Окно в Париж для двоих - Галина Романова

Паромщик буркнул согласие, нехотя пожал протянутую руку и тут же нырнул в спасательное тепло дежурной каморки на берегу, успев перед этим запереть все запоры на пароме…

— Куда? — спросил Гарик у Даши, когда они въехали в город.

— Не знаю.

Она немного успокоилась и отворачивалась теперь от него по причине покрасневшего, распухшего от слез лица. Ехать в кафе, когда Гарик предложил ей там поужинать, она отказалась наотрез.

— Будет так, как ты захочешь, Даш. — Гарик теребил пальцами оплетку руля и не знал, что нужно делать и говорить в таких случаях. — Скажешь — на край земли, отвезу и туда.

— Не нужно на край земли. Поехали ко мне. Только… Только ты уж не уходи сегодня от меня никуда, хорошо?

Он бы и никогда от нее не ушел, не только сегодня! Да он бы для нее… Он бы…

Вот черт! Ни одного нужного своевременного слова в голове, которого она, может быть, и ждет теперь от него. Косноязычник хренов! Привык всю свою жизнь то с уголовниками, то с алкашами. От кого было набраться речам красивым? То по протоколу, то за стаканом, откуда же взяться нежности! Рвет что-то душу, царапает внутри, да с такой силой, что руки трясутся, а выразишь разве это словами?! Нет, никто еще не придумал их для него специально. Сам должен, а не может!..

Гарик скосил на нее осторожный взгляд и вздохнул.

Маленькая вся такая, несчастная, лицо зареванное прячет, будто для него имеет значение, накрашены ее глаза или в слезах. О причине слез, конечно, ему интересно было знать.

Нет-нет да и закрадывалось у него в дороге подозрение: в брате ли одном причина? Не тема ли Константина Муратова ее так расстроила?..

— Останови у дежурного магазина, — попросила Даша, когда до ее дома оставалось пару кварталов.

— Мне с тобой идти?

— Нет, не нужно. Я сама.

Она достала из сумочки пудреницу, Гарик тут же предусмотрительно включил свет в салоне. Посмотрелась в зеркало, вздохнула, чуть припудрилась и выбралась на улицу. Сколько шла, не поднимая головы, до магазинных дверей, столько он смотрел на нее, не отрываясь. Было в ее фигуре, походке, в том, как она взялась за дверную ручку, столько болезненной надломленности, столько горестного одиночества, что сердце у него снова защемило.

Вот уж никогда не думал про себя Прокофьев, что сможет так сострадать чужому горю. Хотя какое же оно теперь ему чужое? Оно теперь у них одно на двоих.

Ждать долго не пришлось, она вышла минут через десять с полным пакетом. Сунула его на заднее сиденье, посмотрела на него как-то странно, со значением, и скомандовала:

— Теперь поехали.

— Что в пакете? — не выдержав, полюбопытствовал Гарик, чуть повернув голову назад.

— Там сюрприз. — И она впервые за все время ему улыбнулась.

Сюрприз их ждал возле подъездных дверей. Да такой, что, выбравшись из машины, и Даша, и Гарик не смогли сдвинуться с места, замерев от неожиданности.

Возле скамеечки, на которой любила сиживать в сезон тетя Тамара и лузгать семечки, сплевывая себе под ноги, стояли двое. Двое мужчин при полном параде. Из-под распахнутых курток торчали пиджаки, светлые сорочки и галстуки. В руках у каждого было по букету роз, соперничавших разве что оттенком упаковочной бумаги. Во всем остальном все было почти идентичным.

Розы были красными, букетные охапки внушительными, решимость на лицах мужчин непрозрачной.

— Господи боже мой! — ахнула Даша и поспешила укрыться за Прокофьевым, когда оба шагнули от скамейки к ней и одновременно протянули ей цветы. — Что это, Гарик?!

— Это не что, — отчетливо скрипнул тот зубами, поймал Дашу за карман куртки и еще глубже задвинул за себя. — Это кто, Даша! Это Королев и Муратов, мать их… Оба с букетами и оба, думается мне, с намерениями.

Ударение Гарик умышленно сделал на втором «е» и тон приложил соответствующий, чтобы изгадить торжественность момента, но в душе его торжества не случилось. Тут же изругал себя, дурака такого.

«Вот мужики так мужики! — подумал он с досадой. — И при галстуках, и при букетах, а ты! Что ты-то, олух царя небесного?! Мало того что слов никаких приличных не знаешь. И не додумался хоть цветочек какой-нибудь ей подарить. Так еще и жрать явился к ней на халяву. Идиот!!!»

Опустив глаза долу, Гарик к имеющейся предвзятости в свой адрес добавил замызганные вусмерть ботинки, вымокшие и заляпанные грязью брюки, вспомнил про щетину и отвратительный прыщ на виске и расстроился теперь уже окончательно.

— Даша! — начал между тем торжественно Володя Королев, опередив соперника на один воробьиный шаг. — Нам нужно очень срочно и очень серьезно поговорить!

— Нам тоже, между прочим, — поддакнул Муратов, посмотрев на Королева как-то странно, будто узнавая. — И я пришел сюда первым. Вернее, приехал. А этот вот… — Он махнул в Королева букетом, едва не задев тому по физиономии острыми шипами. — Увидал и повторил за мной все точь-в-точь. И костюм, и галстук, и цветы. Ну никакой индивидуальности! Что за народ!

— А мне плевать, кто первый, кто второй! — вдруг непривычно громко и грубо проговорил Королев, нависая над Муратовым с явной и преднамеренной угрозой. — Мне не плевать на эту девочку, которая может оказаться в руках такого подонка, как ты! И вообще… Ее брат всегда хотел, чтобы мы с ней поженились.

— При чем тут ее брат?! При чем тут желания ее брата, спроси у нее, чего она хочет! — с не меньшим нажимом парировал Муратов, тесня плечом оппонента. — Даша, ты чего там спряталась? Выйди, рассуди нас, будь другом!

Не случись того, что случилось. Не подозревай она Муратова в связи со своей невесткой и кое в чем еще более страшном, может, она и повеселилась бы теперь. Может, и попыталась донести до сознания обоих, что, кажется, определилась в своих чувствах и желаниях. И, кажется, поняла, что не хочет она ни рассудительной праведности Королева, ни обаятельной светскости Муратова. А просто хочет теперь подняться к себе на этаж, открыть квартиру и накрыть стол к ужину для голодного Гарика Прокофьева, который давился слюнями, косясь на вареную картошку и соленый огурец размером с лапоть в доме Севы Малого.

И к ужину этому она успела купить бутылку хорошего вина, телятину, грибы и сладкий перец, который они все детство с Лешкой именовали почему-то болгарским, а он вдруг оказался потом паприкой. А после ужина хотелось сесть с ним в гостиной на диван и посмотреть какой-нибудь добрый хороший фильм из наивного социалистического прошлого. У нее этих кассет еще от родителей осталась полная тумбочка, что под телевизором.

Просто хотелось смотреть и ни о чем не говорить и не думать. Пусть беда будет завтра. Пусть говорить о ней они станут только с утра. А вечером станут умиляться чужому счастью, незаметно друг от друга часто-часто моргать и стараться проглотить удушливый комок в горле.

Почему-то Даше казалось, что Гарику тоже непременно должны нравиться такие фильмы. Верилось, что он, как и она, может из-за них и радоваться, и расстраиваться, и горевать. Не то что эти двое. У одного все просчитано на сорок лет вперед, включая походы по магазинам и к стоматологу. А у второго…

Про второго думать без дрожи Даша теперь не могла.

— Другом тебе быть я не хочу и не буду, — проговорила она с нажимом, вынырнув из-за плеча Прокофьева. — Тебе лучше уйти, Муратов!

— Ну вот! Ты все еще дуешься на меня из-за того глупого заявления? Брось, Дашка. В моей жизни просто на тот момент столько всякого дерьма произошло, что я счел за благо немного подстраховаться, только и всего. Чего ты, в самом деле?

Кажется, серьезность ситуации его нисколько не заботила, даже веселила, кажется. Он откровенно глумился над ней — Дашей, над всеми, кто топтался теперь на крохотном пятачке перед подъездной скамеечкой.

Да он просто!..

Даша аж зажмурилась, вспоминая слово, которым клеймил ее брат Лешка подобных выродков. Да как же это он говорил-то?..

Ах да! Отморозками он их именовал. Точно — отморозками!

Вот Муратов был как раз из таких, из отморозков! Даша не знала, какое именно значение подразумевалось изначально, но что все чувства, включая чувство вины и раскаяния, были у Муратова отморожены, сомневаться не приходилось.

— Убирайся!!! — не выдержала она, срываясь на крик. — Убирайся! И чтобы я тебя не видела больше рядом с собой и рядом с этим домом, иуда!!!

Гарик не успел ее перехватить. Или не захотел…

Она выскочила стрелой из-за его спины. Бросилась на Муратова, выхватила у него из рук букет с розами и принялась хлестать им прямо по его лицу. Тот поначалу попытался вывернуться, выкрикивал какие-то извинения, закрывался руками. Но потом природная предрасположенность одержала-таки верх, и Муратов заорал на весь двор, отбегая на безопасное расстояние, поближе к собственной машине:

— Дура!!! Дура недальновидная!!! Тебе же лучше рядом со мной теперь быть! Ты же никому теперь не нужна! Одна…