Акимуды - Виктор Ерофеев

– Я снова молилась, просила о помощи, – недвусмысленно глядя на Акимуда, продолжала Зяблик.

Раздался грохот. В дверь люкса вошел Куроедов – самый честный чекист России. Что это был за роман! Этот роман пах гибискусом. Чтобы не дать Зяблику застояться, Куроедов придумал ей задание: шпионить за олигархами. Олигархи узнали об этом задании еще раньше, чем Зяблик, и приняли это как данность.

Олигархи сродни давнишним советским писателям. Внешне они демонстрировали свою преданность, но внутри были червивы. Перевезли семьи за границу, даже бывших жен и довольно далеких роственников, брюзжали, гримасничали, шептались и страдали явно выраженным пессимизмом относительно будущего своей родины и разными оттенками педофилии. Зяблик заразилась пессимизмом, превратилась в двойного агента, но ее пессимизм распространился и на самих олигархов, на их повышенный эротизм, капризность, переходящую во вздорность, во все поглощающую странность, как будто деньги развивают в человеке прежде всего отрешенность от нормы, в манию коллекционерства, равносильную первобытному собирательству.

Куроедов просчитался. Зяблик бросила его и завела роман с Денисом. Денис отправил ее в скромную квартиру на Студенческой. Мы с Акимудом бросились ее утешать. Она не желала утешаться. Неожиданно для меня она стала меня отталкивать и, обратясь к Акимуду, спросила:

– Зачем вы так сделали, Николай Иванович?

– Что? – не понял Акимуд.

– Зачем вы сделали его любителем малолеток?

Николай Иванович ужасно растерялся. Он упал перед ней на колени, принялся целовать пальцы ног.

– Эх, вы… – сказала Зяблик, хотела отпихнуть его, но передумала.

076.0<ТРЕУГОЛЬНИК>

– Мальчики! Мальчики! – захлопала в ладоши Зябл ик. – Покажите мне немедленно ваши хуи.

– А разве можно женщине ругаться матом? – застеснялся Посол.

– Папик! – вскричала Зяблик. – Мат – это использование четырех определенных слов для ругани, посыла, агрессии. Хуй – это не мат. Пошел на хуй – вот это я уже матерюсь.

Она постучала нашими хуями, как шлепанцами, друг о друга, прикрыла залупами глаза, будто надела очки для бассейна, и взяла наши хуи себе в рот.

– Тебя никто не трахал в зад? – спросила меня Зяблик.

– Не довелось, – признался я.

– Зря прожил жизнь! – заявила Зяблик. – Жопа мужчины и женщины – единый центр удовольствия. Жопа – преодоление взаимного недоверия!

Она вскочила на стол и повернулась к нам спиной, оттопырив и пошлепав свою очаровательную задницу, как в каком-нибудь грошовом мюзикле.

– Но мужчины, – она развернулась и щедро послала нам воздушные поцелуи, – ужасно неразвитые существа! Куроедов ненавидит содомию. Денис до отвращения брезглив. Остается трахать тебя! Посол, потрахай его!

Посол покраснел.

– Я готов, – сказал он. – Ясперс прав, уже давно вы отбились от нас. Мы поделили человека пополам: мама взяла душу, а папа – тело.

– Ну, если ты бог, – разозлилась Зяблик, – то почему ты ни черта не видишь! Ты окружен спецслужбами!

– Это мое попустительство. Нельзя все знать. Иначе ничего не получится…

– Они хотят тебя уничтожить! – не унималась Зяблик. – Тебя можно уничтожить?

– Если они откажутся от бессмертия, я им все прощу, дам вечную жизнь. Нам сверху строго приказали: налагайте на крепостных своих людей всякие работы, взимайте с их оброк и требуйте отправления личных повинностей с тем только, чтобы они не претерпели через сие полное взаимное уничтожение и не становились бессмертными… А они становятся…

Зяблик взяла Посла за руку:

– Ну, как же ты, милый, всю эту хренотень допустил!

Папочка, ну разве так можно!

Мы с Акимудом взяли Зяблика за ноги и за руки и потащили на двуспальную кровать.

– Вы лизали кому-нибудь жопу? – орал Акимуд. – Я – вот! – лизал!

Зяблик хохотала и кричала:

– Мне щекотно!

Пьяная, она оттрахала нас вдвоем во все дыры, всхлипнула, перднула половым органом от наплыва впечатлений и провалилась в сон… Мы просидели с Акимудом до утра, глядя в туманное окно, преисполненные нежности друг к другу.

– Ну, вот, мы с тобой – молочные братья, – сказал голый Акимуд и крепко пожал мне руку.

Часть третья

Самозванец поневоле

077.0

Наконец, к ночи приехали. Вылезли на главной площади, поглазели на памятник Ленину, зашли в гостиницу, сняли люкс и пошли в ночной клуб. В ночном клубе съели бифштекс с грибами, выпили водки и пошли в бар смотреть, как живут люди. Они зажигали; вовлекли нас в свою компанию, было очень тепло и душевно, незаметно началась драка. Послу дали по морде, разбили губу, объяснили, что он не так пляшет. Мы с Зябликом, как могли, защищали Посла, нас тоже побили, пришла полиция, хотели нас забрать, но Посол показал свою дипломатическую карточку – от нас отстали, мы стали плясать дальше, девчонки вешались на нас, целовались, задирали юбки, все дико кричали, но музыка была сильнее нас.

Под утро Посол пригласил всех танцующих к нам в номер продолжать веселье. В гостиницу нас всех не пропустили – кто-то предложил ехать в сауну, поехали в сауну, накупили водки, включили громкую музыку, девчонки прыгали в сауне по диванам, разбрасывая вокруг себя одежду, орали, парились, бросались с визгами в ледяной бассейн – заснули мы все вместе вперемежку на полу.

Утром в сауну нагрянул губернатор, коротко стриженный, с волевым квадратным лицом, с чиновниками, цветами и шампанским. Мы стали опохмеляться. Ели горячий супчик, жевали квашеную капусту, капали на пол рассолом – вышли мы все на главную площадь: губернатор, девки, непонятные люди, чиновники, а там народу видимо-невидимо и памятник Ленину.

Как увидел народ Посла, бледнолицего от выпитой водки, так и встал – от мала до велика – на колени, рухнул головой в снег. Замер народ. Посол стоял в волчьей шапке-ушанке, в растегнутой шубе и дико озирался. Последним упал на колени сам губернатор, моложавый мужчина с опытными глазами. Посол молча ждал, что будет дальше.

Из толпы упавшего на колени народа выделился старик – лет девяноста, с картузом в руке. Он встал с колен и издалека пошел на нас, наступая на согнутых людей. Подойдя к Послу, он снова упал на колени и закричал протяжно:

– Батюшка ты наш!

Посол не вымолвил ни слова. Губернатор подполз к старику на коленях и тоже крикнул:

– Батюшка ты наш!

Направо от нас сверкала куполами церковь. Был холодный солнечный день.

– Батюшка ты наш! – вновь прокричал губернатор.

– Батюшка!.. – подхватил народ.

– Мы пришли поклониться тебе, – продолжал губернатор. – Мы знаем, кто ты есть – ты наш царь!

– Царь!.. – ухнула площадь.

– День начался неплохо, – шепнула мне на ухо Зяблик.

Стоящие вокруг площади, как живая изгородь, омоновцы и просто городские полицейские тоже рухнули на колени с дикими, просветленными лицами. Быстрые руки народа схватили Посла и водрузили его на пьедестал, рядом с каменным Лениным. Церковь ударила в набат – когда звуки набата закончились, народ поднял голову и посмотрел на Посла.

Посол подумал и сказал твердым голосом:

– Братья и сестры, я знал наверняка, что вы не подведете меня!

Площадь ответила на эти слова утробным воем радости и векового облегчения. Грянул гимн:

– Боже, царя храни…

– Хорошие слова, – одобрила Зяблик.

Внезапно, после гимна, на площади появились девушки в белых дубленках и белых кружевных платках. Они принялись раздавать страждущим бесплатно бутылки водки. Начался всенародный праздник. Губернатор пригласил Посла в здание городской Думы на главной площади – площади Ленина.

– Как ты относишься к Ленину? – спросила Зяблик Посла.

– Отстань, – огрызнулся Акимуд.

В Думе все уже было накрыто. Столы ломились от разносолов. Огромные осетры, как птицы, носились в воздухе. Губернатор склонился к царю:

– Ко мне прибегают ночью помощники из трактира «Золотой ярлык», будят, говорят, приехал к нам в город человек, очень похожий на царя.

– Как называется ваш город? – спросил Акимуд.

– Великие Помочи, батюшка, – молвил губернатор. – Один из самых старых городов на Руси. Святой город! Имеются иконы Андрея Рублева. Возьми меня в услужение. Буду преданным рабом твоим, батюшка.

Почетные граждане города плакали от переполнявших их чувств. Все превратилось в демонстрацию любви к русскому царю.

Неожиданно среди гостей появился Куроедов.

– Можно тебя на минуточку? – прошептал он Зяблику.

– Ты меня любишь? – поинтересовалась Зяблик.

– Прекрати! Ты что, решила свергнуть конституционный строй?

– Брошенный мужчина не может быть тайным агентом, – жестоко ответила Зяблик.

078.0<ТЕОМАХИЯ>

Вернувшись в гостиницу, в номер, заваленный букетами цветов и подарками, Акимуд затосковал. В нем словно проснулся какой-то недуг. Зяблик всполошилась. На желто-коричневом, холмистом диване он лежал, вялый и бледный. Он жестом попросил задернуть занавески нашего номера люкс.