Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

— Капитан, но выжившие…

Резкий взмах руки заставил его умолкнуть.

— Они уже мертвы. Все в этом отсеке потеряны. Мы к ним не присоединимся. Исполняй, чтоб тебя!

Будь проклята арифметика войны! Будь проклят Гор! Будь прокляты вероломные изменники, заполонившие близкую орбиту Исствана-V обломками кораблей и пламенем предательства, в котором сгорала мечта Императора. — И будь проклят я… Гальва замер у пульта.

— Капитан?

— Ничего.

Но ведь не «ничего», да? Не он ли смеялся бионической гортанью, смеялся, обратившись к воинам, когда «Веритас» только начал полёт через варп к системе Исстван? Он сказал, что на самом деле легионеры знают страх, ведь он чувствует его. Страх, что примарх Феррус Манус уже сокрушит мятеж Магистра войны, когда они прилетят.

После Каллинида, после вероломного нападения Фулгрима, едва стихли бури в варпе, лорд Манус устремился на Исстван, взяв с собой самых опытных ветеранов на самых быстрых и целых кораблях. Глупость примарха лишила Аттика половины воинов, и когда «Веритас Феррум» наконец-то вышел из варпа в системной точке Мандевиля… его ждал ад.

Аттик спустился с кафедры и прошёл к окулярам. На дальней орбите системы Исстван плыло кладбище кораблей верных воинов. Некоторые были уничтожены при попытке к бегству, но большинство просто разорвал шквальный огонь прямо при выходе из Имматериума. Вторая волна Железных Рук была практически истреблена.

— Поворот направо!

Аттик оглядел экипаж.

— Кто-нибудь отстранит меня, если моя теория не подтвердится?

Битва ещё не закончилась, но уже было ясно, что конец близок… и ужасен. Дорин ткнул пальцем в ближайший вражеский корабль, который появился в окулярах, когда «Веритас» начал разворот.

— Я хочу, чтобы мы обрушили всё на этого ублюдка из Альфа-Легиона.

Если бы у него остались губы, они бы разошлись в свирепой усмешке.

— Так значит, личности не важны, а, Альфарий? Тогда это тебя совсем не огорчит.

С неторопливым величием ледника «Веритас» обрушился на цель. «Тета», корабль Альфа-Легиона, пытался уклониться, пройдя над эклиптикой, но слишком медленно. Слишком поздно.

Концентрированный огонь торпед и излучателей «Веритас» пробил пустотные щиты. Они исчезли в мерцающем каскаде, и ходовые огни «Теты» погасли за миг до того, как на корабль обрушился главный залп Железных Рук.

Страшный удар разорвал «Тету» пополам.

Подал голос Гальва.

— Повелители Ночи опять стреляют.

— Учтено, сержант! Контрмеры!

Аттик смотрел на разбитый крейсер.

— Рулевой, вперёд…

Нос «Веритас Феррум» погрузился в рассеивающийся огненный шар на месте корпуса «Теты». В пустоте обломки корабля Альфа-Легиона словно обняли крейсер.

Скользящее попадание вывело из строя щиты на корме по правому борту, но «Веритас» прорвался. Позади обломки бились о борт корабля Повелителей Ночи. Предатели пытались провести манёвр уклонения, но слишком поздно.

Разбитая корма «Теты» врезалась в крейсер, и словно вспыхнуло новое солнце — это взорвался реактор.

Команда радостно закричала.

Из голосового аппарата Аттика вырвался довольный рык.

— Сержант Гальва, — прохрипел капитан. — Щиты держатся… едва…

Путь впереди был чист. Аттик повернулся к оператору вокса.

— Есть ли сообщения из зоны высадки?

— Ничего, что я мог бы подтвердить, капитан.

После прибытия они получали лишь обрывки вокс-сообщений — призывы о помощи тех, кто звал себя Железными Руками и оплакивал смерть примарха, но не отвечал на прямые вызовы крейсера.

Аттик вернулся к командной кафедре.

— Значит снова ложь…

Он не поверит, что Феррус Манус мёртв, не поверит, пока не увидит труп примарха. И возможно не поверит даже тогда. Просто не поверит. Но глубоко в душе Аттик знал, что больше никого не спасти из зоны высадки, и чувствовал, что унесёт с собой ненависть в могилу.

Ауспик Гальвы взвыл об опасном сближении.

— Впереди обломки крупных кораблей.

Аттик больше не мог вздохнуть: так много слабой плоти ушло, сменилось могучим металлом, что простые человеческие привычки стали ему недоступны. И потому он просто сжал кулаки на поручнях вокруг кафедры.

— Мы должны отступить… — зарычал капитан. — Если нет… Если никто из верных воинов не выжил в бойне на поверхности… что тогда? Что будет с нашим легионом?

Вокс-оператор резко повернулся к кафедре.

— Сигнал, «Громовые ястребы». Два! На подлёте с поля обломков. Запрашивают помощи!

Арифметика войны вновь встала перед глазами Аттика.

— Вывести на основную АС!

Раздались гудки, треск помех. Затем голос.

— Это сержант Кеедам, 139-я рота Саламандр. Наш транспорт уничтожен. Нужна поддержка.

Аттик посмотрел на тактические гололиты. Союзных кораблей осталось так мало. Лишь «Веритас» был достаточно близко и даже обладал иллюзией свободы действий. Но арифметика войны безжалостна.

— Увы, сержант, мы ничем не можем помочь. Это ударный крейсер 10-го легиона «Веритас…

— У нас на борту твои братья и воины Гвардии Ворона. Многие погибли, чтобы их спасти. Это ничего не значит?

— С вами наш примарх?

Повисла неловкая тишина.

— Нет!

— Тогда, увы…

— Три легиона сражались во имя Императора и ныне истреблены. Нас бросят, забудут о жертве? Ты отдашь предателям абсолютную победу? Никто не расскажет об этом дне на Исстване-V?

Аттик выругался. Он проклинал Кеедама, проклинал всю галактику.

— Рулевой… — Дорин задумался, выбирая слова. — Курс на перехват. Мы возьмём их на борт.

Он ненавидел ту часть души, которая возрадовалась решению. Если бы и её можно было заменить бионикой!

«Веритас Феррум» шёл на сближение с «Громовыми ястребами». С обоих бортов приближались грозные линкоры Сынов Гора и Детей Императора. Вокруг Железных Рук смыкалась удавка.

Крейсер ещё замедлялся, чтобы принять на борт корабли, а предатели уже открыли огонь.

Посадочная палуба правого борта закрывалась, когда в левый ударили торпеды, и без того ужасные повреждения стали катастрофическим.

Грохот взрывов посрамил бы любой гром. Через командный интерфейс Аттик чувствовал раны корабля так, словно его рёбра царапал нож, а клаксоны на мостике «Веритас» выли от боли. Но у Железных Рук ещё был вектор спасения. Аттик ударил по ограждению кафедры.

— Вперёд!

«Веритас» летел. В борту зияла огромная пробоина. Из неё в пустоту вытекал воздух, пламя и крошечные одоспешенные фигуры.

Корабль содрогнулся от удара ещё двух торпед. Гальва согнулся на посту так, словно экраны были его врагами, и он хотел их задушить.

— Пламя распространяется, капитан! Больше сотни легионеров погибли в пустоте.

— Что во много раз больше вместимости ястребов. Уверен, наши гости того стоили. Вот оно. Окончательное изгнание милосердия из души, запоздавшая на одну битву гибель последней слабости. И теперь, когда остался лишь один отчаянный путь, Аттик ощутил могильное спокойствие.

— Совершить прыжок.

Сержант уставился на него.

— Капитан, наш корпус пробит!

— Совершить прыжок! Немедленно!

Варп-двигатели «Веритас Феррум» изрыгнули пламя, повреждённый корабль взвыл, смещаясь между реальностями, и Аттик заглянул в пасть будущего — такого же неуверенного и безжалостного, как и он сам.

Грэм Макнилл

Расколотое отражение

Действующие лица

ТРЕТИЙ ЛЕГИОН, ДЕТИ ИМПЕРАТОРА

Фулгрим, примарх

Люций, капитан

Эйдолон, лорд-командор

Юлий Каэсорон — первый капитан

Марий Вайросеан — капитан какофонистов

Крисандр — капитан Девятой роты

Калим — капитан Семнадцатой роты

Руэн — капитан Двадцать первой роты

Даймон — капитан

Абранкс — капитан

Гелитон — капитан

Фабий — главный апотекарий

1

Он не спал — он никогда не спал — но тем не менее видел сон. Это не могло быть ничем иным. Доступ в «Ла Фениче» был запрещен, а у Люция хватало благоразумия не нарушать распоряжений своего примарха. Даже до их прозрения подобная вольность граничила с безрассудным риском. Сейчас любое неповиновение повлекло бы за собой смертный приговор.

Да, это почти наверняка сон.

По крайней мере, он на это надеялся.

Люций был один, а одиночества он не любил. Этот воин жаждал восхищения окружающих, но в этом месте не было никаких поклонников, кроме мертвецов. Тысячи трупов лежали вокруг, словно выпотрошенные рыбы, исковерканные смертью, и на каждом лице застыло выражение жестокой боли, вызванной ранами и осквернением.

Они погибли в мучениях, но с восторгом принимали каждое прикосновение клинка или когтистой лапы, вырывавшей глаза и языки. Это был театр мертвых, но место, где он оказался, не вызвало у Люция неприятного чувства. «Ла Фениче» казался покинутым. Театр был темен и пуст, словно мавзолей в самую глухую ночную пору. Когда-то на сцене под высокими сводами перед зрителями дефилировала жизнь, прославляющая восхитительное разнообразие, восхваляющая своих героев и насмехающаяся над нелепостями, теперь театр являл собой окровавленное отражение давно прошедших времен.