Синий взгляд смерти - Вера Камша

А вот развернуть Кана с тем блеском, которого пол-лета добивался Эмиль, Арно удалось. Шляпа... Что значит шляпа в сравнении с первой приличной победой кампании?! И с тем, что... ошибки могут быть лучше правоты, если правота эта подлая.

Глава 6

Бергмарк. Агмштадт

Талиг. Надор. Найтон

400 год К.С. 3-й — 4-й день Летних Ветров

1

Вольфганг-Иоганн, правитель Горной марки, был храбр, надежен, любопытен, в меру начитан и без меры суеверен. Верный союзник, заядлый охотник и отменный кулачный боец, он мог бы, ляг карты иначе, стать отличным полковником или сносным генералом. Разница между маркграфом и тем же Айхенвальдом заключалась в том, что маркграфу Лионель командовать своими основными силами не доверил бы. Что до политики, то в обычные годы Вольфганг-Иоганн смотрел на нее, как на погоду. Когда идет дождь, охота не в радость, когда Талиг думает о мире, хорошо не повоюешь. Обидно, конечно, но куда деваться... Нынешний год обычным не был, и маркграф, узнав о перемирии, и не подумал спорить — Излом есть Излом. Если это дошло до Хайнриха, Горная марка и подавно завяжет ножны до будущей весны. Бергер из вежливости пробежал глазами договор, поставил подпись, и началось. Друг и соратник жаждал знать все! Не о соглашении и даже не о Хайнрихе — о том, как били варитов. Лионель слишком поздно вспомнил, что маркграф пишет нечто вроде военного трактата. Пишет и никому не показывает.

Когда Северная армия, повторно «разбив» Фридриха у Ор-Гаролис, «перешла» границу Гаунау, окна стали синими, а Савиньяк не охрип лишь благодаря настоянному на горных травах вину. Выпито было изрядно, может быть, поэтому Лионель как вживую увидел разбухающие от талой воды ручьи и вдруг понял, что закончившаяся весна стала самой счастливой в его жизни.

— Второго Весенних Волн мы были на подходах к городу. — Вновь проходить былыми дорогами, если ты на них ни разу не ошибся, приятно. — Серьезных укреплений в Альте-Вюнцель не имелось, граница считалась мирной, но старые стены уцелели. Горожане спешно закрыли ворота, стали ждать. Я не спешил — три дня армия двигалась достаточно шустро, можно было и отдохнуть. Место для лагеря я выбирал с учетом будущей битвы. К вечеру лагерь разбили, отставшие части и обозы подходили всю ночь. Наутро я отправил к городским властям парламентеров с требованием явиться на переговоры. «Фульгаты» тем временем прочесывали окрестности — и перехватывали гонцов.

Во второй половине дня городская делегация явилась в лагерь. В обмен на отказ от штурма и последующего грабежа я предложил им выплатить контрибуцию и предоставить припасы вместе с повозками и тягловой силой.

— Правильно! — одобрил маркграф и сделал пару пометок. — Ждать врага лучше натощак, добыча отвлекает и развращает. Что ответили вариты?

— Они ждали появления своих армий и принялись выгадывать время. Обещали поднатужиться и все собрать, дайте нам, мол, дня четыре. Получили три и отбыли, прося Создателя о скорейшем подходе помощи.

Бергер расхохотался, Савиньяк негромко кашлянул, в окно заглянула пожилая, но еще бодрая луна. Проклятье, все это, вплоть до последнего чиха, придется расписывать для Рудольфа. То есть для фок Варзов, потому что с Фридриха станется отобрать у Бруно командование. При перевесе у дриксов Неистовый может обернуться для Вольфганга крупными неприятностями: старик за много лет привык к такому же старику, который если и прыгнет, то подстелив сено, и сено это всегда можно загодя обнаружить. В Надоре фок Варзов караулил бы Бруно у перевалов, не оглядываясь на Кадану... Фридрих мог бы добиться успеха.

Сквозняк донес о том, что двери на галерею открылись, сквозняк и легкие шаги. Супруге маркграфа стало скучно, а может, она, вроде милейшего Бертрама, считала повторно разогретый ужин преступлением.

— Вы заставляете себя ждать. — Урфриду Лионель не видел со дня ее свадьбы. Старшая дочь Рудольфа была красивой невестой и стала очень красивой женой. — Заставляете себя ждать дам и, что гораздо хуже, оленину. Маршал, своему супругу я не удивляюсь, но вы же состоите в дружбе с Валмонами!

— Разговор тоже может стать пиром, сударыня! — И хорошо, что этот пир прерван, говорить несколько часов подряд и не осипнуть могут только ликторы и церковники.

— Именно пиром, Фрида! — Вольфганг-Иоганн поднял измазанный чернилами палец. — И мы славно попировали! Ты думаешь, мы сидели за столом и пили вино? Нет, мы были по ту сторону гор! Я видел, как вариты прыгают в Изонис... И это в Весенние Скалы!

— Не сомневаюсь, что зрелище было захватывающим. Ты сказал?

— Фрида, днем раньше, днем позже. Это же ничего не меняет...

— Но помешало бы тебе вытрясать из гостя душу. Лионель, вы достаточно знаете бергеров. Они — лучшие из союзников, но у них есть несносная привычка. Бергер не сообщает новостей, пока не выжмет собеседника досуха, а Иоганн за вас только взялся.

— Самое главное он знает, — прогудел маркграф и потер смятое еще в юности ухо, — про Бруно и Ракана я отписал еще за перевал.

— Отцовский гонец, — покачала головкой Фрида, — последний отцовский гонец прибыл позже.

— Ну хорошо, хорошо... Зарезали королеву Катарину. Сынок Эгмонта отличился. Он у нее на свободе разгуливал, а таким место если не в Занхе, то в Багерлее!

— Сильвестр считал, что Занхой не начинают, а заканчивают. — Мятежник Борн застрелил маршала Савиньяка. Сын мятежника Окделла зарезал дочь Каролины Борн. Еще один замкнувшийся круг. Мать бы оценила, если б смогла стать равнодушной. Мать сейчас так часто вспоминается...

— Не знаю, как вы, маршал, но я огорчена. Как и отец. Последнее время Катарина вела себя очень достойно.

— Да, печально. — Лионель поцеловал Урфриде руку. — Сударыня, так вы говорите, нас ждут дамы и оленина?

2

Футляр для писем был обляпан незабудками и графскими коронами, как яйцо дурной курицы пометом. В коронах и незабудках был и кошелек. Аглая Кредон таки стала на старости лет графиней, и Луиза почувствовала себя дурой, круглой, неуклюжей и несчастной, будто в юности. А вот нечего было пускать сахарные слюни и пользоваться губернаторскими оказиями! Отписала Герарду с регентом, и хватит. Капитанша убрала нитки в корзинку и отправилась в столовую — первую в ее жизни устроенную по собственному вкусу, с горя устроенную и от безделья, но для себя. Маменька сочла бы, что в доме слишком много гераней и комнатных роз и слишком мало фарфоровых собачек и кружевных слюнявчиков. Маменька бы сказала... Луиза подошла к буфету и налила вина. В стакан. Себе. На ночь глядя. Она стояла у буфета и пила добытые верным пивоваром «Слезы возлюбленной». Назло пропавшей молодости и обосновавшейся наконец в графском замке престарелой бабочке. Бедные слуги господина Креденьи, бедные фамильные портреты, старинные шпалеры и портьеры без узоров, им теперь не жить!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});