Формула Бога. Восхождение - Юрий Витальевич Яньшин

Гавриила направились в соседнюю комнату, где находилась гостиная. Гавриил не забыл прихватить два чистых фужера и сунуть подмышку коньяк. Гостиная была небольшая — диван, стулья, кресла, журнальный стол между креслами. Напротив них расположился экран «навороченного» визора, встроенный в стену и занимавший едва ли не половину ее площади.

— Ну, что Захария, давай выкладывай, с чем пришел, — негромко прогудел шеф, поудобнее располагаясь в мягком и глубоком кресле, и предлагая жестом, последовать его примеру своему подчиненному.

— Вам как, сначала или по порядку?

— Сначала и по порядку.

— Мне трудно это будет сделать без иллюстраций, — полез он в поясную сумку, чтобы достать оттуда флэшку, — а у вас, как я знаю стойкое неприятие технических новшеств…

— Ну почему же сразу неприятие? — возразил шеф. — Я в меру своих скромных возможностей стараюсь идти со временем в ногу. Что там у тебя? Флешка? Давай.

«Эге, а старик-то далеко не прост, как прикидывался» — подумал Захария, протягивая ему носитель информации. Генерал взял флешку, и встал с кресла, направляясь к визору. Подойдя к тому, воткнул в один из неприметных издалека портов, затем вернулся, к сидящему Захарии, протягивая пульт от визора.

— На. Включай. Кнопка «пз» — просмотр записи, а дальше все как обычно. Стрелки «назад» и «вперед» — перемотка. В общем, разберешься.

— Разберусь, — кивнул тот.

— Тогда давай, начинай, с Богом! А я пока бутылку открою, — сказал он, вонзая штопор в ее горлышко.

Набрав в грудь воздуха, и слегка прикрыв глаза, как бы окунаясь в воспоминания, он начал:

— Ранним утром, 22 июля 7518-го года, майор Захар Круглов, 34-х лет от роду повел свою единственную и любимую дочь в детский сад. Последний раз. В нашей с ним жизни. Они уже дошли до середины перекрестка, когда… — с этими словами Захария нажал на кнопку пульта, экран осветился, показывая, как высокий мужчина, держа за руку девочку лет пяти, неспешно переходит проезжую часть. С этого момента, время неспешного рассказа понеслось вскачь. Захария старался не придавать эмоциональной окраски своему повествованию, но у него это плохо получалось. Начав его тусклым и скучным тоном, по мере развития сюжета, оно из перечня сухих фактов и предположений на их основе, превращалось в смесь детектива и мистики. Показывая покадровую съемку событий того утра, он попутно давал пояснения, делал отступления, высказывал, как свои личные гипотезы произошедшего, так и гипотезы Вершинина. Не забыл он вставить в свое повествование и пересказ диалогов Вершинина с Борисовым и информаторием. В каком состоянии были майор и Тацит, когда строили свои гипотезы, Захария благоразумно умолчал. Не забыл он так же процитировать на память и тексты противоречивых приказов, не делая пока никаких выводов по этому поводу. Пока Захария излагал фактический материал, они с Гавриилом успели, молча опорожнить содержимое своих фужеров, мало обращая внимания на вкусовые качества напитка. Выпили не чокаясь. Окончив свой рассказ, Захария замолчал и уставился немигающим взором на Гавриила, приглашая того к участию в предполагаемой дискуссии, но тот молчал, тупо уставившись в экран погасшего визора. Захария поерзал в кресле, чтобы привлечь внимание шефа, но тот упорно хранил молчание. Наконец он не выдержал и спросил:

— Так что вы думаете по поводу всего этого?!

Эти слова, казалось, привели в чувство архангела, он отвел взгляд от экрана, и повернувшись к собеседнику начал по новой разливать коньяк.

— Что ты от меня хочешь? — не поднимая глаз на гостя, проговорил он сумрачным голосом.

— Я хочу, чтобы вы мне объяснили всю сложившуюся ситуацию и вашу роль во всем этом, — глядя в упор на шефа, произнес полковник.

— Ты меня в чем-то обвиняешь? — не то удивляясь, не то утверждая, в свою очередь спросил тот.

— Я просто хочу, чтобы вы мне объяснили всю подоплеку произошедшего, в котором как выясняется, вы принимали непосредственное участие, — упрямо гнул свою линию Захария. — Сюда же я могу включить и вашу ничем не объяснимую подозрительность в отношении меня, которую вы высказали на прошлой встрече. Я вправе считать эти вещи взаимосвязанными.

— А что, собственно говоря, ты можешь мне предъявить?! Кроме моей визы на втором приказе у тебя ничего нет. Да и то казать, а что тут такого? Я начальник ангельской службы Шестого сектора, и я имею право ставить визы на всю внутреннюю документацию, — спокойным тоном произнес архангел.

— Но согласитесь, что раньше вы этого никогда не делали, — упорствовал подчиненный.

— По-твоему это должностное преступление? — делая изумленное лицо, спросил Гавриил.

— Нет, конечно, — помотал головой полковник. — Но ведь должно быть этому какое-то объяснение. Когда руководитель ангельской службы сектора до этого практически никогда не вмешивавшийся в работу ПВ-службы считает для себя почему-то важным наложить визу на рядовой, с точки зрения постороннего, приказ, то согласитесь, это выглядит более чем странно.

— Объясни, в чем ты меня упрекаешь? Или еще хуже, обвиняешь?!

— Я не обвиняю и не упрекаю, а просто пытаюсь понять, делая при этом свои выводы…

— И к каким же выводам ты пришел? — чуть насмешливо произнес шеф, беря в руки фужер.

— А к таким… Судя по тому, что оба приказа были изданы на основании распоряжения Надзорной инстанции, можно с большой долей вероятности предположить, что кто-то из серафимов, а именно они скрываются под названием «надзорная», между 10-м и 18-м июля подошел к вам с целью внести коррективы в прежний приказ, касающийся окончания моей командировки.

— Ну и? — рука шефа чуть дрогнула и поэтому, чтобы не расплескать фужер он поставил его обратно на столик.

Однако этот невольный жест не ускользнул от бдительного взора Захарии. «Ага, кажется, я копнул в правильном направлении» — подумал он, а вслух продолжил:

— Кто-то из теплой компании серафимов, чувствуя шаткость законности и аргументации измененного приказа, решил заручиться вашей поддержкой, поэтому и пришел к вам за визой. Ведь не будет же начальник ПВ-службы Васильев перечить и артачиться по поводу авральных изменений, когда там уже стоит ваша виза?! Перечить такой визе, а она наверняка была сделана красными чернилами, все равно, что плевать против ветра.

Гавриил опустил глаза, и уголки его губ прискорбно изогнулись:

— Так в чем же ты меня все-таки обвиняешь?

— Я еще раз объясняю, что моей целью не является обвинение в ваш адрес. Я просто пытаюсь картинку своего воображения экстраполировать на кальку прошедших событий. И, кажется, у меня это получается.

— Продолжай, — все таким же глуховатым голосом сказал генерал.

— Я знаю вас не одно тысячелетие, — решил подсластить пилюлю полковник, — вы честный службист, лишенный корысти и вкуса к интригам, поэтому смею предположить, что вначале вы наотрез отказались