Человек с рублем (ноябрь 2008) - журнал Русская жизнь

Собственно русский авангард царит в третьем зале - наверху парят афиши различных выставок и театральных действ с очень узнаваемым кубо-футуристическим шрифтом, красно-черно-белым. Внятным, как революционная пропаганда, как голод конца десятых годов. Под плакатами - рисунки Гончаровой, Ларионова, Татлина, Суетина, Ермолаевой, Пуни - победный марш революционного конструктивизма, сметший всю накипь декадентской эклектики предыдущей эпохи. В середине зала совершенно неожиданная акварель Кузьмы Петрова-Водкина, эскиз декорации к неосуществленной постановке «Братьев Карамазовых» в Ленинградском театре драмы 1927 года. Между экспрессионистично покосившихся двух домов натянут загадочный белый квадрат пустоты. Выразительно и страшно, и замечательным образом в эту ткань революционных высказываний вплетены два рисунка Веры Мухиной к постановке «Ужина шуток» Бенелли в московском Камерном театре 1916 года, импровизации на тему Флоренции Медичи. Мухина проиллюстрировала ее фигурами гонца и фехтовальщика в условных ренессансных костюмах. Они тут же вызывают в памяти ее «Рабочего и колхозницу» - главный символ грядущего, пока еще неведомого и самой художнице.

Небольшой зал рядом с революционным - нечто дополнительное, с портретами людей, так или иначе с театром связанных. Всем хороши портреты, но внимание привлекает карикатурный рисунок Валентина Серова, чем-то напоминающий о Кукрыниксах. Изображены на нем Шаляпин в виде кентавра и его две жены в виде кентавресс. В зале, завершающем экспозицию, представлена Александра Экстер с набросками марсианских костюмов для фильма «Аэлита». Проекты Экстер, то к оформлению ревю, то к постановке шекспировского «Отелло», от ревю неотличимой, вместе с театральными рисунками Чехонина и Челищева, определяют общий тон «золотых двадцатых». В СССР это время, нищее и веселое, перемоловшее авангард в ар деко, принято называть нэповским. Последний всплеск и последняя точка.

Параллельно географии реальной существует еще и другая, особая география, очерчивающая контуры иного мира, сотканного из тысячи разнообразных переживаний, впечатлений, мыслей, ощущений, чувств и идей. Искусственный мир театра магически воскресил целый рой смутных воспоминаний, невесть откуда взявшихся, но столь плотно укоренившихся в сознании, что уже никакая реальность не сможет их перечеркнуть. Воспоминаний о какой-то особой России, которой, наверное, никогда не было. Свободной, блестящей, талантливой и богатой. Театральной, одним словом.

На выставке представлено менее половины всего собрания Лобановых-Ростовских. Выдающейся музейной коллекции, идеально восполняющей лакуны собрания Петербургского театрального музея. Говорят, что она была куплена для Константиновского дворца. Говорят, что все же президентскую резиденцию она украшать не будет, а будет украшать какой-то конференц-зал. Зачем, интересно? Чтобы подчеркнуть театральность политики? Мир, все-таки, очень забавен.

Денис Горелов

Пурга, территория любви

«Тяжелый песок» Барщевских - Виолиных

Игра в евреев после войны стала любимой в порядочных кругах. Уже не осталось языка, утвари, фамилий и субботы, уже ассимилировались носы, кудри и характер, хотя куда денешь углы этого характера, уже в половине стран повывели всю породу, сняв золотые зубы, - но всякий, у кого в другой жизни был дедушка-еврей, считал долгом ставить кино про мацу и петь про мой поезд в Освенцим.

Особенно усердствовали американцы, у которых нашему брату дали чуть-чуть дышать, и он там как-то не по чину расхрабрился. Даже сутулость пропала. Шумное сочувствие еврейству стало тестом на порядочность, все шандалы растащили по хорошим домам, как у русских сувенирные лапти. Сложился краткий курс еврейства, как у тех же русских «водка-балалайка-зима». Погром, шалом, лапсердак, могендовид, рыба фиш (глупые гои. Рыбно-хлебная диета - это от бедности, а не от национальных приоритетов. Вестимо, мясо вкуснее). Ну и да, ну и эти фильмы про еврейское горе и еврейский героизм, что суть одно и то же. Все наши помнят восстание в варшавском гетто, никто не хочет помнить цифры. В варшавском гетто было 400 000 иудеев. Восстание подняли 156 человек. Насобирали всякого огнестрельного лома, накрутили себя и немножко дали просраться хохлам из «Галичины», которые палили гетто. Остальные 399 тысяч 844 человека послушно пошли нюхать этот самый «Циклон Б», и я им не завидую. Еврейский героизм - это горе, как уже говорилось. Конечно, в стратегическом масштабе. Бывали и у нас лютые ребята, но редко.

И вот тут играть в евреев дозрел Первый канал, потому что в Есенина он уже поиграл, и этих игр ему, Первому, как и всему выводку Безруковых, евреи долго не забудут, мамой клянусь. Старший Безруков, сочинявший сценарий, как абрашки гордость русского народа сгубили, годами играл в не совсем русском театре Сатиры вторым составом у не во всем русского артиста А. А. Миронова. Кто виноват в маловостребованности артиста Безрукова-старшего, известно давно - те же, кто сгубил русскую гордость. И вот Первый канал решил сменить пластинку. Тем более у них главный - Львович.

Дочерняя компания берется за рыбаковский «Тяжелый песок».

Наши, известно, очень любят себя в искусстве - ничем иным вселенскую славу Рыбакова объяснить невозможно.

Ладно - детские кортики с птицами, Крош с баранкой, библиотека пионера. В 65-м храбрый Рыбаков пишет против Сталина роман «Дети Арбата» и 20 лет исправным агасфером таскает по редакциям. И никто его не берет за копчик, не изымает рукопись и не дрожит мелкой сыпью, что она появится на Западе с целью очернить наш строй. Было бы с чего дрожать. Саша любит Лену на фоне Колымы и фар в окно с геранью. Или не Саша? Ага, Юра любит Лену, точнее, наоборот, косит от отцовства, а Саша Лене друг и ставит вопрос ребром, а Юра идет служить в ихнее русское гестапо и всем мстит, а товарищ Сталин сзади стоит и покашливает. Классическая комсомольская дребедень для взрослых из журнала «Юность», но с прогрессивным уклоном. У нее любовь и задержка, а у него карьеризм и мелкодушие, но товарищи поправят, а потом товарищей поправят, ухмыляясь в прокуренные усы. Аксенов, который все-таки был когда-то писатель, но тоже сильно застрял в 65 годе, недавно проснулся и поднял ту же коллизию, как любовь побеждает смерть, в «Московской саге», ее потом тоже ставили Барщевский и сын, падкие на старческое слабоумие.

Но это потом. Пока огорченный отказом Рыбаков со зла пишет роман про евреев. Как евреи сапожничали и размножались, а после взяли и надавали немцам по мордам в процессе окончательного решения их вопроса. И как немцы вздрагивали до самого Берлина и писались по ночам, вспоминая, на что способно аидово семя, если его сильно прижать в угол. Роман перевели на двадцать шесть языков, и все наши по миру читали его на двадцати шести ненаших языках и гордились. Всем, кого обошло, до дрожи и скрежета мечталось, чтоб нашелся однажды один из шести миллионов и дал в глаз, но те шесть, которых не обошло, все так же исправно брели в ров тихой вереницей: фатализм - это у нас кровное.

Рыбаков хотел чуть расцветить надорванную историческую память удалой небылицей, а вышли писи сиротки Хаси, если кто хоть чуть-чуть соображает про гетто. Храбрые еврейцы подъели всех кошек и собак, но исправно копили золотые коронки для обмена на автоматы. Потом тренировались с этими учебными автоматами всем гетто, и никто не заложил за мешок картошки, даже матери с детьми (ха-ха). Потом отважная еврейская Юдифь застрелила дядю-коллаборанта, и обиженные за еврейского дядю фашисты распяли ее на кресте в качестве мести жидам за нашего общего Изю. Потом еврейские партизаны (уже весело, хотя и такие были) берут на гоп-стоп оружейный склад. Это русские партизаны у Германа в «Проверке» угоняют состав с хавкой, а нашим партизанам хлеба не надо - дай подстрелить одноглазого Ганса. Потом они всем гетто подстреливают Ганса и идут с детьми и скарбом в Брянский лес, куда немцы сунуться трухают, потому что он шумит сурово. А Гансы бегут следом, опившись для храбрости шнапсом и засучив рукава черных тужурок (не вру, так в тексте), а их косит штабелем арьергард дяди Гриши, тоже нерусский, который потом провожают в последний путь двадцатикратным ружейным салютом. Очевидно, патронов в том складе наворовали на всю войну.

Спрашивается: куда это они все побежали на зиму глядя без пальто и зубных коронок? К партизанам в лес. У партизан своего горя мало - брать на закорки целый табор вздорной и прожорливой публики. Переправлять на Большую землю, находятся авторы сериала. Деточки, это осень 42-го. Немцы трамбуют Сталинград, это от города Сновск в одной тысяче двухстах верст. Сейчас папа все бросит и снимет с фронта самолеты перевозить Гоцманов на Большую землю кушать геркулес. Ага. «Стариков, старух, больных укрыли у верных людей на хуторах», не сдается Рыбаков. Вообще-то за укрывательство еврея немцы расстреливали всю семью, а за выдачу давали вкусную булочку. Я, конечно, хорошо отношусь к украинскому народу, лучше, чем Миша Леонтьев, но твердо знаю, что семью и булочку украинский народ любит больше, чем дружбу народов. Наши проверяли. Поговорку «за копеечку продаст евреечку» придумали не в Алма-Ате.