Удивительные приключения кроликов - Ричард Адамс

Раненого поищем завтра!

Снова наступила тишина, а Орех все лежал и лежал в холодном туннеле, слушая нескончаемый шепот воды. Ледяная усталость сковала его, и, чувствуя, что раненую лапу сводит судорога, он впал в дремотное оцепенение. Через некоторое время из отверстия водостока показалась струйка крови, тяжелыми каплями закапавшая в пустую канаву, на дне которой четко отпечатались глубокие следы грубых сапог.

* * *

Когда поблизости прозвучал выстрел, Лохмач, лежавший на соломе, подпрыгнул и приготовился бежать, но сразу же одернул себя и набросился на подчиненных:

— Не бежать! Здесь нет ни ходов, ни нор!

— Надо бежать подальше от ружья! — проговорил Смородина, у которого выкатились от страха глаза.

— Стойте! — сказал Лохмач, прислушиваясь. — Кто-то из наших бежит вниз по дорожке! Слышите?

— Я слышу, что бегут два кролика, — сказал Смородина, помолчав, — при этом у одного силы на исходе.

Все переглянулись и затихли. Лохмач снова встал.

— Оставайтесь на месте, я приведу их!

На откосе он встретил Одуванчика. Тот уговаривал прихрамывающую Копну Сена.

— Ради Фриса! — вскричал Лохмач. — Где Орех?

— Люди застрелили его! — простонал Одуванчик. Лохмач привел Одуванчика и Копну Сена в сарай, и Одуванчик повторил:

— Люди застрелили Ореха! Они схватили Лавра и сунули его назад в клетку, а затем пришли за нами. Мы забрели в канаву, из которой не было выхода. Орех выбежал наверх, чтобы отвлечь от нас внимание людей и дать нам уйти! Никто из нас не догадывался, что у людей есть ружье!

— А ты уверен, что Орех убит? — спросил Вероника.

— Я не видел, чтобы в него попали, но в него стреляли!

— Надо все-таки его подождать! — решил Лохмач.

Они долго ждали. Наконец Одуванчик и Лохмач осторожно вылезли на тропинку. Они дошли до канавы, увидели, что земля на ее дне растоптана сапогами и залита кровью, и вернулись.

Путь домой занял несколько тяжелых часов. Три домашних кролика едва ползли и тяжело хромали. Все участники похода отупели от волнения и горя. Когда они наконец добрались до подножия холма, Лохмач велел Смородине, Веронике и Хокбиту идти в колонию и остался с тремя домашними кроликами на поле, чтобы дать им передохнуть. Ведя свой маленький отряд, Смородина с первыми лучами зари приблизился к лесу, и вдруг какой-то кролик бросился им навстречу по мокрой траве. Это был Пятый. Смородина остановился, а остальные в молчании пошли дальше.

— Пятый, — сказал Смородина. — У нас плохие вести. Беда!

— Я знаю, — перебил Пятый. — Я все знаю!

— Откуда ты это знаешь? — спросил удивленный Смородина.

— Когда вы шли сюда по траве, я увидел, что за вами идет еще один кролик, — тихо сказал Пятый. — Он хромал и с ног до головы был покрыт кровью. Я подбежал, чтобы узнать, кто это, и тут оказалось, что вас только трое и вы идете одной шеренгой.

Он остановился и посмотрел вниз на поле, как будто все еще искал глазами истекающего кровью кролика, растаявшего в утреннем тумане.

Новых кроликов ожидала грустная встреча! Даже Колокольчик не вымолвил ни одного веселого слова. Одуванчик был безутешен, вспоминая, что он не сумел удержать Ореха. Собрание закончилось мрачным молчанием.

В тот же день охромевший Остролист во главе своего отряда вернулся в колонию. Из его товарищей только Серебристый не был ранен и держался бодро. У Крушины была рана на морде, а Земляника весь дрожал и был предельно истощен. Послы не привели с собой ни одной крольчихи.

* * *

Пятый неподвижно лежал на земляном полу своей норы, а снаружи на холмах царил жаркий и светлый полдень. Промокшие от росы паутинки быстро высохли, и веселые зяблики рано замолкли. Жаркий воздух, казалось, колыхался над пустынными просторами, поросшими жесткой, как проволока, травой. Слышалось только неумолчное стрекотание кузнечиков, да сильно пахло разогретым тимьяном.

Пятый задремал, но проснулся в жаркий полдень от мучительных сновидений. Вся влага в норе испарилась, и струйки сухой земли падали на него с потолка. Просыпаясь, он вспомнил, что Орех погиб, и снова увидел, как призрачная тень хромого кролика исчезает в первых лучах утреннего солнца. Где же сейчас этот кролик? Пятый попытался мысленно последовать за ним в утонувшее в предрассветном тумане поле…

* * *

Туман клубился вокруг Пятого, но он упорно пробирался сквозь заросли крапивы и чертополоха. Вдруг шедший впереди кролик исчез. Пятый остался один. Он испугался, но тотчас же услышал знакомые с детства полевые запахи и звуки. В этих краях он появился на свет! Бурное цветение лета уже отошло, и Пятый шел под голыми ветками ясеня. Пятый перешел ручей и двинулся по дорожке вверх, туда, где они с Орехом видели доску с объявлением. «Здесь ли еще она?» — подумал он. Он робко поднял глаза. За туманом ничего не было видно. Вдруг Пятый заметил на холме человека, державшего в руках лопату, веревку и что-то еще, меньшее по размерам, назначение чего было ему непонятно. Доска с объявлением лежала на земле, но она, казалось, стала гораздо меньше, чем это помнилось Пятому, и к ней сейчас была прибита длинная четырехгранная палка. Белая поверхность была покрыта острыми черными палочками. Пятый взобрался на холм и остановился у самых ног человека. Тот, нагнувшись, заглядывал в глубину темной узкой ямы. Человек повернул к Пятому голову.

«Что я делаю, как ты думаешь, а?» — спросил он. «Что вы делаете?» — дрожа от страха, переспросил Пятый. «Я собираюсь поставить здесь эту доску, — сказал человек. — Ты, конечно, не прочь узнать, что это?» — «Да», — прошептал Пятый. «А это для вашего чертова Ореха, — объяснил человек. — Нам нужно вывесить о нем объявление. А что в этом объявлении говорится, как ты думаешь?» — «Не знаю! Разве доски могут говорить?» — спросил Пятый. «А что, нет? То-то и выходит, что мы знаем больше вашего. Вот мы и убиваем вас, когда нам придет охота. Ну-ка, глянь на эту доску, может, и впрямь будешь знать побольше!»

Пятый смотрел и смотрел на доску, расплывающуюся перед его глазами в туманных сумерках, и вдруг черные палочки на ее поверхности заплясали, подняв острые клиновидные головки. Они затрещали на разные голоса, как сидящие в гнезде молодые ласки. Их издевательский хохот доносился до него издалека, как будто его уши вдруг забило песком.