Твердая рука - Дик Фрэнсис

Мы вошли внутрь, захватив с собой инструменты, но оставили дверь открытой.

Я вновь очутился в знакомом мире, а иными словами, в штаб-квартире английских скачек. Бесконечные ковры, уютные кресла, полированная мебель и запах дорогих сигар.

У службы безопасности был свой коридор, в который выходили двери небольших офисов. Мы двинулись по нему и без труда проникли в кабинет Эдди Кейта.

Ни одна из наружных дверей не была заперта, и мне пришло в голову, что оттуда и красть-то нечего. Простые электрические пишущие машинки и тому подобное. Все сейфы с документами Эдди Кейта легко открывались, равно как и ящики его стола.

Мы сидели, освещенные ярким закатом, и читали отчеты о синдикатах. Тех, о которых говорил мне Джекси. Когда мы с ним расстались, я записал имена одиннадцати лошадей. Одиннадцать синдикатов, которые проверял Эдди Кейт и не нашел в них ничего предосудительного. Люди Питера Раммилиза, то есть два зарегистрированных владельца, участвовали во всех них. Но, как и у тех четырех синдикатов, которые возглавлял Филипп Фрайли, в документах этих отсутствовали какие-либо доказательства. Все ограничивалось детальным перечислением, как будто и сами документы кто-то собирался проверить.

Однако я обратил внимание на странный факт: документов, относящихся к четырем синдикатам Фрайли, не было.

Мы осмотрели ящики стола. Я обнаружил там несколько личных вещей Эдди: электробритву, таблетки от несварения желудка, расческу и около шестнадцати спичечных коробков, все из игорных клубов. И еще канцелярские принадлежности авторучки, калькулятор и блокнот. Записи в нем вычеркивались после той или иной состоявшейся скачки, а взамен них появлялись новые.

Я поглядел на часы. Без четверти восемь. Чико кивнул и принялся аккуратно складывать папки с документами в ящики. Провал, подумал я. Никакого результата.

Когда мы уже собирались выйти, я окинул беглым взглядом папку с документами и надписью «Личные дела». В ней лежали анкеты чуть ли не каждого члена Жокейского Клуба и всех получавших тут пенсии. Я начал искать дело, обозначенное фамилией «Мэсон», но кто-то забрал и его.

— Потопали? — обратился ко мне Чико.

Я печально кивнул головой. Мы вышли из офиса Эдди и направились к двери на лестнице. Ни шороха. Все сведения о скачках в Англии оставались доступными для любого посетителя, но он бы не смог почерпнуть из них ничего существенного.

Глава 14

В пятницу днем я совсем расклеился, И тому было много причин. Однако я решил поехать в Ньюмаркет, стараясь вести машину как можно медленнее.

День выдался жаркий. Обычно такая жара наступает лишь в мае, обещая отличное лето, и, как правило, обманывает. Я снял пиджак и открыл окно. Мне хотелось улететь на Гавайские острова и лежать на пляже, чувствуя, что я отдыхаю там уже тысячу лет.

Я застал Мартина Ингленда во дворе его конюшни. Он тоже был в одной рубашке и вытирал носовым платком вспотевший лоб.

— Сид! — воскликнул он. Похоже, Мартин действительно обрадовался, увидев меня. — Отлично. А я только начал вечерний осмотр конюшен. Ты Просто не мог выбрать лучшее время.

Мы обошли стойла Для нас это давно стало привычным делом, своего рода ритуалом. Мы прекрасно знали, что тренер обязан осмотреть лошадей и выяснить, здоровы ли они, а гость — отнестись к ним с восторгом, наговорить комплиментов и удержаться от ненужных расспросов.

Лошади у Мартина были неплохие, хотя и не из лучших. Да и сам он считался средним тренером. Такие, как он, поставляют лошадей на все скачки, и от них зависит жалованье жокеев.

— Да, ты для меня давненько не скакал, — проговорил он, уловив ход моих размышлений.

— Лет десять, если не больше.

— Сколько ты сейчас весишь, Сид?

— Около десяти стоунов без одежды. — Любопытно, что, бросив выступать, я даже похудел.

— Неплохо, ты так не считаешь?

— Я полагаю, нормально — откликнулся я. Он кивнул, и мы направились от стойл с кобылицами к жеребцам. У него оказалось много хороших двухлеток, и я сказал ему об этом. Он был очень доволен.

— Это Флотилла, — произнес он, подходя к следующему стойлу. — Ему три года. Он выступал на скачках Данте в Йорке в прошлую среду и, если ничего не случится, побежит в Дерби.

— Он хорошо выглядит, — заметил я. Мартин дал лошади морковь. Он явно предвкушал грядущую победу. Его лицо засияло от гордости за красивого жеребца с лоснящейся, блестящей шкурой, спокойными глазами и крепкими мускулами. Я провел рукой по шее лошади, потрепал ее по темно-гнедой спине и ощупал нежные, но твердые, как скала, передние ноги.

— Конь в прекрасной форме, — сказал я. — Ты еще будешь им гордиться.

Он кивнул, но я уловил в его взгляде тревогу и неуверенность. Мы проследовали дальше, похлопывая лошадей по спинам и беседуя на ходу. Мы оба были довольны. Возможно, я нуждался именно В этом. Я подумал о судьбе тренера.

Ну, взять хотя бы Мартина — сорок лошадей, тяжелая, однообразная работа. И так изо дня в день. Планирование, руководство и масса всяческой писанины. Радость, когда удается вырастить фаворита, и горе, когда твой питомец проигрывает.

Деловой, открытый, динамичный стиль жизни. Короче, бизнесмен верхом на лошади.

Я подумал о себе и Чико, о том, чем мы занимались целыми месяцами.

Дразнили разных негодяев, крупных и мелких. Пытались выяснить несколько секретов конной индустрии. Подвергались постоянным нападкам. С нами не церемонились и били прямо под дых. Мы действовали хитро и осторожно. Шли по заминированному полю и дурачили вооруженных до зубов придурков.

Никто не упрекнул бы меня, если бы я бросил расследования и стал тренером.

Вполне нормальная жизнь для бывшего жокея, сказали бы многие. Разумное, практичное решение. Человек стремится обеспечить себе достойное будущее, с которым не страшны ни зрелые годы, ни старость. Только я и Тревор Динсгейт поняли бы, почему я так поступил. И тогда я смогу жить долго. Но мне не хотелось этого.

Утром в половине восьмого я вышел во двор в бриджах, ботинках и свитере из джерси. Несмотря на ранний час, было уже тепло, из конюшни доносились знакомые запахи и звуки. Мои угасшие чувства словно воскресли, и инстинкт жокея заставил мышцы подрагивать.

Мартин стоял и держал в руке список лошадей. Он громко поздоровался со мной. Я приблизился к нему и встал рядом, желая посмотреть, кого он для меня выбрал. Это была пятилетняя лошадь, подходящая для моего веса. Ему показалось, что таким образом он уже решил часть проблем. Конюх Флотиллы вывел жеребца из стойла, и я с восхищением пронаблюдал за ним, повернувшись к Мартину.

— Ну, давай, — подбодрил он меня. Лицо у него было лукавое, а глаза радостные. — Что? — не понял я.

— Ты поедешь на Флотилле.

Я не смог скрыть удивления, и быстро двинулся к лошади. Его лучший конь, надежда на скачках в Дерби, и я — однорукий и давно не практиковавшийся.

— Неужели ты не хочешь? — задал он вопрос. — Десять лет назад он был бы твоим по праву.

А мой жокей уехал в Ирландию на скачки в Кьюррах. У меня есть выбор: или ты, или один из моих парней, но, признаюсь честно, я предпочитаю тебя.

Я не стал спорить. Никто не вправе отвергать столь лакомый кусок. Я подумал, что он немного рехнулся, но меня это вполне устраивало. Мартин помог мне сесть. Я вытянул кожаные стремена по росту и почувствовал себя изгнанником, вернувшимся домой.

— Ты не наденешь шлем? — спросил он, оглядевшись по сторонам, словно ждал, что кто-то вдруг появится на бетонной дорожке.

— Нет. Он кивнул.

— Ты это никогда не любил. — Впрочем, он и сам был в обычной полотняной кепке. Я же всегда предпочитал ездить с непокрытой головой и лишь на скачках изменял этому правилу. Просто мне нравилось чувствовать дуновение ветра. — Ну, а как быть с хлыстом? — поинтересовался он.

Мартин знал, что я всегда брал с собой хлыст. Признаюсь, что делал я это сугубо автоматически, ведь жокейский хлыст — это подспорье. Он помогает удерживать лошадь в равновесии и позволяет ей бежать, не отклоняясь в стороны.

Легкий удар с плеча — вот и вся тайна этого приема. А потом наездник берет хлыст в другую руку. Я посмотрел на руки Мартина и подумал, что если я возьму хлыст и взмахну им, то могу его выронить, а мне во что бы то ни стало нужно было продемонстрировать класс.

Я покачал головой.

— Не сегодня.

— Ладно, — проговорил он. — Тогда давай. Я устроился в седле, натянул поводья, выехал со двора и поскакал по окраинам Ньюмаркета. В Лаймекилне я уже мчался во весь опор, с каждым ярдом продвигаясь на север. Мартин ехал на спокойной пятилетней лошади и пытался от меня не отставать. — Тебе нужно подбодрить его и пустить в галоп на три фарлонга[5], а затем проехать милю на пробу, чтобы утереть нос Гулливеру. Это последний забег Флотиллы перед скачками в Данте, так что ты уж постарайся. О'кей?

— Да, — откликнулся я.