Загадочные страницы истории XX века - Вадим Кожинов

А через несколько страниц Александр Нежный “переборщил” в прямо противоположную сторону, обвинив в юдофобии И. Р. Шафаревича: он зачислил его в стан “охотников представить русскую (шире и точнее говоря — российскую) трагедию (имеется в виду Революция. — В.К.) результатом победоносного еврейского заговора” (с. 15). А ведь в работе И. Р. Шафаревича, которую “обличает” Александр Нежный, с полнейшей определенностью сказано:' “… мысль, что “революцию делали одни евреи” — бессмыслица, выдуманная, вероятно, лишь затем, чтобы ее было проще опровергнуть. Более того, я не вижу никаких аргументов в пользу того, что евреи вообще “сделали” революцию, т. е. были ее инициаторами, хотя бы в виде руководящего меньшинства” (с. 143; то же самое во всех других изданиях работы).

Далее Александр Нежный преподносит более конкретное обвинение:

“Непостижимым образом русские террористы оказываются у него (И. Р. Шафаревича. — В.К.) почти сплошь евреями” (с. 16), и для “опровержения” дает, в частности, перечень русских террористов-народовольцев. Но ведь И. Р. Шафаревич пишет там же, что в эпоху народовольческого террора “евреи в революционном движении были редким исключением” (с. 143), поскольку их “эмансипация” только зачиналась.

Признаюсь, меня глубоко удивили цитируемые фразы Александра Нежного, и я обратился к нему с вопросом, почему он до такой степени исказил смысл работы И. Р. Шафаревича. И Александр Иосифович признался, что он вообще-то не читал эту работу, а только слышал рассказ о ней от одной из своих приятельниц… Словом, давно знакомый мотив: “Я Пастернака не читал, но протестую против его клеветнического романа”.

Что же касается множества других “критиков” работы И. Р. Шафаревича, о них и говорить не хочется: это заведомые лжецы и клеветники.

Участие евреев в Революции было, конечно, огромным и уж, разумеется, никак “несоразмерным” (по определению В. Е. Жаботинского) с долей евреев в населении России. Вместе с тем, как писал в уже цитированной работе Л. П. Карсавин, “глупо” утверждать (хотя это и ранее делали, и теперь делают многие), что “будто евреи выдумали и осуществили русскую революцию. Надо быть очень необразованным исторически человеком и слишком презирать русский народ, чтобы думать, будто евреи могли разрушить русское государство” (с. 415).

Характеризуя “тип” ассимилирующегося еврея с его “разрушительной активностью”, Л. П. Карсавин оговаривал, что “этот тип не опасен для здоровой культуры и в здоровой культуре не действенен. Но лишь только культура начинает заболевать или разлагаться, как он быстро просачивается в образующиеся трещины, сливается с продуктами ее распада и ферментами ее разложения, специфически его окрашивает и становится уже реальной опасностью” (с. 414).

Кстати сказать, сегодня множество “борцов” с пресловутым антисемитизмом прямо-таки обожает приписывать своим противникам тезис, согласно которому именно и только евреи устроили русскую революцию. Конечно, существуют малосведущие или не способные к серьезному размышлению люди, которые говорят нечто подобное. Но даже самый что ни есть “черносотенный” идеолог Н. Е. Марков писал о роковом феврале 1917 года: “Тут за дело взялись не бомбометатели из еврейского Бунда, не изуверы социальных вымыслов, не поносители чести Русской Армии Якубзоны, а самые заправские российские помещики, богатейшие купцы, чиновники, адвокаты, инженеры, священники, князья, графы, камергеры и всех Российских орденов кавалеры”. 120 Н. Е. Марков почему-то забыл прибавить к этому перечню и ряд членов самой Императорской фамилии — в том числе великого князя Кирилла Владимировича (прадеда сегодняшнего “претендента” на Российский престол юного Георгия Михайловича), который уже 1 марта явился в качестве единомышленника в “революционную” Думу, причем “на его шинели красовался алый бант”. 121

Роль евреев выросла до предела уже после разрушения Русского государства. Совершенно несоразмерное участие евреев во всем, что делалось после октября 1917 года, чаще всего “объясняют” и, более того, “оправдывают” тем, что ранее они испытывали, мол, абсолютно нестерпимые притеснения и ограничения. Так, одна современная журналистка, узнав из предоставленных ей архивных материалов о том, что в руководстве ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ вплоть до начала 1950-х годов громадную роль (никак не соразмерную с их долей в населении) играли евреи, пытается объяснить и в сущности “оправдать” это именно гонениями на евреев до 1917 года. Речь идет о Евгении Альбац, издавшей в 1992 году (кстати, тиражом 50 тыс. экз.) объемистую разоблачительную книгу об “органах госбезопасности”. Вопрос о том, “почему среди следователей НКВД-МТБ — и среди самых страшных в том числе, — пишет Е. Альбац, — вообще было много евреев, меня, еврейку, интересует. От вопроса этого никуда не уйти. Да и не хочу я уходить.

Я иного думала над этим. И, поверьте, это были мучительные раздумья. И вот до чего я додумалась — изложу это очень коротко. Октябрьский переворот для евреев Российской империи, с ее еврейскими резервациями-местечками, с ее страшными погромами, ограничениями в правах, невозможностью для молодых евреев получить высшее образование — конечно, этот переворот стал для них своего рода национальным освобождением. Они приняли революцию, потому что не могли ее не принять: она подарила им надежду выжить…” 122.

Из этого рассуждения с неизбежностью следует, что евреи хлынули в Чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией (и позднейшие “органы”), поскольку, мол, в случае победы этой самой контрреволюции было бы ликвидировано их “национальное освобождение” в октябре 1917 года, и, более того, они-де вообще погибли бы: ведь якобы только после Октябрьского переворота у них появилась “надежда выжить”.

Буквально все положения, выдвинутые в приведенной цитате Евгенией Альбац, порождены ее невежеством (у меня нет оснований думать, что она вполне сознательно фальсифицирует историю). Во-первых, “ограничения”, касающиеся евреев, были целиком отменены сразу после Февральского (а не Октябрьского) переворота. Во-вторых, нелепо утверждать, что до 1917 года у российских евреев не было-де даже “надежды выжить”: в новейшем демографическом труде показано, что у еврейского населения Российской империи “были исключительно высокие темпы прироста, которых не знала ни одна народность России” (эти темпы почти в два с половиной раза превышали темпы прироста русских!) 123. В-третьих, в “страшных погромах” погибло меньше евреев, чем людей других национальностей, о чем шла речь в предыдущей главе.

Остается еще два пункта: в-четвертых, о “еврейских резервациях” и, в-пятых, о “невозможности получить высшее образование”. Начну с последнего. Еще в 1877 году Достоевский заметил, что евреи имеют “больше прав или, лучше сказать, возможности ими пользоваться, чем само коренное население”. 124 И он был вполне прав. Так. “Еврейская энциклопедия” сообщала, что в 1886 году, когда евреи составляли немногим более 3 процентов населения Российской империи, в общей численности студентов университетов их было (притом не считая евреев, перешедших в христианство) 14,5 процента — то есть каждый седьмой (точнее, даже 1 из 6,8) студент был евреем. Это почти в 5 раз превышало их долю в населении страны! (ЕЭ. т. XIII. с. 57).

В современном еврейском издании приведены более поздние и более конкретные сведения о (как там определено) “представительстве” студентов иудейского вероисповедания в главных университетах России. В 1911 году в Петербургском университете это “представительство” равнялось 17,7 процента, в Киевском — 20 процентам, в Новороссийском — 34 процентам, Харьковском — 12,6 процента, и сравнительно меньше было в Московском — 10 процентов. 125

Конечно же, на меня может обрушиться обвинение, что я-де сторонник “ограничений” для евреев. В действительности же я убежден, что введение правительством Российской империи пресловутой “процентной нормы” выражало слабость — и, надо сказать, постыдную слабость — этого правительства. Если его беспокоило несоразмерное (с долей населения) “представительство” студентов иудейского вероисповедания в императорских университетах, оно должно было создать поощряющие стимулы для православной молодежи разных сословий, а не пытаться — явно тщетно — ограничить количество студентов-иудеев.

Но в то же время нельзя не сказать и о том, что суждения Е. Альбац (как и множества других авторов), “оправдывающие” несоразмерное участие евреев в Революции и даже в “органах” мнимой “невозможностью” получить высшее образование, заведомо несостоятельны. Приведенные цифры свидетельствуют, что люди иудейского вероисповедания добивались необходимого для них “представительства” в российских университетах без победы Революции и без ВЧК-ОГПУ… Это ясно, в частности, из следующего: в 1928 году, когда абсолютно никаких ограничений для евреев в сфере высшего образования не было, их доля в общем количестве студентов составляла 13,5 процента 126 — то есть не больше, чем до 1917 года.