Кавказская война - Фадеев Ростислав Андреевич

На месте, где был заключен договор, в урочище Хамкеты, построено укрепление, имевшее впоследствии довольно важное стратегическое значение. Абадзехи жаловались на занятие этого пункта, как нарушение договора, однако же препятствовали работам.

Действия против шапсугов продолжались несколько месяцев, до назначения графа Евдокимова командующим войсками Кубанской области, и не принесли больших плодов. Из многочисленных операций этого периода только раскрытие местности от Екатеринодара к горам, по течению Афипса и Шебша, с заложением укреплений Григорьевского и Дмитриевского, осталось впоследствии как положительный результат. Несколько просек было вырублено в шапсугской земле, но систематическое соединение их в одну линию, открывавшую нам путь вдоль предгорий от Адагума до Шебша, совершенно уже в зиму 1860/61 г., при графе Евдокимове отрядами генерала Карцева (ныне начальник главного штаба армии) и князя Мирского.

Поведение абадзехов за это время было двусмысленно, хотя невраждебно; тем не менее, очевидной, оказалась невозможность основывать на их номинальной покорности какие-либо дальнейшие планы. В первые месяцы после договора абадзехи действительно сдержали своих разбойников, влияние их обуздало также мелкие адыгские племена между Лабой и Белой, и на обеих наших линиях — Верхекубанской и Лабинской — стало гораздо спокойнее. Но, понемногу, закубанцы воротились к своим привычкам, и разбои стали усиливаться, особенно со стороны мелких племен, хотя абадзехи стояли на том, что и эти племена включены в договор; в шапсугских партиях также стали показываться абадзехи. Но, кроме того даже официально, абадзехские старшины показали, что они считают обуздание хищников единственною обязательною для себя статьей договора. Они замкнули от нас свою сторону, не впуская в нее ни одного русского без исключения, даже назначенного к ним пристава; не допускали ни малейшего вмешательства с нашей стороны в свои народные дела; а между тем принимали, как прежде, всяких враждебных нам людей, наших беглых, турецких эмиссаров и европейских авантюристов. Требовать уступок от старшин было бы делом излишним; они не могли сладить с народом.

В сентябре 1860 года генерал-адъютант граф Евдокимов был назначен командующим войсками Кубанской области, и в то же время окончательно решен план завоевания и заселения русскими западного Кавказа, исполненный впоследствии. Громадность такого предприятия требовала больших материальных приготовлений, заставлявших отложить начало действий еще на несколько месяцев. Притом у нас было сильно уважение к данному слову, над которым французы или англичане, имея дело с варварами, не задумались бы пяти минут; мы ожидали случая, который явно выказал бы враждебность абадзехов, не хотевших ни воевать, ни покоряться.

ПИСЬМО ПЯТОЕ

Цель и образ действия в задуманной войне были совсем иные, чем при покорении восточного Кавказа и во всех предшествовавших походах.

Исключительное географическое положение черкесской страны на берегу европейского моря, приводившего ее в соприкосновение с целым светом, не позволяло ограничиться покорением населявших ее народов в обыкновенном значении этого слова. Не было другого средства укрепить эту землю за Россией бесспорно, как сделать ее действительною русскою землей. Меры, пригодные для восточного Кавказа, не годились для западного. Горький опыт шестидесятилетней войны научил нас осторожности.

Долгое время кавказское начальство ограничивалось при покорении горских племен отобранием от них аманатов и назначением к ним русского пристава. Постоянно оказывалось, что покорность в таком виде была лишь маской, более вредною для нас, чем открытая вражда. Горские общества присягали на подданство, чтоб отклонить от себя неравную борьбу, когда перевес с нашей стороны становился очевидным. Затем они назывались мирными; старшины их получали жалованье и подарки; но молодежь их постоянно наезжала на разбой в наши пределы вместе с явными врагами и ходила помогать против нас непокорным. После всякого дела, в мирных аулах, невесть откуда появлялись раненые. Наше управление всегда оказывалось бессильным против круговой поруки, составлявшей основу общественного быта горцев. Но хуже всего было то, что эта мнимая покорность убаюкивала русское начальство и отвлекала внимание от населений, называвшихся мирными, а наделе нисколько за нами не закрепленных. Всякая оплошность с нашей стороны, всякая случайность, развлекавшая наши силы, всегда служили сигналом к восстанию мирных. Покорные во время затишья, когда восстание могло быть немедленно подавлено, они становились чрезвычайно опасными в трудные для нас минуты, именно в то время, когда спокойствие их было всего нужнее, чтобы свободно располагать войсками. Между тем всякое восстание, в каких бы ничтожных размерах оно ни началось, всегда было одинаково опасно, как пожар на пороховом заводе, нельзя было определить заранее пределов, на которых оно остановится или, вернее, пределы эти зависели только от степени нашей энергии; иначе каждая искра кончалась бы всеобщим пожаром. Все кавказское мусульманство было связано одною порукой, все оно было насквозь проникнуто, под названием мюридизма, самыми зажигательными учениями, представлявшими тройной характер религиозного фанатизма, мистического масонства и самого революционного демократизма, — ярость первобытных мусульман, 1793 год и карбонаризм вместе. Не легко было сдерживать открытою силой чудовище мюридизма, до сих пор еще показывающее несомненные признаки жизни. При таком расположении нескольких миллионов народа пламя бунта находило везде самый горючий материал, а потому всякую минуту, на всяком пункте, можно было ожидать взрыва. Вы видели из предшествующих писем, чего нам стоило сдержать Кавказ во время восточной войны. Боевая, испытанная, на все готовая 280-тысячная армия, с которою можно было разгромить весь материк от Египта до Японии, была на весах европейской политики обращена в нуль враждебною независимостью и двуличною покорностью кавказских населений.

Очевидно, надобно было завоевать горы раз навсегда, каких жертв подобное завоевание ни стоило бы и нам, и туземному населению. Покорность горцев, оставляемых с оружием в руках посреди скал и лесов, нисколько не обеспечивала будущего, без самых крутых мер, требующих постоянного присутствия военной силы; иначе первая внешняя война могла поднять их и восстановить прежнее положение, которое стало бы тем опаснее, чем было бы неожиданнее. В кавказских горах почти нет общества, которое по нескольку раз не бывало бы мирным и не стоптало бы столько же раз своей клятвы. Чтобы достигнуть прочного результата, надобно было положить коренную разницу между замирением и покорением горцев; надобно было завоевать не только население, но землю, служившую ему крепостью.

В этом отношении, как и во всем остальном, положение вещей было совсем иное на западном Кавказе, чем на восточном. Начиная с того, что лезгины и чеченцы были уже приучены к повиновению, сплочены в общественное тело властью Шамиля: русскому государству нужно было побороть имама, стать на его место, чтобы повелевать этими народами. На западном Кавказе приходилось иметь дело с каждым человеком отдельно; надобно было бы покорять закубанцев по одному и, покоряя, учреждать у них гражданский порядок, которого они не знали. Потом, прикаспийская группа гор лежит в глубине наших владений, далеко от границы, можно сказать в захолустье. Населения лезгин и чеченцев некуда сдвинуть массою. Небольшие участки свободной земли по Тереку и в восточной части Ставропольской губернии не могут вместить третьей части всего чеченского племени; а вокруг Лезгистана нет даже пяди незанятых земель. Кроме того, нельзя было и думать о заселении Дагестана русскими. Только туземцы могут мириться с необычайно дикою природой этой страны, исключительною даже в кавказских горах. Чечня и Дагестан не омываются морем, через которое покоренное население могло бы понемногу уйти в другие места. Наконец, географическое положение восточного Кавказа давало правительству возможность быть гораздо снисходительнее к его населениям, чем к жителям черноморского прибрежья. Дагестан и Чечня — внутренние области, огражденные широким поясом русских владений от всякого враждебного покушения; никакая неприятельская армия не придет их бунтовать. Даже во время восточной войны, несмотря на шаткость тогдашнего положения дел в крае, хотя опасались предприятий Шамиля против нашего тыла, но нисколько не опасались, чтобы внешний враг мог подать ему руку или чтобы Шамиль подал руку внешнему врагу: с Черного моря и даже с турецкой границы слишком далеко до Дагестана. По всем этим причинам можно было ограничиться простым покорением лезгин и чеченцев, не требуя поголовного выселения их с мест жительства, и даже нельзя было сделать иначе. Но в частности, в ограниченных пределах, необходимость подобной меры выселения была сознана и при завоевании восточных гор; в 1858–1859 годах замирившееся население большой и малой Чечни было сведено с предгорий на плоскость, на которой оно жило прежде. Общего передвижения не позволяла местность и не требовали обстоятельства.