Народные дьяволы и моральная паника. Создание модов и рокеров - Стэнли Коэн

произвольное применение меры пресечения ярко продемонстрировано в деле, в котором обвиняемому после одиннадцати дней заключения вторично отказали в освобождении под залог и «приговорили» к еще одной неделе заключения. Через несколько минут его вернули в зал суда и сообщили, что констебль, которому он якобы воспрепятствовал исполнять обязанности, уходит в отпуск и срок снизят до четырех дней, чтобы суд рассмотрел дело до начала отпуска. Мало кто знаком с процедурой обжалования решения о предварительном заключении, молодому же человеку (Д.Г.), знающему процедуру, отказали в бланке ходатайства об изменении меры пресечения на освобождение под залог (об этом случае было извещен НСГС). Это серьезное нарушение; более того, имелся прецедент: совет возбудил дело от имени шестнадцатилетнего подростка, и он был немедленно выпущен из заключения под залог.

Этим не ограничивались странности судопроизводства. В двух случаях (Гастингс, август 1964-го и Брайтон, Пасха 1965-го) суды низшей инстанции постановили опубликовать имена всех несовершеннолетних нарушителей. Председатель суда в Гастингсе (г-н А. Д. Кут) также приказал в некоторых случаях брать у обвиняемых отпечатки пальцев. Председатель суда в Брайтоне (г-н Паско) объявил, что выдаст ордера на арест тех отцов обвиняемых, которые не явились в суд. По меньшей мере в одном случае об отце, которого не уведомили о дате слушаний, было написано, что он был «слишком занят» чтобы прийти на слушания по делу своего сына. Родители, присутствовавшие на предварительных слушаниях, часто подвергались грубому обращению со стороны судьи или секретаря, им не разрешали высказываться, а их предложения внести залог, конечно же, отклонялись. Некоторые родители не могли не сделать вывод, что их присутствие тоже было формой «внелегального наказания».

Действия суда – и других агентов контроля – следует рассматривать как логический результат того, как культура контроля определила ситуацию. Логика этого определения – продукт и, в свою очередь, определяющий фактор образов и отношений фазы описания – не оставляла судьям ни капли сомнения в их роли: необходимо было жестко подавить нарушителей, сделать их пугалом и остановить остальных. Такой тип логики, навязанный ассимиляцией к системе верований, конечно же, известен в истории уголовных процессов. Непосредственная параллель, которая напрашивается сама собой, – это феномен тедди-боев 1950-х годов – тогда агенты контроля действовали так же. Тони Паркер, рассказывая о суде над Майклом Дэвисом, ярко описал свои ощущения от приговора: по его словам, Дэвиса приговорили «не столько за то, что он мог сделать, сколько за то, что он был символом того, что современная публика находит отвратительным и угрожающим ее стабильному образу жизни». Умножение предвзятых и мелодраматичных заголовков («Эдвардианские костюмы – танцевальная музыка – и кинжал») означало, что суд рассматривал не только вменяемое Дэвису преступление, «но и все, что его касалось, и все, что он имел несчастье представлять»[161]. Мальчик, заколотый в парке Клэпхэм Коммон, символизировал то, на что, по мнению публики, были способны тедди-бои.

Случай Дэвиса был крайностью. Сотни обычных нарушений, совершенных модами и рокерами и рассмотренных в суде, продемонстрировали некоторые из наиболее тонких аспектов сложной взаимосвязи между системами верований и действием социального контроля. Здесь можно процитировать «дело Питера Джонса», чтобы показать использование ситуационной логики и, как следствие, использование социального происхождения девианта, в качестве оправдания мер контроля. Джонса приговорили к трем месяцам заключения в исправительном учреждении за поведение, представляющее угрозу для окружающих, в Брайтоне в Троицын понедельник 1965 года. Он бросил косметичку в группу рокеров, которых преследовали моды. При подаче апелляции его адвокат сказал, что Джонс сдал шесть экзаменов на получение аттестата об общем среднем образовании и готовился сдать еще три. У него никогда не было проблем с полицией, и первое столкновение с законом его потрясло. На суде зачитали письмо от директрисы его школы, которая сокрушалась, что школьный староста и капитан, обязанный показывать пример, показал пример настолько постыдный. Апелляция была удовлетворена, потому что, хотя в исправительном учреждении можно было учиться, там не предоставлялись такие же условия, как в школе. Приговор заменили на условное освобождение. Тем не менее, утверждалось в судебном постановлении, суды магистратов были совершенно правы, придерживаясь своей линии, так как им надо было учитывать сдерживающий эффект приговоров. Те, кому не повезло родиться в такой семье, как у Джонса, считались необходимой жертвой на алтаре всеобщего устрашения.

Насколько судопроизводство находилось под влиянием общей системы верований, игнорируя индивидуальный подход к отдельному правонарушителю, с одной стороны, и общие принципы вынесения приговора – с другой, лучше всего, наверное, передают цитаты из выступлений мировых судей по вынесении вердикта. Следующие выдержки, характерные для того времени, принадлежат председателю судебной коллегии Гастингса А. Д. Куту (Троицын день 1964 года[162]):

При рассмотрении наказаний, которые будут назначены, мы должны учитывать общее воздействие на невинных граждан и гостей города. Хотя некоторые нарушения, совершенные отдельными лицами, могут сами по себе казаться не такими серьезными, они составляют часть общей последовательности событий, которые испортили отдых тысячам людей[163] и нанесли урон коммерции. Судебная коллегия Гастингса всегда строго относилась к насильственному и хулиганскому поведению, и мы не планируем менять это отношение. В соответствии с нашей политикой, по этим делам мы назначим взыскания – во многих случаях максимальные, – которые накажут одних нарушителей и будут эффективно сдерживать других.

Мы считаем, что из-за распространенности такого рода происшествий и необходимости заслуженного наказания нам следует приговорить вас к тюремному заключению.

Мы со всей непреклонностью намерены положить конец подобному поведению в нашем городе.

Подобные заявления становятся понятны, если взглянуть на них с точки зрения драматизации в культуре социетального контроля. Элемент драматизации особенно наглядно заметен в суде – этой идеальной сцене для постановки публичных церемоний понижения статуса. В судебном противостоянии каждая сторона знает свою роль, и, как заметил Эриксон о церковном процессе в пуританские времена, «когда дело рассматривается как церемония, а не выяснение вины, как показное действо, а не разбирательство, его акценты и ритмы легче понять»[164]. Эта церемония не только публично стигматизирует девианта, но и призвана еще сильнее разжечь моральное негодование.

Ритуализм судов над модами и рокерами усугублялся атмосферой, в которой проводились разбирательства.

Предварительные слушания всегда назначались на время, когда суды обычно не заседают: в праздничные дни, по воскресеньям, однажды – поздним вечером. Дополнительный драматизм им придавало использование необычных помещений. Приготовления к слушанию делались – и об этом объявлялось публично – за две недели до праздничных дней, как бы уведомляя о предстоящей церемонии. В Маргите суд был окружен «ордой вопящих подростков», двери охранялись усиленным нарядом полиции, еще двенадцать полицейских находились в