Хакеры - Кэти Хефнер

Пламя должно было охватить его мгновенно. Даже если он кричал, никто бы его не услышал.

Положение, в котором было обнаружено тело, – в позе эмбриона, одна рука прикрывала живот, другая голову -свидетельствовало о том, что в последний момент самоубийца передумал и катался по земле, пытаясь сбить огонь, либо, если это убийство, пытался спастись. Это был, конечно, Хагбард. Смерть Хатарда снова вынесла дело хакеров-шпионов на первые полосы.

Западногерманские журналы и газеты разразились большими статьями, гадая о причинах смерти. Так насколько же секретной была информация, попавшая в КГБ? И кому была выгодна смерть Хагбарда? Нежели человек может выбрать такой ужасный способ самоубийства? Поползли слухи, что это дело леваков-террористов, для которых Хагбард добывал информацию из полицейских компьютеров, и что его убрали, боясь, что он заговорит.

Иоганй Швенн, адвокат Хагбарда, сожалел, что сделал так мало, чтобы помочь человеку, чью отчаянную просьбу о помощи не смог расслышать.

Швенн не разделял мнений об убийстве и со всем пылом правозащитника набросился на власти, единственной целью которых было сфабриковать дело, не заботясь о судьбе несчастного юноши. Многие пришли к выводу, что в известном смысле Хагбарда все-таки убило, по крайней мере подтолкнуло к смерти, давление со стороны властей и журналистов. И те и другие использовали его, не обращая внимания на его состояние. Если мания преследования и довела Хагбарда до самоубийства, заявил один его друг, то он принес себя в жертву, чтобы спастись от дальнейшего манипулирования своими мыслями. То, что он погиб 23 мая, было не случайностью. В пресловутой трилогии «Иллюминатус» числу 23 придавалось большое значение. «Все великие анархисты умчали на 23 -и день какого-нибудь месяца», – объяснял один персонаж книга другому. Группа друзей Хагбарда поместила в Tageszeitung некролог. «Гнев и скорбь в наших сердцах. Мы уверены, что наш друг остался бы в живых, если бы не продажная пресса и криминализированная полиция, которые довели его до смерти».

* * *

Пенго потрясло известие о гибели Хагбарда. Он лицом к лицу столкнулся с ужасающей реальностью. Эта смерть заставила его осознать трагические последствия игры в шпионов гораздо сильнее, чем все остальное, включая разговор с журналистами в кафе, допросы в полиции и арест. Конечно, Пенго понимал, что Хагбард был настолько неуравновешенным человеком, что его участие в шпионской деятельности вряд ли прямо привело к самоубийству. Но продолжать заниматься самообманом и уверять других, что он никому не причинил вреда, Пенго уже не мог. Кроме того, Пенго понимал, что раз он остался единственным свидетелем, давление на него может возрасти. Статус свидетеля не давал никаких гарантий, поскольку дело Пенго было выделено в отдельное производство и по-прежнему могло окончиться судом.

У Кольхааса были свои причины задуматься над последствиями смерти Хагбарда. Показания Хагбарда были достаточно скудными, во многом противоречили показаниям других, так что Кольхаас ломал голову над тем, можно ли их вообще использовать в деле. Впрочем, у прокурора не было особого выбора: обвинительный акт приходилось строить на показаниях Пенго, Хагбарда и самих обвиняемых.

Увязать их воедино было первостепенной задачей. Обвинение должно было доказать связь между Маркусом Гессом и лабораторией в Беркли. Тут Кольхаас возлагал большие надежды на Клиффа Столла. Собственно, не будь этого кудлатого американца, дело вообще бы развалилось. Зашифрованный телефон Сергея нашли у Карла в электронной записной книжке, но этого было недостаточно, чтобы строить обвинение в шпионской деятельности.

Главным вкладом Столла была придуманная его подружкой SDInet, что не только вывело на телефонный след, но и вызвало письмо Балога. Кольхаас расценивал письмо Балога как самое солидное из имевшихся у него доказательств существования связи между Гессом и КГБ. Кто-то в Москве, рассуждал он, приказал Балогу получить информацию о SDInet, а посволыу файлы SDInet видели только Столл и хакер, следовательно, Гесс передал эту информацию Карлу, который, в свою очередь, передал ее Сергею.

Другого объяснения Кольхаас просто не видел.

Столлу предстояло стать основным свидетелем, потому что вещественными доказательствами гессовского взлома обвинение не располагало. При обыске у Гесса полиция не нашла распечаток, свидетельствовавших о том, что он взламывал компьютеры в США вообще и в LBL в частности.

Фактически полиция вообще не нашла ничего, хоть как-то указывающего на хакинг. Это федеральное управление связи дошло по телефонному следу до Гесса, доказав, что он побывал в компьютерах LBL. В июне федеральная полиция ФРГ вызвала Столла в Мекенхайм для снятия показаний.

Следователям и с почтением встреченному американскому гостю пришлось пройти через тягомотаейшую процедуру перевода показаний Столпа сначала на обычный немецкий, который бы мог понять несведущий в технике судья, а затем на бюрократический немецкий полицейских протоколов.

Нужно было, главным образом, до минуты состыковать результаты столловских засад на хакера с данными управления связи, пользуясь метровой высоты стопкой распечаток перехваченных Столпом сеансов хакинга. Через два дня Столпа отвезли в Карлсруэ, где он встретился с прокурором и подтвердил свои показания перед магистратом. Все шло как по маслу. Кольхаас приободрился, когда Столл упомянул, что видел поток данных на своем мониторе, а двумя неделями позже хакер влез в другой компьютер, используя набор команд, которые, должно быть, скопировал или записал во время предыдущих сеансов. Для Кольхааса это означало, что хакер накапливал информацию.

Но в один критический момент прокурор неправильно истолковал слова Столла. Когда Столл объяснял, что происходило на экране компьютера в LBL, Кольхаасу показалось, что у Столла был какой-то аппаратик, показывающий, что хакер действительно перекачивает и сохраняет увиденную информацию. «Я увидел, что он „printing out“ экраны, заполненные военной информацией», – часто повторял Столл. На самом деле он имел в виду, что эти данные прокручиваются у него на экране, но никоим образом не то, что происходит с ними на другом конце, где сидит взломщик. Чего Кольхаас с его ограниченными познаниями в вычислительной технике не мог понять, так это того, что хакер с тем же успехом может ничего не делать с увиденной информацией, и гораздо вероятнее, что он проигнорирует такой большой массив данных и не станет ни перекачивать их, что занимает много времени, с машины Столла на свою, ни сбрасывать на гибкий диск.

Учитывая, что Столл употреблял как синонимы такие слова, как «print»,

«download» и «copy», ошибку Кольхааса вполне можно понять. Итак, прокурор пришел к выводу, что у обвинения выстраивается твердая линия.

Администратор системы из Беркли обеспечил достаточные доказательства не только того, что именно Гесс лазил по компьютерам LBL, но и то, что его вторжения туда сыграли главную роль в сделках с КГБ. Так что Кольхаас решил выставить Столла как главного свидетеля обвинения. Но Столл не был специалистом по вопросам обороны. Следующим шагом Кольхааса было найти свидетеля, предпочтительно из армии США, чтобы подкрепить утверждение Столла о секретном характере информации, полученной Гессом.

Уже одни названия мест, куда стремился проникнуть Гессом, звучали достаточно секретно. Все, что требовалось Кольхаасу, – это найти кого-нибудь, более компетентного в вопросах безопасности, чем Столл, чтобы он внимательно просмотрел все эти километры распечаток и дал заключение. Кольхаас связался с западногерманскими спецслужбами и попросил подыскать какую-нибудь американскую шишку, что согласится приехать в ФРГ и выступить на суде в качестве эксперта. Оказалось, что не так-то это просто, как воображал Кольхаас. Хотя его заверили, что немедленно свяжутся с подходящими людьми в США, добровольцев, к великому недоумению прокурора, не нашлось. АНБ уже само оценило размер ущерба, который могли нанести национальной безопасности действия западногерманских хакеров. Заключение АНБ пришло в виде краткого меморандума от Роберта Морриса, эксперта управления и отца того самого Роберта Таллана Морриса, что в прошлом году запустил вирус в Internet.

Резюме Морриса-старшего гласило:

«Похоже, что русских облапошили». Однако мнение Морриса так и не передали в Карлсруэ. Все же, имея признания самих обвиняемых, Пенго и показания Столла, которые оказались такими двусмысленными, Кольхаас к концу июля почувствовал себя настолько уверенным, что составил обвинительный акт на 73 страницах. Чиновники в министерстве правосудия США прикидывали, как бы вчинить собственный иск. Обвинить хакеров в шпионаже они не могли, поскольку выходило, что проданная КГБ информация не являлась государственной тайной. Вместо этого правительство США хотело обвинить хакеров в несанкционированном доступе к компьютерам, являвшихся собственностью США. Марк Раш, тот самый государственный обвинитель, что уже работал над делом МоррИса-младшего, обдумывал способы заманить немцев на территорию США, арестовать и судить в Америке. Больше всего министерство правосудия интересовали Гесс и Пенго, и Пенго чуть было не угодил в капкан. Не зная, как убить время в ожидании суда, он легкомысленно собрался слетать летом 1989 года в Штаты – навестить друзей по сети, но адвокат указал ему на возможные последствия, и Пенго остался дома.