Михаил Михеев, Елена Ковалевская. Герои чужой войны - Михаил Михеев

Так вот, прежде чем идти к базе, линкор подошел к исследовательскому центру, и силовые захваты аккуратно перетащили добычу из трюма боевого корабля в его хранилища. Все это время Муромский, надев скафандр, парил в пустоте, наблюдая за процессом — видимо, хотел убедиться, что ни одна молекула из честно экспроприированного металлолома не пропадет. А когда операция была закончена, он, вместо того, чтобы вернуться на линкор, отправился в центр, где с каким-то щенячьим восторгом влез в толпу ученых, занятых разбором трофея. Энтузиаст, однако… Впрочем, все, кто работал в таких вот центрах, были энтузиастами, и Муромский чувствовал себя там, как рыба в воде. Кстати, в одном из разговоров он случайно обмолвился, что и сам еще год назад работал в аналогичном центре, правда, в другом районе Империи, так что ничего удивительного в его поведении не было. Равно как и в том, что недавний мэнээс так высоко взлетел — сделать карьеру у имперских ученых можно было, только пройдя по всем ступенькам, и мобильный центр был одной из них. Это правило, разумеется, было негласным, но от того соблюдалось, пожалуй, еще более ревностно, чем писаные уставы.

Узнав, что Муромский остался у ученых, Демин лишь пожал плечами и отдал приказ двигаться к базе. Пожалуй, единственным, кто был зол на эксперта, оказался корабельный ревизор. Отправился-то Муромский по своим делам, но скафандр его числился как корабельное имущество. Испортит еще, они же, ученые, такие, обязательно или кислотой обольют, или в реактор полезут. Впрочем, Демин к брюзжанию ревизора давно привык и внимания на него не обращал.

А в целом, за исключением уничтожения пиратской базы, рейд вышел не то чтобы скучным — скорее, бесполезным. Даже трофеев практически не взяли. Еще и пиратский корабль упустили, ну тот, второй, который решили погонять истребителями. Ушел, зараза, нырнул в червоточину — и поминай, как звали. И не погонишься ведь — червоточины при переходе сквозь них корабля зачастую имеют свойство разрушаться. Что-то в их сложной и все еще до конца неизученной структуре при этом нарушается, хотя если в нее залетает, к примеру, астероид, ничего не происходит. Это обстоятельство, подтвержденное десятками экспериментов, до сих пор ставило в тупик ученых и служило ежегодно темой для двух-трех докторских и десятка кандидатских диссертаций.

Ну, сбежал — и ладно. В любом случае, теперь он будет в розыске. Как-никак, засекли-то его на месте не только преступления, но и весьма запутанного происшествия, которым обязательно займется имперская контрразведка. А раз так, искать пирата будут всерьез, и такая мелочь, как границы, его не спасет. Тем более что пилоты истребителей сделали достаточно снимков, по которым опознать пирата будет плевым делом.

Ну а пока что можно было дать отдых экипажу, да и самому, возможно, удастся отдохнуть. Пока техники с базы ползали по хитро изогнутым переплетениям корабельных 'кишок', экипаж предавался развлечениям — стандартная в общем-то практика. Тем более что недавно 'спасенный' из-под венца штурман с достойным лучшего применения упорством вновь полез головой в петлю брака. Отговаривать его, разумеется, не стали, взрослый уже мальчик, сам знает, как лучше испортить себе жизнь, но посмотреть на этот процесс решил почти весь экипаж. Однако вначале народ авторитетно решил, что последний день надо прожить так, чтобы помнить его всю жизнь. Пьянка в отличном ресторане, который сняли вскладчину, стремительно набирала обороты, мальчишник устраивали по всем правилам, и в результате к концу дня на линкоре из экипажа Демин остался в гордом одиночестве. Правда, для этого он своей властью отпустил всех остальных офицеров — все равно при таком количестве техников на борту они только путались бы под ногами. Сам же он покинуть корабль не имел никакой возможности — согласно уставу хоть кто-то из старших офицеров во время ремонтных работ должен присутствовать, и желательно, чтобы это был командир. Да и, честно говоря, не особенно хотел Демин на ту свадьбу, пусть и звали его со страшной силой… Черт бы побрал эту эмпатию. Случайно испортишь настроение себе, а хреново будет окружающим тебя людям. Именно поэтому Демин всегда чурался массовых мероприятий, что, учитывая его привычку впадать от спиртного в легкую депрессию, было весьма предусмотрительно. Так что отказался, сославшись на занятость по службе, хотя, в качестве компенсации дал новобрачному аж неделю отпуска и коды доступа от собственной яхты — чтоб, значит, могли провести медовый месяц, не отвлекаясь на друзей-приятелей-родственников, вдали от чужих, пусть и доброжелательных глаз.

Вместо того чтобы отдыхать, подобно своим подчиненным, Демин несколько часов бродил по своему кораблю, заглядывая в каждую щель, интересуясь ходом работ и, в конце концов, так надоел техникам, что его вежливо послали. Ничуть не обидевшись, Демин отправился в свою каюту, где потратил два не слишком увлекательных часа, занимаясь документами. Ничего в этом мире не меняется, как была бюрократия, так она и остается — примерно такими были его мысли, когда он, наконец, закончил заполнять очередную дурацкую, но притом обязательную ведомость. На его взгляд, если три ведомости фактически дублируют одна другую, но притом отправляются в разные ведомства, и потому имеют разные формы, ничем иным, кроме идиотизма это быть не могло. Куда проще сделать для всех единую форму, но — не дают. Хоть у императора проси по знакомству, чтобы навел порядок в этом бардаке.

Представив, как он обращается нему с подобной просьбой, и как тот строит чиновников от флота, хихикнув мысленно и посетовав, что эти мечты так и останутся мечтами, Демин вздохнул, переключил терминал и набрал знакомый код.

— Привет, солнце…

Девушка ответила почти сразу.

Муромский 'очнулся' лишь на третий день. Если честно, Демин, занятый на корабле, о нем и не вспоминал — работы оказалось неожиданно много, и командиру линкора было как-то не до научно-технического эксперта. Ну, в самом деле, что у него, других дел нет? А эксперт, раз уж закрылся в своих лабораториях, пусть там и сидит, под ногами не путается — глядишь, что-нибудь путное нароет, хотя Демин в таком исходе дела, честно говоря, сомневался. Ученым он не то чтобы не доверял, а просто-напросто существовал с ними в разных измерениях, практически не пресекаясь. К тому же прикладная наука, дающая быстрый и сразу же видимый результат, в последнее время стала редкостью, а наука фундаментальная обещала плюсы в столь далекой перспективе, что о ней не было смысла особенно рассуждать. Плюс к тому, между теоретиками и практиками всегда был некоторый антагонизм, и, хотя именно ученые-практики, по сути, творчески мыслящие инженеры, создавали новые системы вооружения, лекарства, корабли, теоретики смотрели на них свысока. Демин же пока не определился, к какой именно категории следует отнести своего нового эксперта, и потому старался держаться с ним вежливо, даже, памятуя о том, кто его рекомендовал, доброжелательно, однако несколько отстраненно.

Тем не менее, через три дня, когда уставший как последняя сволочь, Демин уже за полночь буквально вполз в свою каюту и со вздохом растянулся на кровати, предвкушая, как вот сейчас он немножечко полежит, потом залезет в душ, а потом и вовсе сядет, нальет себе кружечку пива… Вредно, но приятно, черт возьми, а за здоровьем его пусть врачи следят, им это по должности положено. А он хотя бы на полчасика сможет предаться блаженному ничегонеделанию, переведет, наконец, дух… Так вот, только он рухнул, стянув осточертевшую за день обувь, как запиликал зуммер, оповещая, что кто-то весьма настойчиво пытается вызвать Демина по закрытому внутреннему каналу.

Подождав с полминуты в тщетной надежде, что тому, кто его домогается, надоест долбиться, и он бросит это безнадежное занятие, Демин пришел к выводу, что совести у людей нет, не было и не будет. А раз так, в покое его не оставят. Пришлось, кряхтя, вставать, тащиться к столу, врубать терминал и постараться смотреть на собеседника наиболее мрачным из имеющихся в командорском арсенале взглядов. Может, почувствует себя неуютно, и сам отвалит… Увы, надеждам этим не суждено было сбыться — Муромский, а это был именно он, оказался глух к намекам и совершенно нечувствителен к антихаризме командора, и даже мрачное сопение Демина его не смутило.

Ну, ладно, ученые — люди увлеченные, и могут не замечать то, что происходит у них под носом, однако, когда Муромский заявил, что хотел бы видеть Демина в научном центре, причем немедленно, раздражение командора выплеснулось через край. Его хотят видеть. Причем немедленно. Кто тут старший по званию, а? Здесь что, военная база или бордель? Неимоверным усилием воли он сдержался от того, чтобы не высказать это сразу же и, подпустив в голос холода, поинтересовался — это что, настолько срочно, что пять минут не может подождать?