Испепеляющий ад - Аскольд Шейкин

Мануков:

— На заседаниях Совета тоже царила стихия.

Михаил Михайлович:

— Вот! И что в таком случае остается делать цивилизованным странам?

Мануков:

— Вы знаете рецепт?

Михаил Михайлович:

— Знаю. Хотя, конечно, принадлежит он не мне. Я в этой армии рядовой.

Мануков:

— Какой же рецепт?

Михаил Михайлович:

— Иметь хотя бы к некоторым красным руководителям достаточно крепкую тайную ниточку.

Мануков:

— Старо. И смешно. О чем вы! Шпион во главе государства! Мальчишество. Верите в подобную чепуху?

Михаил Михайлович:

— Во главе государства? О, если бы!.. И, конечно, не шпион, как вы сейчас выразились. Это и впрямь чепуха. Нет. Всего только личность, говоря вашими словами, с пятнами на мундире, но занявшая среди господ большевиков значительный пост.

Мануков:

— Дальний прицел. В свете ваших рассуждений о необходимости для вождя безукоризненной биографии.

Михаил Михайлович:

— А если она не так уж безукоризненна? Естественно, такой материал должен попасть в надлежащие руки. Не к белой эмиграции. Там ничтожества. Опубликуют, чтобы свести личные счеты. Мелочь. Оказавшись явленными на свет, эти документы, конечно, какую-то роль сыграют. Скандалы, служебные перестановки… Чепуха. Может быть и не быть.

Мануков:

— Тут я согласен. И представляю собой круг достаточно солидных людей.

Михаил Михайлович:

— Вы или ваша миссия?

Мануков:

— Что вы мне: "Миссия… миссия…" Миссия это частность.

Михаил Михайлович:

— Никакой грубой силы. Никаких сенсационных разоблачений. Всего только время от времени намекать большевистскому деятелю с пятнами на мундире, что документы о его подпачканном прошлом еще не утрачены. Статейка в парижской газете, сплетня на каких-то российских задворках. Не более! Никогда доказательств не предъявляя. Подчеркну: никогда. Цель — не свержение этой личности, а ее саморазрушение. Дай только бог, чтобы такая личность своевременно прославилась подвигами во славу своего отечества, поскольку в самом деле служила бы ему наичестнейше. Ставку делать, конечно, не на одного человека. Там уж с кем повезет.

Мануков:

— Повторю. Извечная мечта малоумных правителей сопредельных государств о чужом карманном царе.

Михаил Михайлович:

— Ирония? Но ведь червячок-то будет точить. И тогда, вслед за саморазрушением этой, вполне по праву возвысившейся личности, начнется самоуничтожение всего правящего слоя красной России. Неторопливый государственный переворот. Шансы на успех — сто процентов. Не забывайте: это удалось Наполеону во Франции, Юань Шикаю в Китае. Как! И насколько!

Мануков:

— Вы размечтались.

Михаил Михайлович:

— Ничуть. Такой вождь будет маникально стремиться к личной неограниченной власти. До беспредельности, до мистического абсурда. Безраздумная личная преданность сделается единственным мерилом государственной благонадежности. Заметьте также, всякий, побывавший за рубежом, станет возможным носителем мучительных для такого вождя сведений о его прошлом.

Мануков:

— Вы еще сведите все к паранойе.

Михаил Михайлович:

— Зачем же столь благородно! Естественное стремление человека с сомнительным прошлым, в конце концов, так возвыситься над окружающими, чтобы его ни при каких обстоятельствах не смогли изобличить. Ни сегодня, ни в будущем. Даже на рядовых уголовных делах я убеждался в этом неоднократно. А если масштаб в миллионы раз больший? Значит, для такой личности в миллионы paз больше возможности спрятать все концы в воду. Но в данный момент вот что особенно интересно. В нашем разговоре сейчас вы невольно подтвердили, во-первых, что именно такого рода документы имеются в этом мамонтовском достоянии, во-вторых, что вы с ними так или иначе ознакомились, в-третьих, что вы обо всем с генералом договорились.

Мануков:

— Положим, каких-либо документов от генерала Мамонтова мне еще не передавали. Да и, надеюсь, вы знаете в каком он сейчас состоянии. Переговоры придется вести с другим лицом.

Михаил Михайлович:

— "…еще не передавали"?.. Опять невольная оговорка… Однако передадут. В этом сомнений у вас нет. Хотите деловое предложение? Мы вместе идем к этому другому лицу, потом, также вместе, к обоюдной пользе, определяем дальнейшую судьбу сего, позволю себе оказать, божьего дара. Про себя я именую его: "Испепеляющий яд". Достойно по ожидаемым последствиям. Не так ли?

Мануков:

— Вы не понимаете главного.

Михаил Михайлович:

— Чего же?

Мануков:

— Этот, как вы сказали, «дар» будет действенным только при соблюдении самой строжайшей тайны.

Михаил Михайлович:

— Ну и что?

Мануков:

— Мы с вами представители разных государств. Отсюда моя уверенность: при двустороннем владении сохранить тайну не удастся. Неизбежно соперничество. Карьеризм. Чума любых служб. Даже самых секретных.

Михаил Михайлович:

— Мне отойти в сторону?

Мануков:

— Это было бы правильно. Скажу даже — единственный выход.

Михаил Михайлович:

— Да послушайте…

После этих слов последовал выстрел. Находясь в соседнем помещении, кто именно стрелял, я не видел. Когда вбежал в комнату, где происходил разговор, господин Мануков лежал на ковре. В комнате больше никого не было. Я пытался переложить господина Манукова на диван, но какие-то люди, ничего не желая слушать, начали меня избивать, отвезли в тюрьму.

Господа говорили по-английски. Этот язык я знаю как свой родной.

Г.Моллер, есаул.

* * *

"…документы, которые бросают тень…"

Шорохов снова и снова перечитывал запись.

"…документы попали к генералу от частных лиц…"

Какому генералу? Но вот же: "Казаки были еще в Тамбове, Воронеже. Впрочем, почему вы столь решительно отбрасываете Козлов и Елец?" Генерал Мамонтов! И прямо сказано: "…каких-либо документов от генерала Мамонтова мне еще не передавали…" Портфель, о котором говорил Буринец. Не иначе. Его и должны были сегодня вручить мне у дверей кабинета военного коменданта.

* * *

В этот день около полуночи, была встреча с Григорием Максимовичем Матвиенко. Выяснилось: прислан от Таманского полка. Деникина в нем ненавидят. Рядовые казаки, офицеры. Против красных не пойдут никогда. За самостийную Кубань пошли бы, но не очень верят, что такое государственное образование возможно. Кубанцы народ основательный, на химеры размениваться не склонны.

— Григорий Максимович, — выслушав это, сказал Шорохов, — хотя мне совершенно неясно, почему вы ко мне обращаетесь, почему считаете, что в этом деле я могу вам помочь, вашу тревогу я разделяю. Возможно, все так и есть.

Говорить более определенно с этим человеком он не мог.

— А вы приезжайте в полк, — ответил Матвиенко. — Сами убедитесь. И меня тогда лучше поймете, — помолчав, он добавил. — Как и я вас.

— Так, прямо взять и приехать?

Матвиенко укоризненно взглянул на него:

— Не знаете вы кубанцев. Если приглашаем, волос с головы не упадет. Разве только сами в землю поляжем. Желаете? Завтра утром на подводе я за вами заеду. До Славянской семьдесят верст. Кони будут добрые. Бог даст, за день одолеем. Войсковому старшине, — он кивнул головой в сторону спящего Закордонного, — скажите: "По интендантскому делу". Он сам из этих господ. Не удивится.

Матвиенко ушел. Глядя вслед ему, Шорохов думал: "Кто же тебе меня выдал?.."

* * *

"…Никаких сенсационных разоблачений. Всего только — время от времени намекать большевистскому деятелю с пятнами на мундире, что документы о его подпачканном прошлом еще не утрачены. Статейка в парижской газете, сплетня на каких-то российских задворках… Никогда доказательств не предъявляя… Цель — не свержение этой личности, а ее саморазрушение. Дай только бог, чтобы эта личность своевременно прославилась подвигами во славу своего отечества…" — Шорохов перечитывал моллеровскую запись. — "И тогда вслед за саморазрушением этой… по праву возвысившейся личности, начнется самоуничтожение правящего слоя красной России…"

"Провокация, — подумал Шороков. — Ничего больше. Вся эта белая братия еще когда-то узнала о том, кто я. Выбрали подходящий случай: мою, вместе с другими купцами, поездку с мамонтовским корпусом. Выстроилась цепочка: Мануков — Михаил Михайлович — "Федор Иванович" — Чиликин — Буринец — Моллер… Чиликин и Буринец не знали, что им в конце концов уготовано. Моллер какие-то подозрения на этот счет имел. Чтобы рассеять их, вернулся к Манукову, будто позабыл шарф. Напоролся. Знал, что живым не оставят. Чтобы отомстить, в тюрьме сделал запись. Но и Манукову досталась пуля! Мне не достанется. Ясно зачем: передать мамонтовские бумаги в Москву. Как первый шаг. Передадут-то ведь копии. Так и укажут. Намек. Увидели в этом смысл… Уснуть бы. Завтра день непростой".