Диагностика убийства - Ирина Градова

– А как насчет завещания? Говорят, он рассчитывал на долю пополам с матерью, а потом появилась я…

– Не забывайте, что на момент совершения убийства они не знали о вашем существовании, – перебил Тусшар. – Если же предположить, что Санджаю каким-то образом стало известно, что отец вычеркнул его с матерью и назначил вас единственной наследницей, то убийство, выходит, могло быть только актом мести – зачем убивать того, кто уже внес изменения в свою последнюю волю? Я допускаю, что в порыве гнева, узнав об этом, Санджай мог выстрелить, но ведь мы совершенно уверены, что сам он не стрелял!

– Вы все очень доходчиво объясняете, – сказала я задумчиво. – Неужели никто из тех, кто занимается этим делом, не сделал тех же выводов?

– Все зависит от того, какие выводы требовались… И кому. Полиция не увидит даже дырку в пол-лица от пули, и будет стоять на том, что жертва утопилась, если «сверху» поступит соответствующее распоряжение! В моем участке далеко не дураки работают, да и мой начальник, Ваманкар, не лыком шит: его опыту и знаниям любой позавидует.

– А что вы думаете о другом возможном исполнителе убийства, Бабур-хане?

– Ну, сам Бабур-хан никогда не взял бы в руки оружие – он для этого слишком умен и осторожен. Конечно, у него полно людей, готовых по первому же требованию исполнить приказ хозяина, но…

– Вы в это не слишком верите, да?

– Правда ваша, не верю. Давайте порассуждаем вместе. Все знают, что Бабур-хан, действуя от имени… Скажем, от имени неких высокопоставленных и богатых лиц, вступил в открытую борьбу с вашим отцом за этот злополучный участок земли. Вы ведь пришли ко мне поговорить о смерти Амара Агарвала, верно? Он погиб в пожаре – неважно, насколько хорошо провернули «несчастный случай», но он, по крайней мере, казался таковым. Выстрел в голову, – а именно так погиб Пратап Варма, – вряд ли можно считать случайностью. Бабур-хан, убирая людей, действует двумя способами. Первый – представить все несчастным случаем. Это делается, когда он не желает, чтобы кто-то заподозрил его в участии… То есть люди все равно будут подозревать, слухи станут распространяться, но никто не будет знать наверняка. Второй способ – демонстрация силы. В этом случае убийства выглядят особенно жестокими, и жертв обязательно находят: утопленными, распятыми, с кишками, накрученными на руки, со следами пыток. Согласитесь, один выстрел в голову не тянет по драматизму исполнения… Простите, – тут же смутился Шетти и с тревогой посмотрел на меня, желая убедиться, что меня не задели его слова.

– Все в порядке, – вздохнула я. – Но что, если Бабур-хан хотел, чтобы подозрение пало именно на Санджая? Таким образом он устранил бы его и мог иметь дело с напуганной вдовой, Анитой? А она обязательно продала бы клинику первому, кто попросит – она едва этого не сделала, и помешало лишь известие о том, что отец изменил завещание!

– В этом нет никакого смысла! – возразил Тусшар. – Санджаю всегда было плевать на дело отца, и его вообще не следовало принимать в расчет! В любом случае он поступил бы так, как решила бы его мать.

– А Анита?

– Имеете в виду, насколько возможно ее участие в убийстве мужа? Тут, извините, я ничем помочь не могу, ведь я не знаком с вашей мачехой. Я понятия не имею об отношениях между вашим отцом и его женой, но в таком предположении нет ничего невероятного: если бы удалось доказать, что она знала о желании мужа изменить завещание, вырисовался бы определенный мотив. Насколько важны деньги для вашей мачехи?

– Я тоже не слишком хорошо с ней знакома, – ответила я. – Но, судя по словам некоторых родственников, Анита поднялась из самых низов.

– То есть деньги очень важны, – подытожил Шетти. – Что ж, об Аните Варма я не думал – возможно, зря: глаз, видать, «замылился» на фоне обвинений в адрес Санджая, Дипака и Бабур-хана!

– Скажите, Тусшар, почему вы заинтересовались этим делом? Вы пострадали, пытаясь честно выполнять свою работу, так зачем вам ворошить осиное гнездо?

– Мне интересно. Я потому и в полицию пошел – хотел стать Шерлоком Холмсом, комиссаром Мегрэ или как минимум Ниро Вульфом. Просто я вижу, что в этом деле не все чисто, более того, я убежден, что факты намеренно замалчиваются или извращаются, а за решеткой тем временем сидит невиновный человек, ваш брат. Я не в состоянии ничего предпринять, чтобы изменить ситуацию, но зато могу поделиться своими наблюдениями и опытом с вами. А вы, возможно, сумеете найти всему этому правильное применение.

Провожая меня до двери, Тусшар вдруг спросил:

– Кстати, Индира, вы упоминали, что к вам уже обращались с предложением продать клинику. Кто именно?

– Если я правильно запомнила, некий Сунил Найду.

Глаза бывшего полицейского широко раскрылись.

– Вам знаком этот человек? – не поняла я.

– Сунил Найду – настоящее имя Бабур-хана!

* * *

Итак, что мы имеем? Лежа на кровати в своей комнате, я проворачивала в голове детали разговора с Тусшаром Шетти. Эта беседа на многое раскрыла мне глаза – все-таки профессионал, пускай и бывший, действительно способен увидеть в разрозненных фактах нечто общее. В то же время сказанное Тусшаром сбило меня с толку: я была так уверена в том, что братья Каматхи и их подручный, Бабур-хан, имели непосредственное отношение к гибели отца, что отказывалась видеть то, что считал очевидным бывший полицейский. Конечно, у них имелись веские основания устранить конкурента, а потом вновь заявить свои права на землю, выкупив у его вдовы недостроенное здание, но способ убийства и в самом деле выглядел как-то не так. И потом, зачем подставлять Санджая, ведь он, как правильно отметил Тусшар, не мог помешать сделке с Анитой? Но поверить в то, что Анита убила собственного мужа, я все-таки не решалась. А вот могла ли она желать ему смерти? Это был вопрос, над которым стоило поразмыслить. Анита легко проникла бы в клинику, где отец засиделся допоздна, ведь она не раз там бывала и знала все входы и выходы! С другой стороны, Аните вовсе необязательно было самой брать в руки пистолет – она могла нанять убийцу. Или у нее мог быть сообщник. Но как же пистолет Санджая? Эта мысль мучила меня и раньше – как ни крути, а Анита приходится ему матерью, и я не сомневаюсь, что она горячо и преданно любит сына. Тогда как она могла воспользоваться его оружием, а потом положить его на место, понимая, что подставляет его?! Все это пока что не поддавалось никакой логике.

А Бабур-хан настолько обнаглел, что посмел подослать ко мне поверенного с целью покупки клиники – он что, считал, что я никогда не узнаю, кто скрывается под именем Сунила Найду?! С другой стороны, Бабур-хан вряд ли действовал от своего лица: скорее всего, братья Каматхи и тут постарались, решив, что лучше им не «светиться» в этом деле. А вот если, скажем, некий Сунил Найду (допустим, я не в курсе, кто он такой) приобретет клинику, а потом перепродаст ее Маноджу Каматху… Что ж, схема вырисовывается – не слишком сложная и хитроумная, конечно, но если у Маноджа существует столь внушительное прикрытие, как главный комиссар Агры и член городского Совета, стоит ли ломать голову?

Интересно, в самом ли деле мертв Дипак Кумар, как полагает Тусшар, или он скрывается, почуяв, что запахло жареным?

* * *

Несмотря на одолевавшие меня мысли и сомнения, я все-таки уснула, и мне приснился странный сон. Я часто разговаривала с прабабушкой Кундалини, но она впервые приснилась мне, как живая. В моем сне я, как обычно, полулежала на огромной кровати в ее комнате и смотрела на портрет, как вдруг его заволокло дымкой. Краски потускнели, и лицо Кундалини стало потихоньку выплывать из тумана, а затем и она сама сошла с портрета и ступила на дорогой паркет. На картине Кундалини была изображена по пояс, но сейчас я точно видела, что из-под подола сари выглядывают остроконечные парчовые туфельки – мое воображение дорисовало то, чего никогда не видели глаза.

Прабабушка медленно прошлась по комнате и выглянула в окно, словно удивляясь тому, что снова может двигаться и полной грудью вдыхать ароматы ночи. Сон казался таким реальным, что я боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть видение. И в то же время я полностью осознавала, что сплю. Заговорит ли Кундалини со своей внучкой? Признаться, я ждала этого со страхом и надеждой. Прабабушка отвернулась от окна и, приблизившись к кровати, присела рядом со мной. Она молчала, только улыбалась, разглядывая меня. Интересно, не возражает ли она, что я так часто посещаю ее покои – практически сделала их своей штаб-квартирой, где строю планы и спасаюсь от докучливых родственников и слуг?

Не знаю, сколько времени мы так смотрели друг на друга, но потом Кундалини внезапно поднялась и подошла к своему портрету – вернее, к пустой раме, ведь сам «портрет» разгуливал по комнате (Гарри Поттер какой-то, ни дать ни взять!). Она взялась за раму обеими руками и сняла ее, поставив на пол. Затем повернулась ко мне и улыбнулась. Что она хочет этим сказать? Сны не всегда отражают действительность, но они связаны с подсознанием – еще старина Фрейд привел достаточно тому доказательств. Я постоянно думаю о Кундалини, спрашиваю себя, как бы поступила эта выдающаяся для своего времени женщина в той или иной ситуации – может, в этом все дело? Но почему я увидела ее именно сегодня, сейчас, и почему она сняла со стены собственный портрет? Может, она хочет, чтобы его перевесили?