Княжна - Елена Блонди

— В низине меж двух курганов бьет целебный родник и стоит алтарь Деметры. Там мы сможем собрать трав и водяных лилий, чтоб сделать лекарство. И посидеть в тени старой оливы.

Степь покачивалась перед глазами, вздымая пологие края к горизонту, курганы шли и шли чередой, и, радуя глаз, сочно темнели купы фруктовых деревьев. Между ними заплатками зеленели возделанные поля, теснясь поближе к полису. Белые крестьянские домики, крытые соломой, тоже гуще стояли близко к городским стенам, а дальше, когда стену скрыл яркий бок пологой горы, жилья уже почти не было.

Нуба. После снов, видений и догадок, после мгновенно мелькнувшей встречи в рощице слив у весеннего ручья, он, наконец, появился в ее жизни. На берегу Морской реки, куда племя откочевало второй весной после свадебного договора.

Во время перехода Хаидэ не сиделось в повозке. Пока та, скрипя огромными колесами, качалась посреди прочих, девочка носилась на Брате вдоль растянувшегося обоза. Объезжала гарцующих всадников охраны, которые делали страшные глаза и скалились, пугая дочь вождя, а после смеялись. И она смеялась в ответ, хотя на сердце было тоскливо. За обозом пылили копыта быков, мычали на ходу низкие коровки с короткими, загнутыми вниз рогами. Мемекали овцы, собирая курчавых подросших ягнят. Гортанно вскрикивая, молодые воины носились наравне с пастухами, сверкая улыбками на пыльных лицах. Им, после тяжелых военных игр погонять небольшое стадо — детская забава, удовольствие. А пастухи спокойны.

Крикнув Брату, Хаидэ улетала от стада, махнув рукой Пню, который степенно трусил рядом с отцом-пастухом. Вытягивая шею и сбросив шапку за спину, она все смотрела по сторонам, через клубы пыли и силуэты конников, надеясь, вдруг мелькнет черное лицо или плечи, согнутая над поводьями рука. И не увидев, летела дальше, а сброшенная шапка колотилась о лопатки, и шнурок давил на горло.

Дважды княжна подъезжала к повозке, в которой Ахатта качала на коленях маленького братика, что народился два месяца назад. Ахатта улыбалась подруге, блестели серым шелком длинные нитки жемчужных сережек. Отворачиваясь, совала в рот малышу сосок глиняной поилки. А после забывала о братишке, высматривая, как Хаидэ, по-птичьи вскрикнув, улетала вперед, и на лету сорвав шапку с Ловкого, смеялась, скача дальше. Исма свистел, бил коня в бока мягкими сапогами, пригнувшись, бросался в погоню за княжну. Уносились вдвоем далеко-далеко, превращаясь в черные точки. А потом возвращались шагом, разговаривая, и Исма сразу подъезжал к повозке Ахатты. Чтобы та улыбнулась.

Вечером, когда загорятся костры на стоянке, они соберутся вместе, все четверо, и это будет так хорошо. Хаидэ простит Исму за то, что он все время оказывается рядом с Ахаттой, все равно у них общий костер и общее жареное мясо. Снова, как в детстве, станут пугать друг друга страшными рассказами о ночных духах степи. И так же, как в детстве, испугавшись, засмеются. Потому что знают, сильнее всех злых духов и любого ночного страха, ушедшие, те, что смотрят со снегового перевала. Небесные лучники, которых раны лишили тела, и теперь небесное воинство, куда уйдут все в свое время, несется рядом с племенем, невидимое и могущественное, и нет у него другой цели, кроме как охранять и защищать тех, кто еще ходит по травам. Ведь они часть учителя-бога Беслаи, который везде, в траве и воздухе, в ветерке и птичьем крике, в камне и тростнике. Потому в племени не изображают животных и людей, все, что нарисовано — мертво по сравнению с тем, что живет и не умирает. Зубы Дракона не умирают. Просто теряют земное тело. Нельзя держать их видимыми, когда они уходят в небесное воинство. Ведь они не уходят, надо просто уметь их слышать.

В племени слышать ушедших умеют все. Этому даже не учат, как можно учить тому, что просто есть вокруг? С малых лет мальчики, меняя низких крепких лошадок на тонких золотых скакунов с изогнутыми шеями, и девочки, выбросив детские кожаные штаны и рубашки, чтоб сменить их на вышитые рубахи, туго стянутые звенящими поясами, — знают: нет смерти, а есть переход. Тот, кто получил в горло стрелу и, захрипев, упал, выворачивая запутанную в поводе руку, пройдет через ворота боли, чтобы ступить в сверкающие снега перевала. Здесь, на земле живых, за снегами перевала находится родина предков. Но, уйдя оттуда в незапамятные времена, Зубы Дракона никогда не вернутся. И для них снеговой перевал теперь навсегда лишь тот, чьи снега невидимы глазом. Его вершины возносятся в бесконечность, чтоб вместить на седловинах, обильных полянах и в тенистых рощах воинство, чьи охотники и жены прибывают и прибывают.

Потому Зубы Дракона не боятся умереть. Никогда.

— Морская река, Техути. Ты никогда не был на Морской реке?

Уголок с алтарем Деметры был укрыт от дороги, к нему вела узкая, но плотно убитая ногами тропа. Деметру любили и на мраморном столике у ног богини всегда лежали свертки с подарками и курились благовонные свечи, но здесь всегда было безлюдно. Богиню славили пастухи и земледельцы, а им некогда рассиживаться в тени деревьев на склоне холма. Хаидэ любила приходить сюда. Совершив ритуал, она, как всегда, минуту постояла, глядя в спокойное и скорбное лицо матери богини, чью дочь забрал Аид в подземное царство и с тех пор половину своей вечной жизни Персефона проводит в черной бездне посреди бесплотных страдающих теней. Глядя на ровные губы, сложенные без гримасы, на прямо глядящие огромные глаза и черную прядь, выбившуюся по воле художника из-под золотых меандров орнамента, думала, наверное, есть то, что хуже настоящей смерти. Когда ты оказываешься там, где все не твое, где нет тебе радости, и надо самой учиться добывать ее из своего сердца, перемешивая его кровь с второстепенным — вкусная и обильная еда, мягкие покрывала на ложе, теплые жаровни и дорогая одежда. И постепенно научаешься радоваться не главному, а этому вот, что заменяет настоящую жизнь. Аид хотя бы отпускал Персефону из царства мертвых в ее любимый солнечный мир. Может быть, поэтому весна и лето так полны щемящей радости, и каждый день в них кричит о том, что он кончится, уйдет. И зима обязательно будет.

Как безжалостны эллинские боги, думала Хаидэ. Сколько страшных историй случается там, где боги вступают в соприкосновение с людьми и друг другом. И бесконечность, которая присуща всему, превращается в ужас, кусает себя за хвост, как змея, свернувшаяся в кольцо.

Отступая в тень кривого мощного ствола, отводя от лица ветки с узкими серебристыми листьями, снова подумала успокоенно, так не может быть, так не бывает и потому боги Эллады лживы, ненастоящи. Рассказы о них похожи на дорогу, что идет в никуда, и строится, покуда есть рабы, подносящие тесаный камень. Не к цели, не в сияющий город, не в дивные сады идет она, а длится в бесплодную пустыню. Но камень есть и дорога длится.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});