Сочинения в трёх томах - О. Генри

чеки докторам.

— Хэрд, — хрипит другой. — Хэрд. Из Толедо. Огайо. Катарральный бронхит. Тоже скоро крышка… врач сказал. Дает мне четыре недели, если буду беречься. Ты уже получил увольнительную на тот свет?

— Мой доктор, — с оттенком хвастовства говорит Гудол из Мемфиса, — обещает мне еще три месяца.

— А, черт с ней… с разницей! — ворчит толедец, заполняя промежутки между словами хрипом и свистом. — Что такое месяц? Я вот свой срок… скощу… до одной недели… и подохну в какой-нибудь трясучке — на четырех колесах… чтоб не трястись на постели. В кабаках, гляди, вой подымут, когда я отправлюсь к праотцам. Я кабаки-то, можно сказать, облагодетельствовал с тех пор, как взял этот аллюр. Слышь, Гудол из Мемфиса… если твой доктор отмерил тебе такую малость… ты бы… вот, как я… кутнул во всю мочь… и отправился бы ко всем чертям легко и без проволочки.

— Кутнуть? — повторяет Гудол из Мемфиса, видимо, осваивая эту новую для него идею. — Я никогда не пробовал. У меня была другая мысль, но…

— Пойдем выпьем, — предлагает толедец. — Я уже вторые сутки накачиваюсь… да чертово зелье что-то перестало забирать… не то, что прежде. Гудол из Мемфиса, у тебя какое дыхание?

— Двадцать четыре.

— А температура?

— Сто четыре.

— Ну, ты через два дня окочуришься. А меня… меньше чем в неделю не свернет. Надерись, друг Гудол… загуляй так, чтоб чертям тошно стало… тут тебя и прихлопнет… без лишних издержек и хлопот. Эх, будь я проклят, ну и курорт же… курам на смех! Туман с озера Эри заблудился бы в этом тумане через две с половиной минуты.

— Вы сказали что-то насчет выпивки, — напоминает Гудол.

И вот они уже сидят у сверкающей стойки бара и дают отдых ногам за счет локтей. Бармен, белобрысый, тучный, вылощенный, наливает им виски, отмечая про себя, что эти двое — из числа Трех Тысяч. Один клиент — хорошо одетый мужчина средних лет, с изборожденным морщинами исхудалым лицом. Другой — совсем еще мальчик; огромные глаза над поднятым воротником пальто. Ловко маскируя скуку, порождаемую бесконечным повторением одного и того же, виночерпий за стойкой заводит санитарную сагу Сан-Антонио:

— Сыроватый вечер, джентльмены. Редкость для нашего города. Небольшой туман с реки. Совершенно безвредный, впрочем. Многократные пробы…

— К черту ваши лакмусовые бумажки, — хрипит толедец. — Не примите, конечно, на свой счет… Мы уже о них слышали. Пускай себе краснеют, синеют или белеют. Нас больше интересуют многократные пробы этого виски. Повторим? Прошлый раз платил я, Гудол из Мемфиса.

Бутылка клонится то к одному стакану, то к другому и не сходит со стойки. Бармен с любопытством наблюдает, как два полуживых человека хлопают «Кентуккийскую красотку» стакан за стаканом, и думает о том, что такое количество виски уже свалило бы с ног дюжину ковбоев, а эти — ни в одном глазу и только следят с задумчивым и печальным интересом за странствиями бутылки. Это заставляет его высказать участливое опасение по поводу последствий.

— Вашей бурдой нас не проймешь, — говорит толедец. — У нас прививка — из виски… и рыбьего жира. Если бы вы пили с нами, вас бы уж, верно, сволокли в участок, а мы только-только разохотились. Давайте еще бутылку.

Искать смерть в стакане вина — канительное дело. Надо придумать что-нибудь другое. Они выходят из бара и снова ныряют в туман. Тротуары — чуть приметные тропки у подножия домов; улицы — холодные, сырые ущелья, туман заливает их, как поток в половодье. Где-то неподалеку — мексиканский квартал. Сквозь туман, как по проводу, плывут звуки: бренчанье гитары и волнующий голос какой-то сеньориты:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

En las tardes sombrillos del invierro

En el prado a Marar mereclino

Y maldigo mi fausto destino

Una vida la mas infeliz.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Они не понимают слов — ни тот, что из Мемфиса, ни тот, что из Толедо, но к чему слова — самое пустое и ничтожное в жизни? Музыка бередит душу искателей нирваны и вырывает у толедца признание:

— Как подумаю о своих ребятишках, так просто… Черт подери, мистер Гудол из Мемфиса, маловато мы с вами хватили виски. Да еще эта тягучая музыка… Забываешь, что надо забыть.

Тут Хэрд из Толедо поспешно вытаскивает часы и восклицает:

— Провалиться мне! Совсем забыл. Я же условился встретиться с приятелями в одиннадцать часов, чтобы прокатиться на источник в Сан-Педро. С одним парнем из Нью-Йорка и двумя девицами — сестрами Кастилло из «Рейнгельдер гарден». Этот парень — везучий, собака, одно легкое целехонько. Год еще протянет. И куча денег притом. Вся гулянка за его счет. Никак нельзя упустить такой случай. Жаль, что тебя не будет с нами. Ну, прощай, Гудол из Мемфиса.

Он заворачивает за угол и спешит прочь, без стеснения оборвав знакомство, как делают те, кто стоит одной ногой в могиле, ибо, когда человек чувствует приближение конца, его эгоизм и себялюбие расцветают пышным цветом. Но вот он оборачивается, и из тумана долетает его голос:

— Гудол из Мемфиса! Если ты меня опередишь, скажи им там — Хэрд идет следом. Хэрд из Толедо, штат Огайо.

И с этими словами искуситель Гудола покидает его. Юноша не выражает ни недовольства, ни сожалений. Его бьет кашель. Когда приступ проходит, Гудол безучастно бредет дальше по какой-то улице, названия которой он не знает и не стремится узнать. Но вот он видит вращающуюся дверь и слышит звуки духовых и струнных инструментов. Двое мужчин входят в эту дверь, и он следует за ними. Он попадает в какой-то вестибюль, щедро уставленный пальмами, кактусами и олеандрами в кадках. За маленькими мраморными столиками сидят люди. Официанты бесшумно разносят пиво. Все здесь чисто, чинно, весело и уныло — развлечение на немецкий лад. Справа от входа юноша видит лестницу. Человек, стоящий внизу у перил, протягивает руку. Гудол достает пригоршню серебра, и человек выбирает оттуда одну монетку. Гудол поднимается по лестнице и видит две галереи. Они тянутся по сторонам концертного зала, который расположен в глубине здания, позади вестибюля. Галереи разделены на небольшие ниши, или ложи; легкие кружевные занавеси у входа в ложи придают им характер некоторой интимности.

Бесцельно бредя по проходу мимо этих стыдливонахальных убежищ, Гудол замечает в одном из них молодую женщину, которая сидит одна, в задумчивой позе. Молодая женщина видит приближающегося Гудола. Она улыбается ему, и он замирает на месте. Потом, следуя ее приглашению, нерешительно опускается на стул напротив нее; между ними