Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Время и мѣсто были удивительнымъ образомъ приспособлены къ философическому созерцанію великаго человѣка. М-ръ Пикквикъ сидѣлъ, облокотившись на окно, сидѣлъ и думалъ. Бой часового колокола, прогудѣвшаго двѣнадцать, впервые возвратилъ его къ дѣйствительному міру. Первый ударъ отозвался торжественнымъ звукомъ въ барабанчикѣ его ушей; но когда смолкло все и наступила тишина могилы, м-ръ Пикквикъ почувствовалъ себя совершенно одинокимъ. Взволнованный этой внезапной мыслью, онъ раздѣлся на скорую руку, задулъ свѣчу и легъ въ постель.

Всякій испыталъ на себѣ то непріятное состояніе духа, когда ощущеніе физической усталости напрасно вступаетъ въ безсильную борьбу съ неспособностью спать. Въ этомъ именно состояніи находился м-ръ Пикквикъ теперь, въ глухой полночный часъ. Онъ повертывался съ бока на бокъ, щурилъ и сжималъ глаза; пробовалъ лежать спиною внизъ и спиною вверхъ: все безполезно! Было ли то непривычное напряженіе, испытанное въ этотъ вечеръ: жаръ, духота, водка и коньякъ, странная постель, или другія какія-нибудь неразгаданныя обстоятельства, только мысли м-ра Пикквика съ неотразимой силой обращались на фантастическіе портреты въ трактирной комнатѣ, и онъ невольно припоминалъ волшебныя сказки самаго фантастическаго свойства. Провертѣвшись такимъ образомъ около часа, онъ пришелъ къ печальному заключенію, что ему суждено совсѣмъ не спать въ эту тревожную ночь. Досадуя на себя и на судьбу, онъ всталъ, обулся и набросилъ халатъ на свои плечи. "Лучше какое-нибудь движеніе, думалъ онъ, чѣмъ безплодныя мечты, лишенныя всякой разумной мысли". Онъ взглянулъ въ окно — было очень темно; прошелся вокругъ спальни — было очень тѣсно.

Переходя тревожно отъ дверей къ окну и отъ окна къ дверямъ, онъ вдругъ припомнилъ въ первый разъ, что съ нимъ былъ манускриптъ пастора. Счастливая мысль! Одно изъ двухъ: или найдетъ онъ интересное чтеніе, или будетъ скучать, зѣвать и, наконецъ, уснетъ. Онъ вынулъ тетрадь изъ кармана своей бекеши, придвинулъ къ постели круглый столикъ, зажегъ свѣчу, надѣлъ очки и приготовился читать. Почеркъ былъ очень странный, и бумага во многихъ мѣстахъ почти совершенно истерлась. Фантастическое заглавіе заставило м-ра Пикквика припрыгнуть на своей постели, и онъ бросилъ вокругъ себя безпокойный взглядъ. Скоро, однакожъ, ученый мужъ успокоился совершеннѣйшимъ образомъ, кашлянулъ два-три раза, снялъ со свѣчки, поправилъ очки и внимательно началъ читать: "Записки сумасшедшаго".

"Сумасшедшій — да! Какимъ неистово ужаснымъ звукомъ это слово раздалось въ моихъ ушахъ въ давно-бывалые годы! Помню смертельный страхъ, насильственно вторгшійся въ мою молодую грудь, помню бурливое клокотаніе горячей крови, готовой застыть и оледениться въ моихъ жилахъ при одномъ этомъ словѣ, и помню я, какъ замиралъ во мнѣ духъ, и колѣна мои тряслись и подгибались при одной мысли о возможности сойти съ ума!

"Какъ часто въ глухой полночный часъ, проникнутый судорожнымъ трепетомъ, я вставалъ со своей постели, становился на колѣни и молился долго, пламенно молился, чтобъ всемогущая сила избавила меня отъ проклятія, тяготѣвшаго надъ родомъ моимъ! Какъ часто, отуманенный инстинктивною тоской среди веселыхъ игръ и забавъ, я вдругъ удалялся въ уединенныя мѣста и проводилъ самъ съ собою унылые часы, наблюдая за ходомъ горячки, начинавшей пожирать мой слабый, постепенно размягчавшійся мозгъ. Я зналъ, что зародышъ бѣшенства былъ въ моей крови, что оно глубоко таилось въ мозгу моихъ костей, что одно поколѣніе нашего рода окончило свой вѣкъ, не бывъ зараженнымъ этою фамильною чумой, и что я первый долженъ былъ начать свой особый, новый рядъ бѣшеныхъ людей. Такъ было прежде, и, слѣдовательно, — я зналъ, — такъ будетъ впереди. Забиваясь по временамъ въ уединенный уголъ шумной залы, я видѣлъ, какъ вдругъ умолкали веселыя толпы, перемигивались, перешептывались, и я зналъ, что рѣчь ихъ идетъ о несчастномъ человѣкѣ, близкомъ къ потерѣ умственныхъ силъ своей духовно-нравственной природы. Заранѣе отчужденный отъ общества людей, я молчалъ, скучалъ и думалъ.

"Такъ прошли годы, длинные-предлинные годы. Ночи въ здѣшнемъ мѣстѣ тоже иной разъ бываютъ очень длинны; но ровно ничего не значатъ онѣ въ сравненіи съ тогдашними ночами и страшными грезами печальныхъ лѣтъ тревожной юности моей. Больно вспоминать про тѣ годы, и грудь моя надрывается отъ страха даже теперь, когда я воображаю мрачныя формы чудовищъ, выставлявшихъ свои гнусныя рожи изъ всѣхъ угловъ моей одинокой спальни. Склоняясь надъ моимъ изголовьемъ и передразнивая меня своими длинными языками, они гомозились вокругъ моихъ ушей и нашептывали съ дикимъ, затаеннымъ смѣхомъ, что полъ того стараго дома, гдѣ умеръ отецъ моего отца, обагренъ былъ его собственною кровью, которую исторгъ онъ самъ изъ своихъ жилъ въ припадкѣ бѣшенаго пароксизма. Напрасно затыкалъ я уши и забивалъ свою голову въ подушки: чудовища визжали неистово и дико, что поколѣніе, предшествовавшее дѣду, оставалось свободнымъ отъ фамильной маніи, но что его собственный дѣдъ прожилъ цѣлые десятки лѣтъ, прикованный къ стѣнѣ желѣзною цѣпью и связанный по рукамъ и ногамъ. Чудовища называли правду — это я зналъ, хорошо зналъ, Я отыскалъ всѣ подробности въ фамильныхъ бумагахъ, хотя ихъ тщательно старались отъ меня скрывать. Ха, ха, ха! Я былъ слишкомъ хитеръ, нѣтъ нужды, что сумасшедшій.

"Манія, наконецъ, обрушилась надо мной всею своею силой, и я удивился, отчего мнѣ прежде было такъ страшно сойти съ ума. Теперь вступилъ я въ большой свѣтъ, пришелъ въ соприкосновеніе съ умными людьми, говорилъ, острилъ, дѣлалъ предположенія, проекты, и привелъ въ исполненіе множество нелѣпыхъ плановъ, озадачившихъ своею оригинальностью дальновидныхъ мудрецовъ. Я смѣялся до упада въ тиши своего кабинета, и никто въ цѣломъ мірѣ не подозрѣвалъ, что голова моя страдала размягченіемъ мозга. Съ какимъ восторгомъ поздравилъ я себя, что умѣлъ такъ искусно провести, надуть и одурачить всѣхъ своихъ любезнѣйшихъ друзей, видѣвшихъ во мнѣ остряка и прожектера, готоваго работать вмѣстѣ съ ними на общую пользу! О, если бы знали они, съ кѣмъ вели свои дѣла! Случалось, иной другъ обѣдалъ со мною за однимъ столомъ съ глаза-на-глазъ и беззаботно веселился, выпивая тостъ за тостомъ за мое "драгоцѣнное" здоровье; какъ бы поблѣднѣлъ онъ и съ какою быстротою ринулся бы вонъ изъ дверей, еслибъ могъ вообразить на одну минуту, что любезнѣйшій другъ, сидѣвшій подлѣ него съ острымъ и блестящимъ ножомъ въ рукахъ, есть никто другой, какъ сумасшедшій человѣкъ.

"Сокровища перешли въ мои руки, богатство полилось черезъ край, и я утопалъ въ океанѣ удовольствій, которыхъ цѣнность стократъ увеличилась въ моихъ глазахъ отъ сознанія, что я съ такимъ искусствомъ умѣлъ скрывать свою завѣтную тайну. Я получилъ въ наслѣдство огромное имѣніе. Законъ, даже самъ стоглазый законъ, приведенный въ заблужденіе, поручилъ сумасшедшему управленіе землей и капиталомъ, отстранивъ цѣлые десятки разумныхъ претендентовъ. Куда смотрѣли проницательные люди, гордые своимъ здравымъ разсудкомъ? Куда дѣвалась опытность законовѣдовъ, способныхъ открывать проблескъ истины во мракѣ заблужденій?

"У меня были деньги: — за мной ухаживалъ весь свѣтъ. Я моталъ свое золото безумно, — каждый прославлялъ мою щедрость. О, какъ унижались передо мной эти три гордые брата! Да и самъ отецъ, сѣдовласый старецъ, — какое уваженіе, почтеніе, снисходительность, благоговѣніе ко мнѣ съ его стороны! У старика была дочь, y молодыхъ людей — сестра; всѣ пятеро не имѣли иной разъ чѣмъ накормить голодную собаку. Я былъ богатъ, и когда меня женили на молодой дѣвицѣ, улыбка торжества озарила веселыя лица убогихъ родственниковъ, воображавшихъ въ простотѣ сердечной, что замысловатые ихъ планы увѣнчались вожделѣннымъ успѣхомъ. Дошелъ чередъ и до моей улыбки. Улыбки? Нѣтъ, я смѣялся, хохоталъ, рвалъ свои волосы и катался по ковру передъ брачной постелью, упоенный своимъ блистательнымъ успѣхомъ. Какъ мало думали они, на какую жертву была обречена молодая дѣвица!

"Думали? — Зачѣмъ имъ думать? Какая нужда всѣмъ этимъ господамъ, что сестра ихъ связала свою судьбу съ сумасшедшимъ мужемъ? Что значило для нихъ счастье сестры, противопоставленное золоту ея супруга? Что могло значить легкое перо, бросаемое на воздухъ моей рукой, въ сравненіи съ золотою цѣпью, которая украшаетъ мое тѣло?

"Въ одномъ только я ошибся жестоко, несмотря на всю свою хитрость. Бываютъ иногда минуты умственнаго омраченія даже съ тѣми, которые, какъ я, лишены своего природнаго разсудка. Голова моя была въ чаду, и я стремглавъ низринулся въ разставленныя сѣти. Не будь я сумасшедшій, я бы, вѣроятно, понялъ и догадался въ свое время, что молодая дѣвушка — будь это въ ея власти — согласилась бы скорѣе закупорить себя въ свинцовомъ гробѣ, чѣмъ перешагнуть за порогъ моихъ мраморныхъ палатъ съ титуломъ невѣсты богача. Поздно узналъ я, что сердце ея уже издавна посвящено было плѣнительнымъ формамъ розоваго юноши съ черными глазами: — разъ она произнесла его имя въ тревожномъ снѣ, убаюканная зловѣщей мечтой. Узналъ я, что ее съ намѣреніемъ принесли въ жертву, чтобы доставить кусокъ хлѣба гордымъ братьямъ и старому отцу.