Приключения мальчика с собакой - Надежда Остроменцкая

Они разожгли костер, и кузнец, присев у огня, сказал:

– Знаешь, Долговязый, стыдно жить, как ты! Скоро ты сам овцой станешь или по-ослиному закричишь. Ты же, кроме овец да Мардония, ни с кем не разговариваешь!

– А что я могу поделать? Мне нельзя уйти с пастбища, чтобы с вами болтать.

– Ты и о Спартаке, верно, не слыхал! А Спартак о тебе, дураке, думает!

– Как обо мне? – раскрыл рот Долговязый.

– А вот так: ты раб?

– Раб.

– А он болеет душой за всех рабов – значит, и за тебя. Разве мы не такие же люди, как наши хозяева? Разве среди нас нет людей поученее наших господ? А они нас за людей не считают. Спартак сражается за нашу свободу. Говорят, сейчас он в наших местах…

Долговязый, припомнив предупреждение Мардония, подозрительно посмотрел на кузнеца:

– Думаешь, я позволю ему угнать овец?… Чтобы и меня засадили в эргастул?

– Тьфу! – плюнул кузнец, поднимаясь. – Ты только одно и знаешь!

– Тсс! – поднял руку Долговязый: – Кто-то едет!

Прошла целая минута, прежде чем Гефест уловил стук копыт и треск веток в лесу.

– Ну, у твоих лошадей все в порядке, – громко сказал он и прибавил шепотом: – Кто это, как ты думаешь?

– Не знаю… Может быть, Гета с сыроварни?… Или эти… от Спартака?

Из чащи выехал Мардоний.

– Не подпускай его к шалашу, – почти не разжимая губ, сказал кузнец, – а то собака начнет рычать. Я пойду ему навстречу… Привет, о Мардоний! – кузнец нагнул голову, словно перед хозяином.

– Привет! – высокомерно ответил Мардоний.

– Я разыскивал тебя по приказанию вилики. Она велела узнать, не надо ли перековать лошадей на пастбищах. У здешних я осмотрел подковы. Они в порядке.

– Вилика всегда придумывает заботы и себе и другим. Если бы ты мне понадобился, я сам мог бы сказать об этом Сильвину.

– Ты прав, как всегда, Мардоний, но вилик уехал на дальние конские пастбища… – Кузнец снова склонился в поклоне и, прихрамывая, углубился в лес.

Старший пастух с неудовольствием поглядел ему вслед.

– Не нравится мне этот кузнец, – покачал он головой, – держись от него подальше. Я заехал сказать, чтобы ты не торопился на новое пастбище. Кузнец, конечно, уже выболтал тебе, где сицилиец и его трижды гнусный пес? – Мардоний сделал движение, чтобы спрыгнуть с лошади, и скривился от боли: – Мерзкий пес так искусал меня напоследок, что мочи нет! Помоги сойти с седла.

Долговязый повиновался. Мардоний, прихрамывая, подошел к пеньку, уселся на него и, порывшись в перекинутой через плечо сумке, протянул Долговязому сверток:

– Держи. Тут тебе угощение.

– Не надо, – нахмурился юноша, отступая.

– С чего это ты вздумал отказываться от вкусных вещей? Возьми, дурак! Для чего же и жить, как не для радостей чрева? Или ты так пристрастился к овечьему сыру и молоку, что ни на какую другую еду и смотреть не хочешь?

Долговязый, пожав плечами, взял сверток и положил на траву.

– Как только вернется вилик, я попрошу его дать тебе другого помощника. Тогда и перегонишь сотню.

Долговязый с обычным сонным выражением стоял перед Мардонием, ничем не выдавая своего беспокойства. Равнодушие рыжего малого начинало раздражать старшего пастуха, и он выложил сразу то, ради чего приехал и к чему хотел постепенно подготовить Долговязого.

– Часто ли твой помощник отлучался с пастбища? – хитро прищурившись, спросил он.

– Он никогда не уходил без дела.

– Гм… дела его известны… Уходил, значит, только затем, чтобы спрятать краденого ягненка?

– Ты знаешь, что сицилиец не воровал, – криво усмехнулся Долговязый.

– А куда же девался тот ягненок, которого, помнишь, мы недосчитались? Еще сицилиец уверял, будто искал его и не нашел… Господин думает, что сицилиец и его собака сожрали ягненка. Но, может быть, это сделал ты? – Мардоний пристально поглядел на Долговязого.

– Ты сам знаешь, кто виновен в пропаже ягнят.

– Мы с господином полагаем, что сицилиец, – пожал плечами Мардоний. – Недаром мальчишка и пес в ту ночь чуть меня не растерзали. А потом испугались и бежали к этим бандитам. Ничего!.. Публий Вариний через день или два их уничтожит. – Мардоний свирепо усмехнулся: – А пса я уже уничтожил!.. Мальчишке тоже скоро конец… Господин повелел, чтобы на закате ты пришел к столбу для бичеваний и громко рассказал там всю правду о сицилийце и собаке.

Долговязый недоуменно посмотрел на старшего пастуха и отвел глаза в сторону.

– Всю правду! – строго повторил Мардоний. – Помни: ты уже давно подозревал сицилийца в краже ягнят, а когда обнаружилась первая пропажа, рассказал о своих подозрениях мне. Мы с тобой стали следить за мальчишкой и поймали его на месте преступления: с помощью собаки он хотел утянуть сосунка в лес. Но мы вдвоем напали на них и отняли барашка. – Видя, что Долговязый потупился и молчит, Мардоний прибавил: – Господин обещал наградить тебя за старание.

– Я не пойду, – вдруг заявил Долговязый.

– Как – не пойдешь? Это приказ!

– Мне не на кого оставить сотню.

– Приказ хозяина важнее всего. Но, чтобы овцы не оставались одни, я пришлю тебе смену, – пообещал Мардоний. – Помни, это приказ. Если не хочешь плетей, выполняй его без рассуждений. Иначе тебя сочтут сообщником сицилийца. – Он поднялся с камня: – Ну, надо ехать. Смотри же, будь на месте вовремя. – Мардоний было двинулся к лошади, и вдруг остановился: – Совсем из головы вон! Вилика просила привезти ягненочка. Самого молоденького, чтобы косточки нежные были… Самого жирненького выбери! – крикнул он вдогонку пастуху, который молча пошел исполнять приказание. – Это для стола господина.

Проявляя несвойственную ему приветливость, Долговязый помахал рукой, как бы останавливая Мардония:

– Сиди, сиди, не утруждай себя, я выберу самого молоденького и жирного.

Он боялся, как бы Мардоний не вздумал пойти за ним и не обнаружил в шалаше Льва. «О Пан, покровитель стад, – бормотал себе под нос Долговязый, – тебе покорно все живое на земле, даже дикие звери! Нашли на Мардония волков и вепрей!.. И пусть лошадь сбросит его и в ужасе умчится… и пусть кровь его заледенеет и ноги отнимутся от страха… и пусть волки сожрут его». С этой благочестивой молитвой Долговязый подошел к загону, где бегали привязанные к кольям десятидневные ягнята. Выбрав самого упитанного, он молча передал его Мардонию. Долговязый помог старшему пастуху взобраться на лошадь и привязать ягненка к седлу. Когда же Мардоний ускакал, пастух уселся на землю спиной к овцам: вид их был ему противен, день в его глазах померк… Машинально покусывая сорванную травинку, он глядел в ту сторону, где скрылся Мардоний, и размышлял:

«Когда-нибудь его дела откроются, и опять я буду виноват: зачем не сказал, что он вор. А как этакое расскажешь? Кто поверит? Чтобы оправдаться, он станет обвинять меня, и все поверят ему, а не мне. Кто тогда вступится за меня?… Если Пан сегодня не услышал моей молитвы и не наслал на него волков, значит, мне следует молчать и делать вид, будто это дикие звери таскают ягнят. Так уж, видно, судьбой мне предназначено – терпеть ругань и поношения… Но неужели я должен оболгать Клеона и Льва? А что, если из-за меня сицилийца забьют до смерти?… Нет! Пусть на земле я один, пусть нет никого, кто за меня вступился бы, сами боги бессмертные защитят меня, если я стану на защиту невинного. Уж если обязательно надо кого оговорить, так лучше я навру на Льва. Все равно Мардоний думает, что он убит… Только как бы сделать, чтобы Льва не увидел тот раб, которого он пришлет мне на смену?»

Долговязый прижал кулак ко лбу, словно выдавливая из головы мысли. Думать он не привык. Все же через некоторое время кое-что придумал. Надеясь, что Лев поймет его, как понимал Клеона, Долговязый отправился в шалаш и стал объяснять ему свой план. Понял его Лев или нет, Долговязый не знал, но пес лежал смирно, когда Долговязый, все на том же куске холста, вытащил его из шалаша и поволок в лес.

– Конечно, будет заметно, что тут кого-то тащили, – сообщал он Льву по дороге, – но я потом расправлю кусты и траву.

И Лев тихо взвизгивал, будто соглашался с ним (во всяком случае, так казалось Долговязому). Подтащив Льва к зарослям ежевики, где Клеон когда-то нашел пропавшую овцу, Долговязый нарвал травы и сделал для собаки подстилку. Сначала он хотел забрать холст, но потом подумал, что не следует держать его в шалаше, так как он запачкан кровью. Долговязый постлал холст поверх травы и уложил на него Льва. Потом, присев возле собаки на корточки и подражая Клеону, Долговязый сказал:

– Слушай, Лев: ты будешь лежать здесь, пока за тобой не придут Клеон или Береника… Такая красивая девушка… Береника… Знаешь?

Уловив в голосе рыжего пастуха вопрос и услышав вдобавок имя своего хозяина, Лев поднял ухо и внимательно посмотрел на говорившего. Долговязый решил, что Лев его понимает.

– Ты молодец, Лев, я всегда это говорил. Так запомни: Клеон или Береника. Ты не должен без них отсюда уходить. Иначе Клеон тебя не найдет, и ты, чего доброго, попадешь в лапы Мардония. – Лев зарычал, и Долговязый ударил себя по колену: – Вижу, что понимаешь… Не бойся: ждать не очень долго. В эту же ночь за тобой придут. Понимаешь?… А чтобы тебе не было голодно, мошенник сам привез для тебя еду. Ну-ка, давай посмотрим, что тут такое! – Он развернул сверток Мардония: – Ого!.. Жареная лопатка барашка!.. Ах, пират!.. Это он нарочно подсунул, чтобы против меня улика была, если я ему не угожу. А мы с тобой, Лев, не такие дураки, чтобы разбрасывать кости по пастбищу. Съедим и мясо и косточки до последней крошки. Да?