(Не) Сокровище капитана - Наталья Шнейдер

высоте, пусть даже по меркам бывалых моряков качало не сильно — вон как уверенно стоял Генри, да еще и меня держал. Больше, собственно, не происходило ничего — только все крупнее становилось белое пятнышко на горизонте, постепенно разделяясь на несколько, пока не стали видны мачты, а за ними и корпус. Не знаю, сколько понадобилось времени для этого — я потеряла ему счет почти сразу.

Наверное, будь у меня на душе спокойней, я давно бы ушла в каюту. Но сейчас, здесь, на палубе, когда ветер трепал юбки и ворошил прическу, когда кругом было столько людей, поглядывавших на меня кто с любопытством, а кто и с насмешкой, когда рука Генри лежала на моей талии, а сам он словно врос в палубу, оберегая меня от качки, я могла не думать о другом мужчине. О том, что родители были правы, когда твердили, будто он мне не пара. Что Генри был прав, с самого начала предупредив, что выкупа я не дождусь. Можно было не сетовать, какой же дурой я оказалась, и не вопрошать, где же были мои глаза. Глаза-то были на месте, Джек красив и обходителен. И очень настойчив. Сами собой всплыли воспоминания о той ночи в монастырском саду. Меня передернуло.

— Что случилось, сокровище мое?

— Ничего. Ветер.

Он не стал расспрашивать, просто сильнее притянул к себе, а я накрыла рукой его запястье. С ним рядом образ Джека стирался из памяти, истаивал, будто дурной сон.

Корабль уже можно было разглядеть целиком, даже муравьев-людей, мельтешащих на палубе.

— Шла бы ты вниз, сокровище мое, — сказал Генри. — Пушечные порты пока закрыты, но…

— Хорошо, — не стала я спорить. — Я буду в операционной. На всякий случай.

— Погоди… Они спускают флаги.

— Что это значит?

— Сдаются. Операционная не понадобится. И все же тебе лучше уйти. Мало ли, вдруг это ловушка.

— Это возможно? — суета на чужом корабле начала затихать, а люди на нашем, наоборот, напряглись, словно ждали сигнала к действию.

— Все возможно. Ловушка: дать нам расслабиться, подойти поближе и выстрелить. Или кому-то из людей купца изменит выдержка, и он пальнет в белый свет, а попадет в тебя.

Я помедлила.

— Генри… скажи правду. Ты заботишься исключительно о моей безопасности, или боишься, что я увижу что-то, чего не следовало бы видеть?

— И то и другое. Среди моих парней не осталось тех, кто совсем берегов не чует, и нарываться они не станут, но может случиться всякое. Люди непредсказуемы. Кто-то что-то не то сказал, кто-то от страха пальнул — и понеслось…

— Хорошо. Тогда я буду в каюте, и пришли за мной, если понадоблюсь.

Вернувшись в каюту, я тут же пожалела об этом. Казалось, в замкнутом пространстве качка усилилась вдвое, и желудок тут же начал бунтовать. Вспомнив совет лорда Коннора, я намочила ткань, обмотав шею и лоб. Помогло не слишком. Самое обидное, казалось, что я зря ушла с палубы. Наверху не происходило ничего особенного. Кто-то о чем-то негромко переговаривался, топали ноги, что-то несколько раз проскребло по палубе, пару раз грохнуло, один раз грохотом заглушило вскрик. Через пять минут ко мне в каюту постучались и попросили помочь. Один из матросов уронил на ногу тяжелый ящик.

Толстая кожа башмака отчасти защитила ногу — пострадавший отделался трещиной в кости. Можно было обойтись и без магии, но возиться с пациентом было приятней, чем в одиночестве страдать от морской болезни, так что я затянула трещину и наложила повязку, чтобы зафиксировать ногу, велев по крайней мере до завтра не ронять на ступню тяжелые предметы, не бегать, не играть в салочки, да и в кальчо[1]. Пострадавший ухмыльнулся и пообещал быть паинькой.

Качка становилась все сильнее — в каюту я в прямом смысле ввалилась. Затворила дверь, оперевшись на нее всем телом. Корабль перевалился с носа на корму — меня понесло к окну. Шарахнула молния, на миг ослепив. Гром прилетел не сразу, его заглушил шум волн, но почему-то было понятным: гроза приближается, а не отдаляется.

Я захлопнула ставни, на ощупь найдя задвижку. Так же на ощупь пробралась к кровати. За ставнями гремел о стекло дождь, время от времени его заглушал гром. С палубы доносились команды — смысла их я по-прежнему не понимала, был ясен только тон голосов — спокойный, уверенный. Значит, все идет так, как надо. С этой мыслью я и уснула.

Чтобы проснуться, грохнувшись на пол. В каюте было темно, хоть глаз выколи. Где-то на комоде должна была стоять свеча, а в ящике – лежать огниво, но едва подумав о них, я потеряла всякую надежду добраться и зажечь свет. Корабль трясло, болтало, казалось, во всех направлениях разом, дерево ныло, трещало, стонало. Что-то прошуршало по полу, что-то перекатилось.

Все, что я смогла — вползти на кровать, раскорячиться в шкафу морской звездой и молиться. Подумать только, какие-то несколько часов назад послание от Джека показалось мне концом света. Да по сравнению с тем, что творилось сейчас, когда я то летела вниз вместе с кораблем, потеряв всякое ощущение опоры, то взмывала вверх к самому престолу божьему и тело на несколько мгновений становилось удивительно тяжелым, когда меня швыряло то в одну, то в другую сторону, не оставив никаких чувств, кроме животного ужаса — мне было вовсе не до Джека, пропади он пропадом!

Вспыхнул свет, я зажмурилась.

— Как ты? — спросил Генри.

Я открыла глаза. Снова качнуло, дверца шкафа распахнулась, явив мне капитана: ноги расставлены, руки упираются в дверные косяки.

— Не знаю, — выдавила я. Мир опять ухнул куда-то вниз, и я прокусила губу, чтобы не завизжать. Не выдержав, спросила:

— Мы не умрем?

Капитан расхохотался.

— Когда-нибудь непременно умрем.

Ах, ты! Забыв обо всем на свете, я запустила в него подушкой. Корабль качнулся, и подушка прилетела в стену ярдах в двух от двери.

— Но не сегодня.

Генри, пошатываясь, в пару шагов добрался до меня, по пути умудрившись увернуться от стола, решившего его боднуть. Присев на край кровати, погладил меня по голове.

— Страшно?

Я кивнула.

— Могу предложить бренди. Напиться и забыться.

— Нет, спасибо, меня и так мутит. — Не удержавшись, я повернула голову, прижавшись щекой к его ладони. — Говоришь, не сегодня?

— Шторм сильный, но мы переживали и худшие. Корабль выдержит.

— Спасибо, — я