В погоне за счастьем, или Мэри-Энн - Дафна дю Морье

class="p1">– К вам пришел господин Огилви.

– Скажи ему, чтобы подождал.

Еще одну песенку, которую Огилви обязательно услышит через закрытую дверь кабинета и поймет намек: «Юный Вильям жаждет сердце мое тронуть».

Ее голос замер, и раздались сдержанные аплодисменты.

– На сегодня хватит, господин Корри. Завтра в то же время.

Он собрал свои вещи:

– Мадам, простите, что опять заговариваю об этом, но два джентльмена, полковник Френч и капитан Сандон, горят желанием быть вам представленными. Вы позволите одному из них или обоим заехать сегодня во второй половине дня?

– А что они хотят?

– Не могу вам точно сказать. Они друзья моего знакомого… Я сказал, что выступлю в качестве посредника.

Обычная история. Просьба об одолжении. Корри получит проценты от сделки.

– Вы хотите сказать, – спросила она, – у них ко мне вопрос, связанный с армией?

– Думаю, так, мадам. Ваше влияние всем известно. Одно ваше слово – вы понимаете меня.

Она прекрасно его понимала. Такое случалось каждый день. Письма, записки. От незнакомых людей, от друзей: «Дорогая госпожа Кларк, если бы Вы сочли возможным сообщить обо мне… Одно ваше слово его королевскому высочеству значит гораздо больше, чем все прошения, направленные в военное министерство… и должен заметить, что с радостью заплачу Вам любое вознаграждение».

Она пожала плечами и протянула господину Корри его нотные тетради.

– Не могу ничего обещать, Корри. Это очень деликатный и сложный вопрос. Пусть ваши друзья зайдут, но может оказаться так, что меня не будет дома.

– Ну что ж, пусть попробуют, мадам, конечно. Но мне кажется, что они что-то говорили о сумме в две тысячи гиней.

Она повернулась к нему спиной и сделала вид, что поправляет цветы. Он направился к двери, и в этот момент она как бы между прочим спросила:

– Кому эти две тысячи гиней?

Он вздохнул, на лице появилось обиженное выражение, он развернул свои покатые плечи, подчеркивая тем самым, что это дело никоим образом его не касается.

– Мадам, у вас свободный доступ к его королевскому высочеству. Нужно ли мне еще что-то добавлять?

Он отвесил низкий поклон и ушел. Две тысячи гиней… В два раза больше ежегодного содержания, обещанного ей герцогом и разделенного на небольшие кусочки, которые она получает ежемесячно и которых хватает только на то, чтобы расплатиться с прислугой.

Она открыла дверь и позвала Огилви.

– Вы слышали, как я пою?

С улыбкой на губах, он вплыл в комнату и поцеловал ей руку. Никакой лести в ее адрес, никаких комплиментов. Он единственный из знакомых ей мужчин никогда не позволял себе ничего лишнего, всегда держался на расстоянии.

– «Юный Вильям жаждет сердце мое тронуть»? Это камень в мой огород. Но я не жажду тронуть ваше сердце. Только мысли.

– Которые предпочитают образовываться в голове самостоятельно, без вашей помощи.

Она предложила ему освежающие напитки. Он отказался. Она пригласила его сесть, потом села сама, повернувшись спиной к окну и наблюдая за ним.

– Вы похожи на зловещую тень. Почему вы не можете оставить меня в покое? Я вполне счастлива.

– Разве? – сказал он. – Сомневаюсь. Ни одна женщина не может быть счастлива, пока не запрет своего мужчину в клетку. А с вашим принцем такой номер не пройдет.

– Я держу дверцу клетки открытой. Он волен лететь, куда ему заблагорассудится. Но он всегда возвращается на свой насест, как преданная птица.

– Рад слышать это. Домашнее счастье – так трогательно. Если, конечно, оно длится вечно.

Постоянные колкости, намеки на то, что в мире нет ничего постоянного.

– Вы расспрашивали его об укреплениях к югу от Лондона?

– Нет, и провалиться мне на этом месте, если сделаю это. Я не шпионка.

– «Шпионка» – неподходящее слово для такой умной женщины. Может получиться так, что эти сведения окажутся очень ценными, не сейчас, а в будущем.

– Ценными для кого?

– Для вас, для меня, для нас обоих. Мы партнеры в этой игре, не так ли? Или были партнерами, когда вступали в игру.

Намек, скрытая угроза. Она не собирается соблюдать условия заключенного соглашения.

– Вы не понимаете, – сказала она. – Он честный, открытый человек. То, что он говорит мне, все конфиденциально. Если я расскажу что-нибудь, я превращусь в предательницу.

– Вы стали такой благородной за эти шесть месяцев. Возможно, здесь сказалось влияние Глостер-Плейс. Вы считаете, что обосновались в этом доме навеки. Позвольте мне напомнить вам одно высказывание Уолси: «Не вкладывайте деньги в имущество принцев». Или вы считаете меня циником?

– Думаю, вы и циник, и изменник. Меня бы не удивило, если бы вы, выйдя из этого дома, прямиком направились к какому-нибудь французскому шпиону и передали бы ему мои слова. Хорошо. Идите. Расскажите о том, что мы едим и пьем, в котором часу ложимся спать и когда встаем. Пусть в парижских газетах появляются памфлеты о нас, пусть, но они не выведают никаких секретов. – Она скривила лицо, скорчив почти такую же рожицу, как Джордж, когда встретил Корри на лестнице, и пристально, с вызовом смотрела на него.

Он вздохнул и пожал плечами:

– Не пытайтесь уверить меня, что вы совершили этот непростительный поступок, который разрушает дело и приводит к неразумным действиям, – я мог бы ожидать такого от любой другой женщины, но только не от вас, – не пытайтесь уверить меня, что вы влюбились в вашего венценосного покровителя.

– Конечно нет. Не говорите глупостей.

Она поднялась и прошлась по комнате. Он задумчиво наблюдал за ней.

– Я в этом не совсем уверен. Подобные чувства овладевают душой незаметно, не так ли? Возникает чувство оседлости, влечение к единственному мужчине, не уроду и занимающему высокое положение. Это должно только подстегивать вас.

Пусть Огилви с пренебрежением относится к таким понятиям, как «доверие» и «благодарность», пусть пытается выяснить, не проявляет ли она склонность к кому-нибудь. Любовь давно предана забвению. Любовь ушла, но она вовсе не мертва, когда рядом лежит любимый сын его величества.

– Больше всего на свете, – сказала она, – мне хотелось бы, чтобы вы ушли. Вы приходите сюда каждый день. У меня ничего для вас нет.

– Единственное, что мне требуется от вас, – небольшая помощь и сотрудничество.

– Я не стану шпионить. Это мое последнее слово.

– Ничто не может быть последним в этом переменчивом мире. Помните, в один прекрасный день это может оказаться полезным. Но в настоящий момент меня интересует другое. Как вы знаете, я закрыл свое дело, чтобы стать вашим агентом. Когда же я начну работать?

– Говорю вам, у меня ничего для вас нет.

Он достал из кармана блокнот, вырвал листок и протянул ей.

– Вот список, – сказал он, –