Зеркало, или Снова Воланд - Андрей Малыгин

Ровно в семнадцать ноль-ноль в их кабинетах привычно оживали хрипловатые селекторы, и знакомые голоса начальника производства или его заместителя устраивали вечернюю перекличку в виде селекторного совещания. Но и после того как пластмассовые ящички замолкали, руководящий состав не имел обыкновения тотчас же покидать свою «родную» территорию. Дневная жизнь предприятия получала вечернее продолжение. И в первую очередь для тех, кто этого пожелал. Но главным и негласным сигналом к убытию или расслаблению обычно бывал отъезд с предприятия «папы». Вот уж после этого можно было не опасаться, что по какому-то неотложному делу тебе придется срочно лететь на шестой этаж.

Присутствие секретаря парткома на селекторной оперативке было необязательным, потому как сугубо касалось вопросов производства. Но негласный закон соблюдался и здесь.

Часы показывали шестнадцать пятьдесят шесть.

— Гарпия, давай лети к Филомене и передай, что спектакль пора начинать, — весело посмотрел сначала на птицу, а потом на Шумилова «Воландин», — а потом вместе с остальными жди нас на набережной у бывшего губернаторского дома. Мы скоро будем…

— Слушаюсь, один момент… Петрр Перрович, — живо ответила птица и тут же бесшумно вылетела в открытую форточку.

— Ну вот, любезнейший Валерий Иванович, — улыбнулся, вставая, могущественный собеседник, — и нам пора отбывать… Не хотите ли составить компанию и вместе с нами прогуляться по вашему древнему городу? Подышать, побродить по вашей замечательной набережной? Сегодня вечером, мне думается, там будет много интереснейших событий, очевидцем которых вы можете оказаться… Не упустите возможность. Все равно ваш благоухающий капитан уже поспешно покинул свой заметно опустевший корабль и возвращаться обратно, как мне кажется, совсем не намерен… Не так ли, Аллигарио? — посмотрел он на своего помощника.

— Шеф, вы, как всегда, на удивление правы, — заулыбался развязно мальчишонка и в тон «Воландину» проговорил: — Капитан этого ведомства не в лучших чувствах только что отбыл в направлении дома и возвращаться, как вы справедливо заметили, уж точно не собирается…

Хозяин кабинета поспешно поднялся:

— Петр Петрович, так, может быть, на автомашине… Прямо до самой набережной и докатим?.. Я мигом, сейчас позвоню…

— Нет-нет, уважаемый, — запротестовал гость, — отчего же, в городском транспорте куда приятнее… Ощущаешь себя в самой гуще событий. От народа не следует надолго отрываться. Да и спешить нам, откровенно говоря, незачем… Мы никуда не опоздаем. А сколько иной раз дополнительной информации здесь можно почерпнуть… Вы этого не замечали?.. В тесноте да не в обиде… — улыбнулся он как-то загадочно, и зеленый глаз его снова полыхнул огнем. — А ты, Аллигарио, займись-ка пока регулировкой транспорта, а то на улице столько машин развелось, столько от них шуму да дыма. А иной раз и всякие неприятности чуть не случаются… — намекнул он о чем-то туманно и многозначительно.

И действительно, тут же на проезжей части дороги произошли удивительные изменения.

На перекрестках улиц, вплотную примыкавших к заводской территории, как из-под земли, вдруг выросла пара рослых постовых милиционеров с полосатыми жезлами и громкими заливистыми свистками. Несмотря на обычное спокойствие светофоров, они решительными и четкими действиями мгновенно остановили потоки автотранспорта, кроме троллейбусов, и направили их в объезд по запасному пути. Водители, крайне удивленные и раздосадованные таким внезапным поворотом событий, недовольно морщились, ругались и, раздраженно жестикулируя, совершенно не понимали, а что же вдруг произошло и в чем невидимая для них причина. А некоторые, самые непоседливые и любознательные, высовываясь из окна, так прямо и спрашивали у постовых, на что получали один и тот же непривычный и странный ответ: «Повышенный уровень шума и углекислого газа». Большинство после этого недоуменно пожимало плечами и послушно поворачивало в объезд, а чем-то до чрезвычайности раздраженный худой и небритый водитель аварийной машины, получив такое не серьезное для него разъяснение, даже злобно закричал: «Черт знает что такое!.. Какой шум, какой углекислый газ?.. Ну надо же!.. Дурака валяют!.. Что хотят, то и делают!..», ввернув при этом ну уж совершенно нелитературное выражение.

Пешеходы же, заметив внезапные изменения в движении автотранспорта, удивленно переглядывались и крутили по сторонам головами, стараясь доискаться до причины неожиданных перемен. Но визуально их зоркие взгляды так-таки ничего и не смогли зафиксировать. Зато некоторые из них сделали неожиданно мудрые предположения: «Наверное, опять кто-то пожаловал на завод?..» — делая ударение и многозначительно закатывая кверху глаза на слове «кто-то».

И уж, конечно, никто из них не обратил ни малейшего внимания, как через самое короткое время из «директорской» проходной завода вышли двое высоких мужчин и мальчик-пионер. Один из них, в тонких очках и темном костюме с малиновым галстуком, удивленно посмотрел по сторонам, еле заметно про себя ухмыльнулся, но вслух ничего не сказал. Все вместе они беспрепятственно проследовали на остановку на другой стороне улицы и вошли в моментально подкативший троллейбус маршрута № 1 с жирным номером «13» на синем борту.

Стоило только вышеозначенному троллейбусу захлопнуть двери и тронуться далее по маршруту, как постовые на перекрестках словно испарились. А пожилой водитель микроавтобуса с красным крестом впоследствии с особым упорством категорически утверждал, что «его» милиционер ну прямо так и растаял у него на глазах. Отчего, совершенно ошарашенный этим удивительным фактом, он резко затормозил, едва не столкнувшись с зади идущим грузовиком, и привел в замешательство своих пассажиров в белых халатах. Вернувшись же восвояси, дежурный врач, как ни отбивался свидетель-водитель Потехин, внимательно осмотрел его язык и глаза, измерил кровяное давление, постучал молоточком по ногам и рукам и поставил точный диагноз: «Переутомление».

А в то же самое время, когда Петр Петрович отдавал Гарпии известное указание, Федор Александрович Кружков, заместитель Орлова по коммерческим вопросам, находился в своем рабочем кабинете и время от времени, задумчиво вскидывая левую руку, проверял положение стрелок на импортных золотистых часах. Был он весь напружинен и крайне нетерпелив. До известного только ему времени X оставалось не более десяти минут. После этого по всем своим предварительным расчетам он вынужден будет быстро покинуть кабинет и отправиться на «срочное и непредвиденное деловое» свидание. Но согласитесь, что встречи и называются непредвиденными потому, что предвидеть их заранее не представляется ну никакой возможности. Кто бы и как бы того ни пожелал.

Федор Александрович весь был в предвкушении заведомо известного ему результата от предстоящего «делового» свидания, потому как подобные встречи случались и раньше, но не так часто, как можно было бы их ожидать. Надо же и делом иногда заниматься.

Немногим более пяти месяцев назад стукнуло Федюхе, как называли его в детстве родители, ни много, ни мало, а ровно пятьдесят годков. Можно сказать, что целых полвека накатило. Появился на свет он в самом начале последнего весеннего месяца мая в утопавшем от нежной зелени густых деревьев селе Охотине, что раскинулось по берегам широкого озера. Несмотря на случавшиеся скандалы в семье, Федор Александрович всю свою сознательную жизнь маялся, кружился и охотился за прекрасной половиной рода человеческого, за что неоднократно бывал жизнью наказан.

Вначале его отец, Александр Петрович Кружков, человек довольно крепкой крестьянской руки и далеко не робкого десятка, порол сынка от души вожжами за то, что наследничек тайком подсматривал на озере за купающимися нагишом местными девками. Ну а потом… а потом уж случалось всякое…

Как-то раз из своей очередной командировки он вернулся домой буквально в одних носках. Все остальное на нем было чужим. Дома, конечно же, объяснил, что вечером в гостиничном номере после напряженных трудовых свершений он решил принять живительный душ, чтобы смыть с себя за день накопленную усталость, а, выйдя из ванной, с удивлением обнаружил, что вместе с усталостью в знак солидарности «смылись» и вещи… Что же произошло на самом деле — об этом история умалчивает. В другой раз после дальней и тяжелой командировки в очень южном направлении у Кружкова болели бока, и на левую ногу он сильно прихрамывал.

Но раны залечивались, а врожденная «болезненная страсть» даже с возрастом не хотела отступать ни на шаг. Нет, это было не в его правилах — пройти равнодушно мимо смазливой, хорошенькой женщины, чтобы не раздеть и не потрогать ее пусть даже в своем воображении независимо от ее возраста. Диапазон Федора Александровича был очень широк. Ему часто нравились и мама и дочка одновременно. Женщины, так называемого бальзаковского возраста, вызывали в нем особые чувства, потому что было в них что-то такое особенное, какой-то неповторимый притягательный женский шарм, чего еще не было в ослепительных своей сумасшедшей молодостью хорошеньких девушках.