Ирландия. Прогулки по священному острову - Мортон Генри Воллам

Англичане сказали бы: «То, что было хорошо для отца, хорошо и для нас, а вы можете убираться ко всем чертям!»

3

В чем очарование Ирландии?

Это очарование страны, которая до сих пор духовно живет в восемнадцатом веке. Ирландия, в отличие от Англии, Франции или Италии, — страна, где людям безразлична механизация. Машины, которые в любой другой стране отправились бы на помойку, до сих пор эксплуатируются ирландским селом. Локомотивы и вагоны, которые, по мнению англичанина, должны быть давно уничтожены, все еще катаются по главным магистралям Ирландии и придают местному ландшафту вид старины. Зато каких великолепных лошадей вы видите в полях! Какие потенциальные победители больших соревнований пасутся на лугах!

Самый бедный фермер в Керри найдет деньги, чтобы покрасить свою тележку, в то время как обеспеченный владелец гаража не считает для себя позором ехать на «форде», брызговики которого привязаны к корпусу веревкой! («Подумаешь, это всего лишь машина!»). Если в ирландский город въедет новый «роллс-ройс», никто не остановится и не восхитится чудом техники.

Такое отношение приятно удивило меня, как и любого другого человека, приехавшего из страны, сходящей с ума от машин и скорости.

Мы идем на аукцион «Кристис» и выкладываем огромные деньги за стулья, изготовленные Чиппендейлом, Хепплуайтом и Шератоном. Мы идем на аукцион «Сотбис» и платим сумасшедшие деньги за книги восемнадцатого века, переплетенные в телячью кожу, и за гравюры того же периода, изображающие охоту и почтовые кареты, мчащиеся по Большой северной дороге, постоялые дворы, где меняют лошадей, и другие сцены «румяного, здорового века». Стало трюизмом утверждение, что каждый век ностальгирует о предыдущем столетии. Мы становимся сентиментальными, когда вспоминаем правление королевы Виктории, и во всем этом, как мне кажется, таится грусть по спокойным дням, которые ушли навсегда, дням, когда наши прадеды, со всеми их грехами и лицемерием, были ближе к земле.

В Ирландии эта эпоха еще не минула. Здесь еще не сгорели свечи восемнадцатого века. Это — страна лошадников и пастухов. Если бы ожили сквайр Уэстон, Джоррокс, Тони Лампкин или доктор Синтаксис [15], возможно, Ирландия была бы единственной страной, в которой они почувствовали бы себя вполне счастливыми. И удивительно: еще более древний и эксцентричный персонаж, чем все остальные, почувствовал бы себя в Ирландии как дома, потому что никто здесь не проявил бы невежливости и не назвал бы его сумасшедшим. Это — Дон Кихот!

В графстве Лимерик есть один дом, укрывшийся за стеной. С обоих концов этой стены имеются две сторожки. Вы можете стучать в дверь и кричать хоть до судного дня, — привратник вас не впустит. В сторожках никого нет, и окна, те, что не разбиты, много лет никто не мыл. Однако в Ирландии внешний вид ничего не значит.

Старые деревья до последнего времени скрывали длинное, низкое здание, портик с колоннами и веерообразное окно над входной дверью. В имении есть конюшня и различные надворные постройки.

Я позвонил в колокольчик. Собаки разнообразной масти и размеров устроили страшный гвалт. Дверь отворил худой человек среднего возраста с лошадиным лицом. На мужчине были бриджи для верховой езды, лосины и куртка из грубого твида, подбитая кожаными полосками на запястьях и плечах. Выглядел он грозно и смотрел на меня холодными глазами; такое выражение лица Ирландия приберегает для сборщика налогов. Шесть или семь собак разных пород яростно лаяли на меня, что не делало прием хоть чуточку теплее.

— Кто вы такой? — сурово спросил мужчина. Одна из собак слетела вниз по ступеням и отрезала мне отступление. На редкость свирепая гончая. Даже в столь опасный для меня миг на ум невольно пришел сэр Оливер Лодж. Собака лаяла и скалила зубы, нехорошо поглядывала на мои лодыжки, а затем попятилась, словно выбирая лучшую цель.

— Молчать, Пэт! — гаркнул мужчина. — Не то угощу кнутом. Поди прочь. И вы тоже, Белл, Ред Мэйд, всем молчать! Кто вы такой, черт подери?

Я сказал, что у меня для него есть письмо от друга.

— Вы друг Майка? — воскликнул он. — Входите, да входите же…

Его манера тотчас изменилась. Он улыбался, как мальчик. Холодная подозрительность уступила место экстравагантному дружелюбию. Друг Майка! Подумать только! Он взял рекомендательное письмо и сунул его в карман куртки, не открывая. И как поживает старый черт? Его кобыла Кэтлин плохо показала себя в Курраге. Видел ли я гонки? Еще бы!

Все время, пока мы обменивались рукопожатиями и шли по коридору, мне казалось, что мы с ним закадычные друзья, встретившиеся после долгой разлуки.

— Мэри, — крикнул он возле лестницы, — иди-ка сюда! К нам приехал друг Майка. Как вас зовут? — спросил он театральным шепотом. — Мистер Хортон приехал повидать нас. Да, друг Майка…

И, несмотря на частые поправки с моей стороны, до самого конца моего визита я так и оставался мистером Хортоном.

Мы вошли в комнату, которая за два столетия ничуть не изменилась. Это был кабинет хозяина. Вернее сказать, это была комната, в которой он подписывал чеки, хранил родословные лошадей и поддерживал связь с миром лошадников. Из золотой рамы на нас смотрел пожилой человек, копия моего хозяина. На старике был парик с косой, табачно-коричневый сюртук и светлый жилет. Судя по носу, по вечерам он не прочь был приговорить бутылку портера. В кабинете я увидел книжный шкаф работы Шератона, наполненный книгами в переплетах из телячьей кожи, письменный стол с грудой бумаг и накрытый для завтрака овальный стол красного дерева.

— Херес или, может, стаканчик виски? — спросил хозяин.

В огромные стаканы с виски он добавил по чайной ложке воды, мы улыбнулись друг другу и уселись за стол. Ирландцы, встречая гостя, к которому расположены, либо хотят создать такое впечатление, всем своим видом показывают, что его появление отодвинуло на второй план остальные дела, и ничто на свете не имеет значения, кроме этой замечательной встречи. Такое поведение заразительно. Оно найдет отклик даже у самого глубокого мизантропа.

И мы заговорили о Майке. О лошадях Майка, об английской жене Майка, об отце Майка и о его знаменитом дедушке, о правительстве, о мистере Косгрейве, о тотализаторе и налогах на выигрыши, о Майкле Коллинзе, его жизни, его смерти, его месте в истории, о шеннонском проекте, о свободной торговле, ирландском сельском хозяйстве и о состоянии коневодства. Затем снова о Майке.

В этот момент вошла жена моего хозяина, Мэри. Она принадлежала к типу живых маленьких ирландок — темноволосых, голубоглазых, моложавых, отлично умеющих обращаться с мужчинами. Вы смотрите на них и восхищаетесь их искренностью, чувством юмора, презрением к условностям, умением поддержать мужской разговор. За всем этим вы словно видите толпу братьев, и все на лошадях!

Она мигом, что называется, ввела меня в семью и объявила, что Майк в своем репертуаре: посылает друга в день, когда кухарка ушла навестить старую мать в Клонмеле и когда на ланч нет ничего, кроме холодного пирога. Может, сходим в огород, нарвем овощей для салата? И мы пошли.

У ирландцев нет претензий среднего класса. Английскому среднему классу постоянно льстят, его ласкают пресса и политики, потому что знают, что он слишком «респектабельный», слишком снобистский и слишком глупый, чтобы взбрыкнуть против фантастического финансового груза, возложенного на его плечи. Людей этого слоя одолевают всевозможные дурацкие социальные фетиши. Никогда нельзя приходить к ним без предупреждения: а вдруг кладовка окажется пустоватой, тогда хозяйка испытает унижение. Но Ирландия обладает здоровой, и я бы сказал, аристократической беззаботностью в отношении подобного: «Принимайте нас такими, какие мы есть, или отправляйтесь ко всем чертям!»

Итак, пока миссис О’М… занималась пирогом и салатом, я пошел с ее мужем осматривать ферму. Восхитился коровами, добрел до огороженного участка возле конюшни, в котором увидел перепугавшихся жеребят. Они галопом помчались прочь, гривы и длинные хвосты развевались по ветру. В следующем загоне находился потенциальный победитель национальных скачек.