеру». Где советские туристы, как правило, покупают подарки семье?

— У «Маркса и Спенсера».

— Вот видите. Отдаю должное администрации этого концерна: сумели наладить поток. Очень точно отработаны все размеры, в меру модны фасоны, точно отработаны все цвета, и, главное, если не подходит покупка, вы, померив дома, можете принести ее назад в магазин обменять или получить деньги.

— Не кажется ли вам, что мода здесь есть вообще, а в частности нет? — спросила я у Пегги, соскучившись слоняться по торговой улице в этом бессмысленном потоке жаждущих одеться.

— Что говорить, вы сами все сказали. Понимаете, я считаю, в наше время чем люди культурнее и образованнее, тем меньше они заботятся о туалетах. — Пегги бросала слова как бы мимоходом, казалось, они были давно обдуманы и заготовлены ею, и оставалось самое малое — произнести. — Тут нет никакого парадокса. Не приводите мне в качестве опровержения слова любимого в Англии Чехова о том, что в человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и мысли, и одежда. Хотя… Чехов был прав — смотря как понимать это: «прекрасная одежда». Простая, удобная, то, что называется к лицу, и есть прекрасная. А потом, время Чехова и наше время — разные времена. Тогда у нас была пышная эпоха королевы Виктории, и народ мечтать не мог быть одетым, как королева. Двадцатый век сильно демократизировал мир. Сегодняшняя наша королева одета — точь-в-точь буржуазная дамочка из состоятельного района. И люди могут быть одеты, как королева. А раз могут, то многие и стремятся к этому. Но кто стремится? Кому или не черта делать, или спеси хоть отбавляй. Или кто в общем-то духовно не развит — читать не любит, ничем, кроме быта, не интересуется. А показаться хочется. Заменить духовный вакуум внешним видом. Вот и все. Довольно просто.

О, да, милая Пегги, все довольно просто, так просто, что сложно передать и объяснить, зачем все же такое множество народу во всем мире так озабочено такими пустяками, как одежда. Я уже не говорю о своей стране, где в последние годы стали складываться весьма своеобразные обычаи и требования в отношении быта и одежды. Мне не хочется осуждать людей, переживших Великую Отечественную войну и множество других трудностей и тягот, в их естественных желаниях выглядеть ярко, красочно, нарядно. Не хочется осуждать их и в стремлении более печальном, нежели смешном, — быть одетыми «по-заграничному». Наша торговая система пока еще не дает возможности людям без особых усилий удовлетворить такое, в сущности, житейское желание и даже необходимость: купить что хочется. От этого сильно изуродовано у нас понятие этого «хочется». Хочется пестрой, грубо размалеванной синтетической ткани на платье, потому что ее нет в магазинах, и никто не может объяснить, что «по-заграничному» это как раз в хлопке и во льну, в шелку и шерсти, которые у нас продаются в изобилии. А то, что мы понимаем под «заграничным», не что иное, как наидешевейшая продукция, выбрасываемая на западные рыночные развалы, где толпами бродят туристы со своей мелочью в карманах.

Моя семья плыла в отпуск на теплоходе «Балтика». В первый же вечер на палубе познакомилась я с Мишей из Бирмингема. Трехлетним ребенком он был угнан в Германию с матерью и — типичная судьба невольного эмигранта — менял страны и города, наконец осел в Англии, женился, образования не получил, работает разнорабочим. Миша «плыл» в поселок Белая Калитва под Ростовом, где его жену и двоих детей с нетерпением ждали родственники. Вся семья волновалась. Жена-англичанка, ни слова не говорящая по-русски, зазвала меня к себе в каюту и показывала подарки, которые она везла: они долго собирали на эти подарки; очень уж хотелось угодить.