Взрослые люди (сборник) - Денис Драгунский

– А вы в нее, случайно, не влюбились? – спросил я.

– Да куда мне. Я уж старый дед. И она тоже. Нет, конечно. Глупости. И вообще, зачем мне это надо, если Сережа был прекрасней всех?

сон на 13 октября 2012 года

Критика способности суждения

Приснилось, что я сижу в кафе с незнакомым человеком.

Мой собеседник – небольшого роста, но довольно плечистый; смуглый, с тонкими чертами лица; чуть вздернутый нос; черные густые слегка вьющиеся короткие волосы, высокий лоб, залысины. Крупные руки.

Подают в этом кафе странную хлебную еду – тонкие хрустящие блины, а под ними спрятаны маленькие булочки. Но очень вкусно.

За соседним столиком сидит старик, пьет чай с калачами и время от времени вмешивается в наш разговор. То хмыкнет, то поддакнет, то засмеется.

Мы говорим о книгах, об иллюстрациях. И я вдруг вспоминаю своего старого друга, замечательного художника Колю Мастеропуло, умершего почти десять лет назад. Хотя он почти не делал иллюстраций. Так, несколько обложек в семидесятые.

Я говорю про какую-то книгу:

– Эх, вот Коля Мастер (мы его так звали) сделал бы правильные картинки, по-старинному, на вклейках.

Мой собеседник усмехается:

– Да ладно вам. Что вы в нем нашли? Очень средний художник.

– Почему? – я пытаюсь возразить. – Необычный, да. Но…

– Да никаких «но»! – перебивает меня этот человек. – Видел, знаю. Такие вот круглые толстые люди на картинках у него (смешно показывает руками). Ну и что?

– А его большие эмали? Это уникально!

– Была у него большая печь, вот и эмали большие… Подумаешь! Всё те же толстые люди. А мозаика его – это слишком традиционно. И самое главное. Мы пытались продавать его картины и эмали. Никакого впечатления.

Он очень убедительно объясняет. Имена, термины, названия журналов.

Мне совсем не хочется спорить. Я говорю:

– Ну, не знаю. Возможно, я пристрастен. Видите ли, он был моим очень близким другом. Были годы, когда мы встречались чуть ли не каждый день. Ну, через день. Говорили часами, слушали музыку, выпивали. Я его очень любил. Возможно, все дело в этом. Я пристрастен, повторяю…

– Ага! – вдруг говорит он, переходя на «ты». – Ах ты, гад такой! Значит, ты меня хвалил просто по дружбе? Ты мне врал! Лицемер какой!

Я смотрю на него и вижу – это и есть Коля Мастеропуло.

Как же я его сразу не узнал? Это же он, он!

Старик за соседним столиком жует калач и хихикает. Мука с калача сыплется на его пиджак, синий, в едва заметный тонкий красный рубчик.

Я чувствую, что этого старика я тоже знаю. Но никак не могу узнать.

еще один сон на 13 октября 2012 года

Папина дочка

Приснилось, что я захожу в какой-то служебный кабинет (как будто бы в редакции дело происходит) и вижу – на стене висит календарь.

Подхожу, разглядываю. Приятная картинка: балтийский пейзаж. Море, сосны, низкое небо. Банально, но мастеровито. Искусный мазок, хороший серебристый цвет. Поднимаю лист, смотрю, какие дальше картинки. Тот же художник. И еще на оборотах маленькие репродукции. То есть весь календарь посвящен ему. Фамилия какая-то простая немецкая – Мюллер? Райнер? Не запомнил.

Рядом на стуле сидит женщина лет пятидесяти. Я вижу ее краем глаза. Тощая, темноволосая, со старомодной прической – кудряшки до ушей. Она говорит:

– Этот художник – мой папа.

Рассказывает про него. Что он – известный эстонский пейзажист. Что она сама из Эстонии приехала. Потому что в Москве папина выставка. Он умер сравнительно недавно. И она занимается его творческим наследием. Книги, выставки, каталоги, вот календарь издали. Она рассказывает, рассказывает, и все время повторяет:

Папа, папа, папа. Папа говорил, папа любил, папина выставка, папина мастерская, папина первая жена, папино раннее творчество…

Мне страшно на нее взглянуть.

Несчастная – наверное, одинокая – женщина, посвятившая жизнь сначала папе, потом папиному творчеству.

Проснувшись, я вспомнил, как в 1998 году в Ростове-на-Дону зашел по делу в одно учреждение. Ждал нужного мне человека в приемной.

Его секретарша – дама лет тридцати пяти, самое маленькое! – меж тем болтала по телефону. Очевидно, с какой-то родственницей. И все время повторяла про папу и маму:

Папа велел, позвони папе, купи для папы, папа обидится, папа еще не знает; мама сказала, мама просила, а то мама подумает.

Я начал ставить в записной книжке крестики и нолики.

За пять минут разговора (а я не с самого начала считал!) она двадцать шесть раз сказала «папа» и восемнадцать – «мама».

Несчастные дети до старости лет.

а поговорить?

Условная Таня

– У нас с Наташей всё началось здесь, в Праге, – сказал Валерий Сергеевич. – Хотя, конечно, я ее знал довольно давно. Она сначала в нашей газете работала, потом в «Известия» перешла.

Мы с ним сидели в кафе на самом верху, около Града, на улице Увоз. Столик у каменной загородки, сверху вся Прага видна. Вечер. Красиво.

– Это смешно получилось, – продолжал он. – Лет пятнадцать назад. Конференция в Праге. Перспективы Европы. НАТО-шмато, ЕС-шмээс. Родной печатный орган меня командирует. Надо аккредитацию получать. В назначенный день иду в посольство. В центре, на улице Фучика, знаете?

– А как же, – сказал я.

– Иду себе пешком от Маяковки. Вхожу в приемную, вижу – она.

– Кто? – спросил я. – Наташа?

– Да нет! – засмеялся он. – Ну, неважно. Таня Петрова, условно говоря. Мы с ней были едва знакомы. Ничего особенного: крашеная брюнетка, широковатая в плечах. Но она мне очень нравилась. Сам не знаю почему. Я так обрадовался, что мы вместе в Прагу едем. Я ей киваю, она мне тоже. Отдали нам паспорта, я говорю: «Вам до метро?» Она: «Да, но… нет… мне тут надо…» – и убегает. Ну ладно, мало ли. В магазин зайти, или кто-то ее ждет. Постоял и пошел. И вдруг вижу – она по другой стороне Брестской улицы чешет к метро. Никто ее не ждет, никуда она не заходит. Просто не захотела идти со мной… Вам это вообще интересно слушать?

– Да, да, конечно! – сказал я.

– А то на меня иногда нападает этакий трёп, – вздохнул Валерий Сергеевич.

– Что вы, что вы! – сказал я.

– Вот. Через неделю в Праге. Вышел в холл гостиницы, хотел просто подышать, постоять на улице. Время полночь, голова гудит. А тут как раз Наташа, к лифту идет. Мы с ней давно были знакомы, я же говорил. Я к ней: «Давай пройдемся? Полчасика?» Она: «Давай!»

И тут, откуда-то сбоку, эта самая, условно говоря, Таня Петрова: «Гулять идете? Я с вами. Можно?»

А меня зло взяло. Значит, когда я тебе предлагал до метро дойти, ты не захотела? Так вот тебе. «Нет, – очень грубо говорю. – Нельзя». Она даже покраснела. «А почему?» – от растерянности спросила, такое хамство в лицо. «А потому, – отвечаю, – что нам с Наташей надо поговорить. Привет, пока». Взял Наташу под руку; вышли наружу.

Идем. Молчим. Вдруг Наташа спрашивает: «О чем ты хотел поговорить?»

А я ни о чем не хотел, я просто так, чтоб отвязаться от этой, условной Тани.

Молчу. Она повторяет: «Ну, говори, говори».

Я обнял ее за плечо и говорю: «А ты что, сама не догадалась?»

Она встала передо мной и спрашивает: «Правда?»

Я говорю: «Правда».

Поцеловались. Вернулись в гостиницу, в мой номер.

Потом прожили двенадцать с половиной лет. Сын уже в пятый класс пошел. Даже жалко было разводиться.

– Что ж развелись? – спросил я.

– Я же говорю, иногда нападает на меня этакий трёп… Однажды вечером, за бутылочкой красного, рассказал я Наташе эту историю. Сам не знаю зачем. Так, для смеха. Ведь всё уже прошло, быльем поросло.

– И что?

– Не простила, – сказал он и помолчал. – Жесткая женщина. А с виду и не скажешь. Молодец. Уважаю.

– А как эта, условная Таня? – спросил я.

– Прекрасно, – сказал он. – Муж, работа, двое детей, собака лабрадор. Светло-бежевая такая, добрая, дается погладить.

сон на 15 октября 2012 года

Таков сценарий!

Приснилось, что научный руководитель – именно так, научный руководитель, а не ректор – одного крупнейшего вуза уговаривает меня пойти к ним работать.

– Кем работать? Какой курс читать? – спрашиваю.

– Встретишься с проректором, она тебе расскажет, – говорит он.

Проректор – женщина. Ее фамилия Касымова. Или Касымджанова, я точно не помню, но что-то такое.

Иду к этой госпоже Касымовой. Иду по большому старому коридору, где лампы в виде белых шаров, а на стенах – наружная проводка: витые провода в желтой матерчатой оплетке, нацепленные на маленькие фаянсовые изоляторы. Как в детстве, в бабушкиной квартире, думаю я.

У кабинета уже небольшая толпа.

Открывается дверь. Она выходит в коридор. Очень рослая довольно молодая тетка, совершенно русского вида, несмотря на фамилию. Темные волосы в пучок, серые глаза, нос картошечкой. Тугая черная юбка, белая кофта, сиреневый пиджак. Туфли сорокового размера; длинные стройные ноги.