Гибель веры - Донна Леон

Он почти ожидал, что она ответит — для ее отца нет ничего невозможного, удивился сам себе — сам, по крайней мере отчасти, в это верит.

Вместо этого она спросила:

— А что твои священники?

— Только один остался.

— Что сие значит?

— Приятель синьорины Элеттры из канцелярии патриарха сказал, что у графини Кривони и священника, который вроде бы сам богат по праву, много лет была связь. И ее муж явно знал об этом.

— Он знал? — Паола не скрывала удивления.

— Он предпочитал мальчиков.

— Ты в это веришь? — спросила Паола.

Брунетти кивнул:

— То, что у нее был муж, давало им прикрытие. Ни она, ни священник не хотели его смерти.

— Значит, и правда один остался, — констатировала Паола.

Брунетти подтвердил и рассказал ей о гневе Патты и о его распоряжении снять с Марии Тесты защиту полиции. Но он не пытался замаскировать свою уверенность: это падре Пио и силы, стоящие за ним, — вот источник этих приказов.

— Что ты собираешься делать? — спросила Паола, когда он кончил рассказывать.

— Я поговорил с Вьянелло. У него есть друг, который работает в больнице ординатором, и он согласился приглядеть за ней в течение дня.

— Негусто, не так ли? А ночи?

— Вьянелло предложил — я его не просил, Паола, он сам предложил — побыть там до полуночи.

— И это означает, что ты будешь там с полуночи до восьми утра?

Он кивнул.

— И сколько это будет продолжаться?

Брунетти пожал плечами:

— Пока они на что-то не решатся, наверное.

— И долго это?

— Зависит от того, насколько они испуганы. Или сколько она знает, по их мнению.

— Думаешь, это падре Пио?

Брунетти всегда избегал называть подозреваемого им в преступлении и на этот раз пытался поступить так же, но Паола способна и по его молчанию прочесть ответ. Она встала.

— Если ты собираешься не спать всю ночь, почему бы тебе сейчас не поспать?

— «У кого нет жены, тот будет вздыхать скитаясь…» [31], — процитировал он, счастливый, что хоть раз победил ее в ее лучшей игре.

Она не скрыла удивления и удовольствия:

— Так это правда?

— Что?

— Что и дьявол может цитировать Писание.

Этой ночью Брунетти опять извлек себя из теплого кокона постели и оделся под звуки дождя, который продолжал лить на город. Паола открыла глаза, послала ему сонный воздушный поцелуй и немедленно снова заснула. На этот раз он вспомнил про сапоги, но не взял зонта для Вьянелло.

В больнице они опять вышли в коридор поговорить, хотя сказать им друг другу было почти нечего. Сегодня днем лейтенант Скарпа повторил Вьянелло приказы Патты насчет персонала. Как и Патта, ничего не сказал о том, что служащим делать в свободное время, все это подвигло Вьянелло на разговор с Гравини, Пучетти и даже с раскаявшимся Альвизе, и все они вызвались заполнить собой дневные часы. Пучетти договорился сменить Брунетти в шесть утра.

— Даже Альвизе? — спросил Брунетти.

— Даже Альвизе, — ответил Вьянелло. — То, что он глупый, не мешает ему быть добрым.

— Нет, такое бывает только в парламенте, — подхватил Брунетти.

Сержант рассмеялся, натянул плащ и пожелал ему спокойной ночи.

Вернувшись в палату, Брунетти подошел на метр к кровати и посмотрел на спящую. Щеки запали еще сильнее, единственные признаки жизни — бледная жидкость медленно капает из бутыли, что подвешена над ней, в трубку, подведенную к ее руке, и беспощадно медленно вздымается и опадает грудь.

— Мария! — окликнул он, потом: — Сестра Иммаколата!

Грудь поднимается и опускается — вверх-вниз, жидкость капает и капает… и ничего не происходит.

Он включил верхний свет, вытащил из кармана своего Марка Аврелия и стал читать. В два пришла санитарка, смерила Марии пульс и занесла в карту.

— Как она там? — спросил Брунетти.

— У нее ускорился пульс, — отозвалась та. — Так иногда бывает, если что-то должно перемениться.

— Вы имеете в виду — она очнется?

Санитарка не улыбнулась:

— Может быть и так. — И вышла из комнаты, прежде чем он спросил ее: а как еще?

В три он выключил свет и закрыл глаза, но, когда голова стала падать на грудь, заставил себя встать у стены за креслом. Откинул голову назад и снова закрыл глаза.

Немного позже дверь снова открылась и в полутемную палату вошла другая санитарка. Как и та, что прошлой ночью, она несла накрытый полотенцем поднос. Ничего не говоря, Брунетти смотрел, как она идет по комнате, останавливается у кровати — прямо в круге света от прикроватной лампочки, — откидывает одеяло… Он счел нескромным смотреть, что она там послана проделать со спящей, и опустил глаза…

И вот тут взору его предстали отпечатки ее туфель на полу — каждый мокрый след, оставшийся за ней… Прежде чем осознал, что делает, бросился в пространство между ними, подняв над головой правую руку. Еще за несколько шагов увидел, что полотенце с подноса упало на пол, а под ним на подносе — нож с длинным лезвием… Что-то прохрипел — без слов, без смысла, — и на него наплыло лицо синьорины Лерини: она повернулась, не понимая, что выпрыгнуло на нее из тьмы.

Поднос грохнулся на пол, она занесла над собой нож и наугад опустила его. Брунетти попытался увернуться, но по инерции пролетел дальше, чем следовало, и попал под удар. Лезвие прорвало ему левый рукав и мышцы выше локтя. Он громко закричал, и еще раз, и еще, — может быть, это кого-нибудь приведет в палату.

Прижимая одной рукой рану, встал лицом к ней — сейчас кинется на него… Но она опять устремилась к лежащей на кровати женщине, держа нож на уровне бедра. Он снова двинулся к ней, отрывая руку от пореза, захрипел без слов… Она не обратила на него внимания и еще на шаг подошла к Марии.

Брунетти ударил правым кулаком, подняв руку над головой и опустив ей на локоть — надеялся вышибить нож на пол. Почувствовал, а потом услышал, как хрустнула кость, но не понял — то ли это ее рука, то ли его кулак.

Она развернулась — рука повисла вдоль тела, нож все еще зажат в кулаке — и завизжала.

— Антихрист! Я призвана уничтожить Антихриста! Враги Господа будут обращены в прах и не станет их больше! Его отмщение — мое! Слуги Господа не пострадают от слов Антихриста!

Напрасно пыталась поднять руку — он видел, как пальцы ее разжались и нож упал на пол.

Одной рукой он схватил ее за свитер и со всей силой, на какую был способен, оттащил от кровати. Сопротивления она не оказала. Он пихнул ее к двери — и та открылась, когда он приблизился, впуская в палату врача и санитарку.

— Что здесь происходит? — потребовал объяснений врач, приостановившись у двери, чтобы зажечь верхний свет.

— Даже дневной свет не позволит врагам Его скрыться от гнева Его! — провозгласила синьорина Лерини вибрирующим от возбуждения голосом. — Его враги будут прокляты и уничтожены! — Подняла левую руку и уставила на Брунетти дрожащий палец. — Ты думаешь, что не дашь свершиться Божьей воле?! Дурак! Он больше нас всех! Его воля исполнится!

При свете, залившем палату, врач увидел кровь, капающую из его руки, и брызги слюны, летящей из ее рта. Она снова открыла его, обращаясь к врачу и санитарке:

— Вы пытались приютить ее — врага Господа, дать ей помощь и покой, хотя вы и знали, что она враг Божий! Но Некто более великий, чем вы, несмотря на все ваши планы, решил защитить закон Бога и послал меня осуществить Божий суд над грешницей.

Врач начал было задавать вопрос «Что тут про…», но Брунетти мгновенно заставил его умолкнуть взмахом руки.

Приблизился к синьорине Лерини, осторожно положил ей на плечо здоровую руку. И располагающе замурлыкал:

— Путей Господа множество, сестра моя. На твое место пришлют другого, и все дела Его будут совершены.

Услышав такое, она уставилась на него, и он обратил внимание на расширенные зрачки и отвисшую челюсть.

— Ты тоже послан Господом?

— Ты говоришь это. Сестра во Христе, предыдущие труды твои не останутся невознагражденными, — подсказал он.

— Грешники. Оба они грешники и заслужили наказание от Бога.

— Многие говорят, что отец твой был безбожником, насмехался над Господом. Бог терпелив и всех любит, но смеяться над Ним нельзя.

— Он и умер, насмехаясь над Богом. — В глазах ее вдруг появился ужас. — Даже когда я закрывала ему лицо, он насмехался над Богом.

Позади себя Брунетти услышал перешептывание санитарки и врача. Он повернул к ним голову и скомандовал:

— Тихо!

Ошеломленные его голосом и безумием, различимым в голосе женщины, они подчинились. Он вновь обратился к синьорине Лерини.

— Но это было необходимо! Это была Божья воля! — подначил он.

Черты ее расслабились:

— Ты понимаешь?

Брунетти кивнул. Боль в руке усиливалась с каждой минутой, он поглядел вниз и увидел лужу крови.