Жанна дАрк из рода Валуа. Книга третья - Марина Алиева

Сердце сжалось. До сих пор Клод не оглядывалась назад – боялась, что прошлое, своими утратами и сожалениями, совсем её ослабит. Но сейчас всё произошло против воли, пугая слезами, этими первыми признаками той самой слабости, которые неудержимо потекли по щекам.

Всё изменилось незаметно, изменилось очень сильно! Если путь свой они с Жанной начинали идя бок о бок по одной стезе, то теперь их дорога словно раздвоилась, а сами они, хоть и кажется, что идут рядом, всё же расходятся, потому что, Бог весть когда, пролегла между ними колея, и она всё шире и шире. Война ли тому причиной, или мужские заботы и обязанности, которые Жанна надела на себя, как те же доспехи, и так же уверенно в них обжилась, или, может быть, близость к людям, которые считают, что вершат судьбу этого мира, но ломают его, словно капризные дети, которые рвут игрушку друг у друга из рук? Видимо, не зря, не зря предупреждал их Карл Лотарингский! Он не просто предвидел – он всё это знал! Как знал и то, что порознь им не спастись, поэтому и отнёсся так необычайно тепло к Клод. Вероятно, почувствовал в ней то самую бессмертную душу, способную не поддаться козням этого лукавого двора и увести Жанну обратно, к Дереву Фей…

Клод осмотрелась вокруг. Раньше она не знала, имеет ли право советовать Жанне, как ей поступать дальше. Но теперь, глядя на окружающие лица, поняла – одной надежды всем этим людям слишком мало. Нужно что-то большее, и она, Клод, кажется знает, что это должно быть. И уверена, что сделать это большее может только Жанна, которой она поможет всё понять… По крайней мере, обязательно попытается.

Наступало время помазания.

* * *

Дофин медленно снимал надетые только что доспехи, чем, согласно ритуалу, демонстрировал свою готовность сменить общественное положение и стать не только королём-рыцарем, но и королём-священником. Он распустил серебряный шнурок на тонкой шелковой рубашке, надетой на него после пробуждения, и обнажил грудь и плечи. Принятый от архиепископа Жуайез был только что передан обратно де Гокуру и Шарль подумал о себе, что сейчас, опускаясь на колени перед алтарём, более похож на человека, приведённого на казнь, нежели на коронацию. «Интересно, что бы я мог сказать в свои последние минуты? Кому призвал бы подчиниться?», – мелькнуло в голове15.

На высоких витражах собора играли солнечные лучи, заставляя сиять золочёные нимбы за головами святых. «Только Господу!», – уверенно подумал Шарль, разводя руки крестом и поднимая лицо к радужному сиянию сверху. Певчие восторженно пропевали молитвы за здоровье его тела, архиепископ уже держал дискос, в который извлекал из мирницы часть священного елея, светские пэры преклонили одно колено, духовные – оба, как для моления. Спокойствие снизошло на всех со звуками антифон… И только Шарль больше ничего не видел, не слышал и не чувствовал. Он как будто отрешился от всего мирского в тот миг, когда поднял голову в неизмеримую высоту собора. Последняя связь оборвалась, он больше никому ничего не должен.

Большим пальцем руки архиепископ коснулся елея в мирнице и тронул им макушку Шарля. Затем провел по груди, по плечам и локтям, и, в последнюю очередь, смазал обе его ладони, возвещая собравшимся о «возрождённом Хлодвиге». Как сквозь сон, новый король позволил себя поднять и облачить, но все действия отпечатывались в сознании лишь короткими обрывочными впечатлениями: оранжевое пятно туники с рябью геральдических лилий, расшитая далматика, грузом опустившаяся на плечи мантия… От тяжести жезла правосудия заторможенная в отрешенности рука едва не опала, но кто-то из духовных пэров заботливо её поддержал. Скипетр другая рука удержала крепче…

– Да здравствует король Шарль Седьмой!

Он вернулся к жизни уже сидящим на троне над амвоном, с ощущением жёсткого золотого обруча на голове. Один за одним, перед ним склонялись его пэры, принося оммаж. Последней, в обход протокола, подошла Жанна.

– Мой милый король! – выдохнула она. – Здравствуй вовеки!

И, опустившись, припала головой к его колену.

Она сделала это порывисто. Слишком. Переживший только что минуты неземной благодати Шарль невольно отклонился всем телом, но это мало кто заметил.

– Ноэль! – загремело под сводами собора.

Певчие грянули Te Deum и двери на площадь раскрылись, впуская толпу. В воздух полетели монеты, медальоны и выпущенные на волю птицы. Сквозь приветственные крики и фанфары ничего больше нельзя было разобрать, однако Ла Ир, орущий вместе со всеми, всё же услышал, что де Ре что-то говорит.

– Что? – переспросил он. – Повтори громче, я не расслышал!

– Мы не того короновали, – не повышая голоса повторил де Ре.

Наступало время литургии и причащения.

* * *

Ближе к вечеру, сидя, подобно Иисусу среди двенадцати пэров за трапезой, новый король принимал поздравления и раздавал милости.

– Всё прошло чудесно, ваше величество, – шепнул ему архиепископ. – Даже несмотря на спешку, все приготовления сделались вовремя, а сама церемония вдохнула в ваших подданных новые силы.

– Я всем доволен, – величаво произнёс Шарль.

– И всё-таки… – архиепископ замялся. – Вы должны меня понять, сир, нужно какое-то объяснение… Для летописи… для истории… Почему вы так торопились с коронацией?

– Господь так хотел.

– Должен ли я это понимать так, что на скорой коронации настаивала Дева, присланная Им, а вы, сир, подчинились воле Его?

Шарль посмотрел тяжелым взглядом

– Господь так хотел, – повторил он.

Архиепископ мягко улыбнулся.

– Воистину так, ваше величество. Воистину так.

Реймс

(18 июля 1429 года)

Дни после коронации прошли в празднествах достаточно пышных для военного времени. Прямо на следующий день был устроен традиционный турнир, для которого за городскими стенами подготовили большое просторное ристалище. От обилия щитов с гербами рябило в глазах. Шатры самых причудливых расцветок тянулись до самого леса, ничем не отличаясь от военного лагеря, которым, по сути, и являлся этот почти город, заполненный рыцарями и их прислугой. В турнире пожелали принять участие представители всех знатных семейств, отцы и сыновья которых были в состоянии водрузить на себя доспехи и взять в руки меч или копьё.

По числу заявленных поединков состязания грозили растянуться дня на три, а то и больше. Но король повелел не скупиться и отменил только традиционный бухурт16, объяснив это решение тем, что негоже французским рыцарям биться друг с другом войско на войско. «Этот поединок мы перенесём на другое поле, и герб противника для всех будет один – герб английского короля!», – заявил он вполне патриотично, что для многих прозвучало многообещающе. «Король не намерен останавливаться, – шептались обнадёженные. – Вот увидите, сразу после празднеств он сам возглавит войско и выгонит всех англичан к чёртовой матери!».

Жанна в турнире не участвовала. Ей отвели место на трибуне для знати, которое девушка заняла с полным правом, поскольку накануне король пожаловал её семье дворянство. Теперь Жанну следовало именовать Девой де Лис, а деревня Домреми, как её родина, освобождалась от налогов «во веки веков».

Герб новой дворянки уже был заботливо разработан – на ровном поле увенчанный короной меч и две геральдические лилии – что удивило многих, но не всех. Мадам Иоланда объяснила геральдикам такое решение рисунка тем, что крестьянская девушка – это дитя Божье и, в той же мере, дитя первого Его ставленника – короля, в силу чего имеет все основания носить королевские лилии за избавление государства от угрозы полного захвата. А меч – меч Мартелла – просто обязан нести на себе корону, и потому, что являлся мечом великого короля, потому что стал орудием, которым Господь указал на свою посланницу, и потому что привёл законного наследника на коронацию! Кое-кто подозревал, что идея герба как раз мадам Иоланде и принадлежит, но своё авторство герцогиня завуалировала, как могла, сославшись на прецеденты из времён настолько давних, что о них никто не помнил.

К жалованному дворянству Жанна отнеслась со спокойной благодарностью, но за Домреми благодарила горячо. Иное дело братья Клод – Жан и Пьер. Одуревшие от счастья, новые дворяне замучили всех, кого знали, вопросами, могут ли они теперь участвовать в турнире, в каких именно состязаниях и на каких условиях? И без конца сокрушались, что не успеют заказать доспехи с гербом, который удалось нарисовать только на щитах, что, по мнению Пьера и Жана было не слишком роскошно.

Зато родовитая знать щеголяла во всём блеске. Рене Анжуйский, большой любитель всяких новшеств, привёз разработанную в Германии последнюю модель булавы, мало напоминающей боевую, но вполне пригодную для поединка, вошедшего в турнирную моду совсем недавно. И все молодые рыцари толпились вокруг герцога, как диковину рассматривая увесистую деревянную дубинку с многогранным сечением и толстым металлическим нобусом17 на рукояти. Некоторые предприимчивые оружейники, что расставили свои палатки на поле в мгновение ока, не успели ещё утихнуть коронационные моления, уже выложили для особо состоятельных покупателей нечто подобное, но тоже подходили и с поклонами просили его светлость позволить им рассмотреть германскую новинку получше.