Эликсир для избранных - Михаил Анатольевич Логинов

то вы хотите знать, что стало с лизатотерапией?

Лейн отодвинул тарелку и промокнул губы салфеткой.

– Да, это интересно, – сказал он. – Когда профессор Заблудовски умер, его брат Сергей Алексеевич был очень озабочен тем, как сохранить его научные достижения… Сергей очень любил и высоко ценил своего старшего брата, был его большой… I do not know how to put it in Russian… Fan?

– Поклонник.

– Да. Он очень много рассказывал о методе своего брата другим людям, главным образом докторам… он ведь сам был доктор… Он делал лекции для профессионалов… Но у него не было достаточно информации – технологии приготовления лизатов, статистики исследований. И он не мог ни к кому обратиться за помощью в Советский Союз из-за «железный занавес».

– Я понимаю.

– После разговор с Лена и Ксения я стал интересоваться… Пробовал найти информация в Штатах и в Канада. Оказывается, профессор Заблудовски был хорошо известен в 30-е годы не только в Советский Союз, но abroad… за границей. И в Америка as well. Он был… как это сказать?.. мировая величина! Когда он умер, все ведущие американские газеты… «Нью-Йорк Таймс» и другие… напечатали статьи о его кончине.

Я знал об этом.

– Но я не нашел почти никакой упоминания про работы профессор Заблудовски после войны, в 50-е годы и потом. Это удивительно. Я писал к нескольким специалистам в Россия, чтобы узнать, ведутся ли исследования в этом направлении сейчас… Но ответа не было, или люди писали, что ничего не знают… Почему так произошло?

«Вот опять этот вопрос, – подумал я, – а ответа у меня по-прежнему нет».

– Павел Заблудовский умер сравнительно молодым, – начал я. – Видимо, он не успел подготовить преемника, который мог бы развивать его идеи и продолжать исследования. К тому же это было очень сложное время – репрессии, а потом война. Многие люди, которые участвовали в этих исследованиях, возможно, просто погибли.

– Я понимаю. А у вас, я имею в виду вашу семью, не сохранилось никаких документов, записей?

Я почему-то напрягся. Хотя, спрашивается, почему? Пока Стив говорил, я все разглядывал его. И он мне нравился. Приятный, открытый, неглупый. Встречается с моей дочерью, значит, наверное, нравится и ей. Интересуется историей нашей семьи, и это приятно… И все-таки наш разговор вызывал у меня странное ощущение. Нет, я не мог сказать, что не доверял Стиву. Его рассказ выглядел вполне правдоподобно, в нем не было явных противоречий. Многие вещи, о которых он говорил, были мне известны. «Что же тебя смущает? – размышлял я. – На агента ЦРУ или курьера наркомафии он вроде бы не похож. Да и зачем ЦРУ лизаты?»

– Ну, после прадеда осталось не так много документов, – осторожно сказал я. – Книги, журнальные статьи, письма… А что вас интересует?

Стив откинулся на спинку стула и приветливо посмотрел на меня.

– А не осталось ли каких-то записей или документов, которые могли бы помочь восстановить технологию производства лизатов?

– Зачем вам это, Стив?

– Видите ли, Алексей, мне пришла в голову мысль: почему бы не вернуться к изобретению вашего предка? Не попробовать испытать ее в сегодняшний день?

«Неплохая мысль! Может быть, все просто, он рассчитывает на этом заработать?»

– Вы думаете, эта идея имеет коммерческую перспективу?

– Не всегда можно заранее знать, какой проект сработает, а какой нет. Могу сказать только, что мне эта технология кажется интересной. И нуждающейся в проверке.

– Что вы собираетесь продвигать? Средство от бесплодия?

– Не только. Я немного изучил вопрос… и мне кажется, что значение лизатов гораздо шире. Профессор Заблудовски задумывал это как средство…

Стив снова сделал паузу, подыскивая правильное слово.

– Увеличения продолжительности жизни, – подсказал я ему.

– Совершенно верно! Эта идея очень популярна сейчас в Америке. Люди думают о том, как жить дольше и оставаться здоровыми и активными. Думаю, это может иметь большой спрос.

«Всем нужен рецепт эликсира вечной молодости», – подумал я.

– И все-таки я не совсем представляю, какая информация вам нужна?

– Насколько мнеизвестно, профессор Заблудовски запатентовал свое изобретение, – сказал Стив. – Обычно к патенту прикладывается описание…

«Вот это новость!»

– Откуда вы знаете про патент?

– Об этом говорила Джулия.

– А она как об этом узнала?

– Я полагаю, что ей или ее матери об этом рассказал Сергей Заблудовски.

Логично.

– Видите ли, Стив, я был бы рад вам помочь, но, к сожалению, я никогда не видел документа, о котором вы говорите.

– Жаль, – сказал Лейн. – А существует ли в России архив, где хранятся патенты?

– Наверное. Правда, я пока совершенно не представляю, как к этому подступиться… Но можно попробовать.

«Да, вот так будет лучше, – подумал я. – Я ему не отказываю, но беру паузу… У меня будет время обо всем еще раз подумать».

– Вы думаете, можно будет что-то найти?

– Пока трудно сказать что-то определенное…

Казань, апрель 1931 года

Когда стало известно, что Заблудовские уезжают в Москву, Борис Кончак впал в тяжелую меланхолию. Ему казалось, что жизнь рушилась. Положение его в Ветеринарном институте было совершенно неопределенным. Борис и раньше существовал там на птичьих правах, на каком-то срочном и ненадежном трудовом договоре, и лишь авторитет и благорасположение Павла Алексеевича придавали его существованию хоть какую-то видимость стабильности. Теперь же все стало совсем шатко.

Борис мечтал поехать вместе с Заблудовскими в Москву, но это было пока невозможно. Павлу Алексеевичу давали лабораторию в Институте экспериментальной ветеринарии и обещали дополнительные штаты. Однако улаживание всех бюрократических дел требовало времени. «Вот приедем, осмотримся, – говорил Павел Алексеевич. – И как только откроется вакансия, я вас, Борис, сразу же вызову». Кончак кивал и не верил шефу. Нет, он не думал, что Заблудовский обманывал его, просто он знал, что обстоятельства часто складывались иначе, совсем не так, как все ожидали.

Договор с институтом истекал в конце декабря. Что дальше, было совершенно неясно. Борис обратился к двум знакомым профессорам, Уварову и Каменскому, с просьбой взять его на работу в качестве ассистента, но те лишь развели руками. Эти неудачи совсем лишили Кончака сил, и он оставил попытки, внутренне смирившись с тем, что из института придется уйти.

Убивала мысль о разлуке с Ариадной. В марте ей исполнилось двадцать. Она превратилась в красивую молодую женщину, и Борис чувствовал, что за последнее время в ее отношении к нему что-то переменилось. Она реже бывала у него в домике на берегу реки, меньше говорила, невнимательно слушала. Иногда, в минуты близости, он вдруг чувствовал, что она как будто отсутствовала. Его это удивляло и злило, но он старался не подавать виду. В глубине души он понимал, что она просто