Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— Разве, брат, можно! — крикнул он. — Он молод и нищ, а ты бьешь его. За что?! Как говорится, кто с улыбкой, тот пощечин не получает. Чем он тебе помешал, что плохого сделал? Если у тебя есть деньги, так помоги ближнему, поделись, а нет, так поезжай своей дорогой. Чего ты к человеку пристал! Как говорится, когда сгущаться начинает мгла, ищут свечу или лучину.

— Он сам ко мне пристал, — отвечал Ян. — Я, говорит, у него полджонки товаров украл. А какой у него может быть товар, когда он голь перекатная!

— А мне кажется, он из состоятельного рода, — продолжал багроволицый. — Раз судьба довела его до такой нищеты, а вас, ваше сиятельство, так вознесла и сделала богачом, то было бы, по-моему, всего справедливее тебе, брат почтенный, как-то поделиться с бедняком, дать немного на расходы, а?

Выслушал его Железный Коготь, достал из рукава платок, в котором был завернут небольшой слиток серебра цяней на четыре-пять, и протянул его Цзинцзи. Потом, махнув рукой незнакомцу, Ян забрался на осла и поспешил удалиться.

Цзинцзи пал ниц перед заступником. Когда же он поднял голову и вгляделся в лицо незнакомца, то оказалось, что это был не кто иной, как его старый друг по ночлежке Хоу Линь. Тот самый Взмывший К Небу Демон, который спал с ним на одной циновке. Теперь Хоу Линь собрал артель человек в пятьдесят и нанялся на работу к настоятелю Сяоюэ — Предутренний Месяц из буддийской обители Неземной чистоты, где возводились храмовые постройки.

— А, брат! — воскликнул он и схватил Цзинцзи за руку. — Хорошо я подоспел, а то не видать бы тебе пол-ляна серебра! Ловко я ему, разбойнику, мозги вправил, а! Вовремя опомнился. Я б его угостил. Ну, пойдем в кабачок да выпьем.

Они зашли в небольшой кабачок, сели за столик и заказали два больших кувшина вина и четыре блюда закусок. Немного погодя половой старательно протер стол и подал закуски. Появились четыре блюда, небольшие блюдца и два больших кувшина свежей расхожей оливковой настойки. Пили не чарками, а большими фарфоровыми чашками.

— Брат, тебе лапши или риса? — спросил Хоу.

— У нас только лучшая лапша и отборный рис, — вставил половой.

— Давай лапши, — отвечал Цзинцзи.

Подали в чашках лапшу. Хоу Линь съел чашку, Цзинцзи обе остальных. Принялись за настойку.

— Нынче ты у меня переночуешь, — обратился Хоу Линь к Цзинцзи, — а завтра я тебя провожу в загородный монастырь Неземной чистоты. Мы у настоятеля Сяоюэ работаем, храмовые постройки и кельи возводим. У меня под началом артель в полсотни человек. Тяжелого я тебя делать не заставлю. Несколько корзин земли перенесешь, и вся твоя работа. Четыре фэня серебра в день платит. А я комнату сниму. Будем жить вместе, ладно! И готовить можно будет самим. Я тебе ключи и все хозяйство передам. Все лучше чем в ночлежке с бродягами прозябать да в колотушку бить, правда? И солиднее как-то.

— Лучше и желать не надо! — воскликнул Цзинцзи. — Я был бы тебе очень благодарен. Но надолго ли хватит этой стройки?

— Да всего месяц назад начали, — успокоил его Хоу. — К десятому месяцу вряд ли закончим.

Так за разговором пропускали они чашку за чашкой оливковую настойку, пока не осушили оба кувшина. Половой подал счет на один цянь и три с половиной фэня серебра. Цзинцзи уже хотел было достать только что обретенные пол-ляна, но его удержал Хоу Линь.

— Не дури, брат! — проговорил он. — Неужели я допущу, чтобы ты тратился! У меня есть деньги.

Он достал узелок и отвесил полтора цяня серебра. Хозяин вернул ему полтора фэня сдачи, которые он спрятал в рукав. Потом Хоу Линь обнял Цзинцзи, и они направились домой спать. Оба были навеселе. Как только они легли, Хоу Линь приступил к «охоте за цветком с заднего двора». «Дорогой братец», «милый мой», «муженек мой ненаглядный», «милостивый батюшка» — какими только ласкательными именами не называл его за ночь Цзинцзи!

Когда рассвело, они отправились за город на юг в монастырь, где Хоу Линь и в самом деле снял неподалеку небольшую комнату, которая обогревалась каном, накупил посуды и всего, что было необходимо в хозяйстве.

С утра они ходили на работу. Смазливый белолицый малый лет двадцати пяти сразу бросился всем в глаза. Никто в артели не сомневался, что Хоу Линь нашел себе наложника, и по адресу Цзинцзи посыпались колкости и шутки.

— Эй ты, малый! — крикнул один. — Как тебя зовут?

— Меня? Чэнь Цзинцзи.

— А, Чэнь Цзинцзи — умей ложе трясти!

— Ты же совсем молод! — заметил другой. — По твоим ли силенкам хомут? Чего доброго, раздавит.

— Ишь, голь перекатная! — цыкнул на зубоскалов Хоу Линь и разогнал толпу. — Ну чего вы к нему пристали!

Тут он раздал кирки и лопаты, корзины и коромысла. Одни принялись таскать землю, другие — готовить известь, а третьи — забивать сваи.

Жил-был в обители монах Е. Вот ему-то, надобно сказать, и поручил настоятель Сяоюэ кормить рабочую артель. Кривому монаху было уже лет пятьдесят. Ходил он босой, в длинном черном халате, перетянутом плетенным из тесьмы потрепанным поясом. Читать не умел, а молитвы знал хорошо, но славился он гаданием по лицу способом Наставника в Рубище,[1730] за что в артели его прозвали Пророком.

Как-то однажды после работ накормил монах работников, но те не расходились: одни стояли, другие присели на корточки, третьи расположились прямо на земле. Тут к Пророку Е подошел Цзинцзи и попросил налить чаю. Пророк оглядел его с головы до пят.

— Этот малый у нас новичок, — пояснили повару. — Ты б ему будущее предсказал.

— Да-да! Погадай-ка ему! — поддержал другой. — Чем-то он наложника напоминает.

— Какого наложника?! — подхватил третий. — Двусбруйный он.

Пророк Е велел Цзинцзи подойти поближе, вгляделся в лицо и сказал:

— Нежного цвета лица и женственных манер мужчине надлежит остерегаться. Женоподобный голос и нежный нрав — дурное совпаденье. Когда у старца нежный цвет лица, он испытания себе готовит. Коли юнец с нежным лицом, он на всю жизнь останется и слаб и мягкотел. Страдаешь ты от нежности лица. У тебя никогда не будет недостатка в поклонницах. В восемь лет, восемнадцать и двадцать восемь, как явлено с обеих сторон чела — снизу горной основой, сиречь переносицей, сверху власами, подвержены распаду сами истоки средств существования твоего. В тридцать лет,[1731] смотри, остерегайся, как бы злого духа не занести в клеймения палату — межбровье. В блеске глаз твоих светится талант, таятся в сердце ловкость и удача. Ученую премудрость не постигнув, ты и без нее достойным можешь стать. Твои проделки всем милы, приятны. Пусть даже голову морочишь ты другим, тебе все верят. Не обижайся, но по натуре ты крайне резв и весьма ловок. Поклонницы не раз твои дела поправят. А сколько тебе лет?

— Двадцать четыре.

— И как только сумел ты пережить год позапрошлый! — воскликнул Пророк. — Клеймения палата у тебя очень узка: терять детей и хоронить жену. Нависший вал — желвак под мочкой — темноват: сулит утрату близких, разоренье. Зубы губами не прикрыты: будешь всю жизнь причиною раздоров и вражды. Ноздри твои — словно печные чела: личного богатства не видать. В тот год попал в судебный переплет: не стало дома, дело развалилось. Такое пережил?

— Да, пережил, — подтвердил Цзинцзи.

Пророк Е продолжал:

— И вот чего тебе еще скажу. Твоя горная основа недобрую имеет перемычку. Наставник в Рубище о сем сказал:

«Коли на горной основе видна перемычка, познаешь и дряхлость и раны

Дело отцов — будто ветер развеет, с семьею расстанешься рано».

В молодые годы суждено тебе потерять добро, которое нажили деды и отец. Как бы велико ни было состоянье, из твоих рук оно уйдет бесследно. У тебя короткий верх лица — от бровей и длинный низ — от носа: много побед, немало поражений. Ты останешься без медяка, но потом опять обзаведешься тугой мошной. Словом, в конце концов сохранить дом и семью тебе будет так же нелегко, как трудно уберечь лед в знойный летний день. А ну-ка пройдись, я посмотрю!

Цзинцзи сделал пару шагов.

— Шагая, держишь голову впереди, — продолжал Е. — Тебе сперва улыбалась удача, но под вечер жизни ждет бедность, нищета. Ступнями землю не печатаешь, стало быть, распродав поля и угодья, уйдешь в другие края. Не унаследовать тебе занятья предков. Грядущее сулит тебе и радость: трех жен тебе иметь. Одну уже пережил, не правда ль?

— Да, пережил, — проговорил Цзинцзи.

— С тремя встречаться предстоят. Лицо твое пунцовым пламенем пылает, как персика цветок. Хотя еще ты с детством не расстался, однако жаждешь лишь вина, да плотских наслаждений, веселья да забав. Но поостерегись! Среди красоток горечи хлебнешь. Когда ж тебе за тридцать перевалит, почуешь, что перестаешь справляться. Гуляй тогда пореже в цветниках и по аллеям ив. Будь осторожнее, смотри!

— А ты, Пророк, все же в гадании ошибся, — заметил один из работников. — Какие у него могут быть три жены, когда он сейчас тут одному женой служит?