Кладбище для однокла$$ников (Сборник) - Сергей Дышев

– А вообще, это интересно, – заметила Маша. – Надо как-то обозначить эту пленку.

– Я уже обозначил, – подал голос Шевчук, сматывая пленку в кассету.

– Дайте! – приказал Криг. – Мне надо знать, что вы написали.

Он потянул за краешек пленки, и тут появилось нацарапанное на эмульсии слово «ПОПА».

– Вы думаете, они поймут? – спросил он задумчиво.

– Я думаю, да, – твердо ответил Шевчук и поднялся.

– Подожди, – встрепенулась Мария. – А самое главное, как мы передадим на волю настоящую пленку? – Она с усмешкой посмотрела на Игоря, потом на мужа. Тот сидел, нахохлившись, смотрел на руки.

– А это я беру на себя, – небрежно сообщил Шевчук.

– По условиям игры надо добраться до почты и там оставить пленку в абонентном ящике. А это далеко. Ты собираешься в самоволку?

– Это сделает Мигульский.

– Мигульский? Сомневаюсь, – покачала головой Маша. – Чтоб ты знал, он упорно распространяет слухи, что ты работаешь на Юма.

– Я знаю. И все же это сделает Эд. У него свободный выезд. А пленку я ему передам через Ирину. Последнее время мы с ним, знаете ли, не общаемся…

На следующий день, после завтрака, Шевчук незаметно подошел к Ирине. Убедившись, что вокруг никого нет, он протянул ей кассету.

– Возьми эту пленку. Передашь ее Эду. Пусть отвезет на почту. Двадцать четвертый абонентный ящик.

Ирина заморгала, откинула голову, посмотрела изумленно:

– Вот так, просто, силовым напором? Узнаю натуру… А почему ты решил, что я и тем более Мигульский должны выполнять твои распоряжения?

Шевчук молчал.

– Игорек, это же интеллектуальная игра, а ты так напролом.

– Если не сделаете это, я расскажу нашей почтенной публике, как вы на пару с Мигульским подсовывали всем морфий… Как Эд подбросил эту гадость мне в номер, а ты довольно ловко засунула пакетик в карман Кригу. Я наблюдал за вами и был восхищен. Особенно тобой…

– Какая чепуха… А как ты докажешь? – запальчиво отреагировала Ира.

– Докажу. Я расскажу, в какой момент ты это сделала.

– Ну и в какой?

– Когда ты подсела к нему и завела интеллектуальную беседу о СПИДе. Доктор очень увлеченно тебе рассказывал, а ты все смотрела на его карман.

Ирина смешалась.

– Это Мигульский заставил сделать. Он же вроде начальника у меня. Говорит, так надо по условиям игры. Я, дура, поверила, а потом оказалось, что это настоящий наркотик. Идиотская ситуация.

– Передашь ему пленку и разъяснишь ситуацию.

– А ты не так прост, господин шантажист.

Через некоторое время Шевчук услышал звуки работающего двигателя, выглянул в окно. Зеленая «Нива» медленно выехала за ворота… Шевчук спустился вниз, он самодовольно почесывал пушок на груди и напевал себе под нос легкий мотивчик.

Возле двери Крига Шевчук остановился и коротко постучал. Переступив порог, он заявил:

– Шеф, пленка только что выехала по направлению к почте. Через полчаса мы получим квитанцию. Жаль, что я не побился с вами об заклад… – Он выглянул в окно. – У вас окна выходят на другую сторону, не видно…

– А вы уверены? – осторожно спросил Криг.

– Абсолютно!

– Как тебе это удалось? – восхищенно спросила Маша.

– Об этом я пока рассказать не могу.

Маша открыла шкаф, достала бутылку шампанского и подала мужу.

– С нас причитается.

– Вообще-то ставить должна проигравшая команда, – проворчал Криг, но бутылку взял, долго разворачивал витую проволочку, осторожно пшикнул пробочкой.

Они выпили за победу, Шевчук икнул, пробормотал «пардон»…

– А вы, Игорь, оказывается, симпатичный парень, – захмелевшим голосом сообщил доктор. – Так ловко обделали дельце.

– Ну что вы, я прост, как кирпич.

Когда Игорь вернулся в номер, то увидел на постели записку: «Попа – это не смешно». Рядом лежал пустой целлофановый пакетик.

Шевчук послонялся по двору, потом пошел к бассейну, кончиком ноги попробовал воду, скривился. Она была горячей. Купаться расхотелось. Шевчук ждал, и, подобно полководцу, нетерпеливо ожидающему ключи от вражеского города, мыслил лишь ругательствами и угрозами. Подошла Ирина, она щурилась от едкого света.

– Я тебя везде ищу. Получай свою дурацкую квитанцию. Еле уговорила Мигульского. Не хотел ехать…

– Ломался для виду, – отрезал Шевчук. – Жарко здесь, вода будто потная… пойду к себе.

Он спрятал квитанцию в карман и подумал, куда теперь ее девать и с какой физиономией демонстрировать жаждущей публике. «Никогда в жизни у меня не было более идиотского занятия», – подумал он.

Едва он зашел в свой номер, как послышался вороватый стук в дверь. Это был Юм. Носик его топорщился, будто он принюхивался к чему-то неприятному, глаза же блуждали по сторонам, как у человека, нуждающегося в немедленном сочувствии. После паузы он поднял глаза, и Игорь заметил, как странно они блеснули. Юм приложил палец к губам, подозрительно покосился назад, осторожно выглянул за дверь. «Все это уже было», – расценил поведение Юма Шевчук и приготовился наблюдать дальше.

– Знаете, Шевчук, у меня последнее время, кажется, развивается гомилофобия… Ах, вы не знаете, что это такое? Это страх перед толпой… Я не выношу скопище народа, меня начинают преследовать, понимаете ли, дурные мысли и предчувствия.

– Кто вас научил этому дурному слову? – грубо спросил Шевчук.

– Какому? – испуганно прошептал Юм.

– Ну, страх толпы…

– А-а, гомилофобия… Криг.

– Я так и знал… не слушайте его, а то еще вдобавок приобретете синдром иммунодефицита.

– Вы так думаете?

– Абсолютно уверен.

– Простите, я посмотрю, нет ли кого у вас под кроватью. – И Юм, кряхтя, стал на карачки, заглянул под шкаф, под кровать, потом, будто фокусник, вытащил из рукава скомканную газетную бумажку и незаметно подкинул ее.

– Юм, не валяйте дурака. Толпа ну никак не может разместиться под кроватью или в шкафу.

– Я знаю, – он встал и, задыхаясь, пробормотал: – Но ничего не могу поделать. Так мне спокойней. Вы знаете, я хотел вам сказать… Здесь собрались очень подозрительные люди, мне кажется, что половина здесь бандиты, а вторая половина отъявленные жулики. Они жмут руку, улыбаются, а сами думают, как бы тебя объегорить. Вот вы про доктора сказали, а я ведь ему верил. А он, значит, тоже… Только вот вы – единственный здесь нормальный человек. Я вам честно говорю: никому здесь не верьте. Это не игра, это кое-что похуже. Это всерьез… – … и надолго, – закончил известную цитату классика Шевчук.

– Вы думаете, почему столь разные и серьезные люди собрались здесь и занимаются несерьезным делом? Чтобы развлечься? Нет! Они ищут выхода для своей сатанинской энергии. Ведь что их привлекло – убийство! – Юм округлил глаза, маленький ротик на мгновение замер и стал похожим на напрягшийся пупок. – Убийство… – повторил он еще раз устало и безнадежно. – Я здесь уже успел навидаться, и кое-чего понять. Это не люди, это призраки бывших, когда-то светлых душ, коими мы все появлялись на свет божий. Это скрытые маньяки, они захлебываются от страсти и нетерпения, они ищут, идут, изнемогают – им нужна жертва. Это для них сладко. Шевчук, вы ветеран войны, вы, наверное, понимаете меня, как может человека тянуть к убийству, к уничтожению себе подобного. К вам сие не отношу, вы попали в Чечню не по доброй воле. А ведь были там и люди, которые…

– Я поехал туда по собственному желанию, – перебил Шевчук.

– А-а… По собственному? – осекся Юм. – Все равно, я знаю, вы не такой. Вы удивляетесь, почему я боюсь толпы. Толпа – это худшее состояние человека. Я тоже служил в армии, и когда был солдатом, мне сейчас стыдно, я из строя выкрикивал девушкам, которые имели несчастье проходить мимо, такие глупости и гадости… Уф-ф, стыдно до сих пор… А все это из-за того, что в толпе можно всё. Вы знаете, почему Распорядитель строго запретил задавать вопрос, когда состоится убийство? Все буквально с первого же дня канючили бы без продыху: «Ну, когда, когда же наконец?!» – Юм закрыл глаза и сложил руки на груди.

– Я чувствую, случится что-то ужасное, – низким утробным голосом произнес он. При этом губы его совершенно не шевелились.

– Вы не помните случайно, как называется болезнь – боязнь замкнутого пространства? – вдруг поинтересовался Шевчук.

– Как же, как же, помню, – торопливо ответил Юм и наморщил лоб. Рыжие волосики съехали на самые глаза.

– Клаустрофобия, вот!

– Спасибо, – поблагодарил Шевчук. – А у меня, знаете ли, клаустрофилия.

– А-а, «филия», да-да, любовь к одиночеству, – рассеянно согласился Юм, ткнул пальцем в Шевчука и с расстановкой произнес: – Нельзя культивировать низменное!

Он молча поклонился и вышел.

Вечером, когда за холмом погасло светило, общество собралось для игры в покер. Каждый из гостей сегодня испытывал скуку – и каждый по-своему. Кто-то пресытился калорийным рационом, кто-то искренне жалел затраченных в баре денег, кому-то еще вообще ничего не хотелось…