Третий – не лишний! (СИ) - Юлия Славачевская

– Готова, – с удовлетворением заметил Эмилио. – Стерци всегда действуют безотказно.

Мужчины, переглянувшись, разделись и принялись меня ласкать. И, о ужас, я начала кончать каждые две-три минуты. И кончала так, как никогда в жизни. До бешеных стонов, искр из глаз, воплей «возьми меня!».

Я прекрасно понимала, что это неправильно, ужасно, унизительно, но поделать с собой ничего не могла. И продолжала биться под двумя мужчинами, кончая практически беспрерывно.

А они, довольные, не забыв о смазке, уже медленно входили в меня с двух сторон, положив на бок. Мои крики множественных оргазмов радовали их мужское эго, доставляя громадное моральное удовлетворение. Когда в меня вошли до упора два приличных дрына и начались наши обычные качели: туда-сюда, – я, униженная, красная от стыда, практически умоляла взять меня посильнее, пожестче, грубее. Что ж, они не отказали мне в моей скромной просьбе и удовлетворили насильно привитое желание.

Филлипэ сел на подоконник и нанизал меня на себя влагалищем. Со спины подошел Эмилио и сделал то же самое, насаживая сзади.

Они брали меня грубо, больно, жарко, невероятно страстно. Умом я понимала: происходит неладное, от этого у меня даже выступили на глазах слезы протеста – но тело... сдуревшему телу не прикажешь. Оно до неприличия жаждало грубого животного траха, оно его просило – нет, черт возьми – требовало!

А мои хозяева-господа просто наслаждались моим унижением, упивались им. Видимо, мужчинам льстило, что я продолжала каждые несколько минут испускать крики оргазма.

Через час, когда у меня уже начала зверски болеть поясница и появилось ощущение, что меня только что переехал трактор или даже бульдозер, истязатели напоили меня какой-то странной жижей, накапанной в рюмку, и со словами: «Так у нас обычно наказывают непослушных жен, запомни, Магдалена», – безмерно довольные, удалились. Думаю, чтобы принять очистительные процедуры.

Меня они сразу не трогали. Видимо, после такого перемещать пострадавшую не показано. Лишь накинули сверху одеяло, чтобы не замерзла, и погасили свет.

И тут я разрыдалась, чувствуя себя уничтоженной и растоптанной. Спину и поясницу ломило, как если бы их приголубили ломом, влагалище и особенно анус резало дикой болью, на сосках и груди черно-синие засосы, по всему телу болели укусы, а меня, связанную и растерзанную, люди, которые совсем недавно клялись обо мне заботиться, швырнули на кровать, как забытую вещь, и ушли себе спокойно выпить вина в мужской компании, а может, порассказывать друг другу эротические сказочки на ночь.

Сначала у меня была долгая, непроходящая истерика, она перешла в отупение, а потом... потом мне стало все равно. Тело онемело, все чувства испарились. Меня просто не стало. Кажется, это называется ступор. Я окаменела. Слышала, видела происходящее, но не могла двигаться и говорить. Все воспринималось в некоторой дымке, словно издалека, за тысячу километров. Мне стало абсолютно все равно.

Боль почти сразу ушла – не знаю, то ли она сама по себе была реакцией, то ли ушла за счет оказанного лечения, то ли вообще это фантомная боль, а на самом деле все внутри осталось цело – не знаю. Я ныряла под водой, снова искала тот корабль, чтобы уйти отсюда, уплывая бесконечно далеко от своего тела, оставляя его на растерзание, как заложника, покидая, словно бабочка опустевшую шкурку личинки.

Мне было хорошо, тепло и уютно. Так тепло...

Я уходила, не желая находиться рядом с людьми, так жестоко обманувшими мое доверие, надругавшимися над моим телом. От тех, кто изнасиловал мою душу. Я больше не могла их видеть. Я хотела быть внутри своей маленькой раковины и сохранить в неприкосновенности хоть что-то, все еще принадлежащее мне. И мне незачем было возвращаться обратно...

Что-то происходило во внешнем мире...

Мое уютное онемение побеспокоил жуткий ор. Где-то за тысячу лье под водой орал, как я понимаю, Филпипэ, повторяя на все лады одну фразу:

– Что ты с ней сделал?! СКАЖИ, ЧТО ТЫ С НЕЙ СДЕЛАЛ?!!

Назойливые вопли сопровождались бешеным аккомпанементом из ударов, звуков бьющейся посуды и оправданий второго предателя:

– Я не делал ничего необычного, всего лишь усилил желание... И потом, не я делал, а мы! Ты тоже поучаствовал, помнишь?

Еще удары. И злой, задыхающийся голос:

– Тогда почему она лежит как мертвая и ни на что не реагирует?! И откуда на постели столько крови?

Меня трясли, уговаривали, упрашивали. Но в скорлупе было так уютно и спокойно – и маленькая улитка сидела дома.

Кто-то пронзительно кричал и звал лекаря. Кто-то растирал мне руки и менял простыни. А я опять отбыла в свое уютное подводное плавание. Находиться здесь мне было неинтересно. Все, что могли плохого, они уже сделали – подорвали веру в себя.

Перед мои остекленевшим взором разыгрывались маленькие и большие трагедии, но это меня не трогало. Дрались, сходясь не на жизнь, а на смерть Эмилио с Филлипэ, обвиняя друг друга в случившемся. И оставляя меня равнодушной.

Они проводили около моей постели дни и ночи, умоляя хотя бы пошевелить пальцем. Но маленькая улитка уже была научена и сидела тихо-тихо, чтобы жестокие люди не могли ей больше сделать больно.

Я видела, как искажаются их лица угрызениями совести. Чувствовала на своих щеках и пальцах горячие слезы раскаяния. Слышала, как они просили и умоляли вернуться. Но меня больше ничего не трогало. Маленькая тихая гавань, в которой я обосновалась со своим домиком, была самым лучшим, самым надежным прибежищем. И там не было никого, кроме меня. Никого, кто бы причинил мне вред...

– Что было в растворе для стерци? – перед моей кроватью держал за грудки хозяина красный от злости Эмилио. Все трое присутствующих были без масок и, похоже, хозяин сюда попал не совсем добровольно. – Такой эффект может быть вызван только один средством...

– Конечно, там была вирута, – фыркнул Джулио. Картинно развел руками: – Кто же пользуется стерци без вируты? Только последний идиот.

– Я – идиот! – рявкнул Эмо, запуская себе руки в прическу и вырывая у себя клочьями волосы. – Вернее, я пользуюсь БЕЗ! А ты кретин! Почему ты не сказал мне?

– Я думал, ты знаешь, – с фальшивым сожалением сказал рыжий аристократ. – Как можно использовать лишь стерци? Это же перевод времени и сип. Никакого эффекта.

– Это ты виноват! – дрожа от гнева, набросился на Джулио Филлипэ. – Ты пел весь вечер о необходимости наказания, а потом подсунул стерци и вируту. Скажи, что ты добавил нам в вино?

– Ничего, – поднял брови Джулио.

– А подумать? – синеглазый хладнокровно вытащил казгази и приставил его под подбородок Мувдено. С непроницаемым лицом сообщил бывшему партнеру: – Одно движение пальцев – и твоя голова будет в коридоре.