Берлинские похороны - Лен Дейтон

— Способные ребята, — сказал я. — Они так любят аплодисменты, что на «бис» показывают задницу, а если аудитория не реагирует, они подают на нее в суд.

Бегемот скрылся под водой с таким шумом, что казалось, рядом промчался поезд метро.

— Двое из арестованных следили за вами, — сказал Валкан.

— Я-то здесь при чем? Я их не просил следить за мной.

Я заметил, как аккуратно одет Джонни — от накрахмаленного белого воротничка до начищенных до блеска оксфордских ботинок, покрытых сейчас тонким слоем пыли. Вдруг на носке его ботинка появился правильный кружок. Блестящая капля расплылась овалом, скатилась по пыльному ботинку на землю и превратилась в серый шарик.

Валкан напряженно смотрел в одну точку. Мне впервые пришло в голову, что он может бояться меня.

— Это не вы сдали их Стоку? — спросил он. — Вы же не способны на такое?

— Не способен? Я только сожалею, что не додумайся до этого.

Валкан нервно улыбнулся и передвинул сигарету во рту, чтобы она не прилипла к сухим губам. Вынув золотую зажигалку, он втянул голову в воротник пальто — словно канарейка, готовящаяся ко сну. Прикурив, он откинул голову назад и затянулся с жадностью наркомана.

— Мне кажется, вы считаете, что людей Гелена жалеть не стоит, — сказал он.

— Ты чертовски прав, — подтвердил я. — Им за это деньги платят, чтобы город знали и рисковали. — Он кивнул в знак согласия, я продолжал: — У моих ребят задача совсем другая — раствориться в их окружении и не обнаруживать себя ни в коем случае, и уж ради этих сосунков подавно. Людям Гелена подавай задания типа ареста советского премьера. Наша же цель — заставить его работать на нас.

Валкан натужно захихикал, но мне показалось, он понял, что я имел в виду.

— Вы знали, что за вами следят? — спросил он.

Рядом заорало какое-то животное. Я застегнул плащ, большая дождевая капля упала на горящий конец сигареты Валкана, сигарета с шипением погасла.

— Послушай, Джонни, — сказал я. — Одно из моих преимуществ в этом деле состоит в том, что я выгляжу немного простовато, но это еще не все — я и действую простовато, я напористый, противный, подозрительный и раздражительный. Я заглядываю под кровати и простукиваю осветительные мачты на предмет тайников. В тот момент, когда тебе покажется, что ты знаешь, кто твои друзья, самое время менять работу.

Закапал дождь, вдалеке глухо пророкотал гром.

— Их продали, — сказал Джонни, — этих парней.

Круги от капель сплетались на воде во все более сложный рисунок.

— Продали или купили, — сказал я, — какая разница?

Бегемот снова показался на поверхности, фыркнул, прищурился и повернулся так, что у наших ног заплескались волны.

— Это люди, — сказал Джонни. — Вот в чем разница. Не куклы, а люди, у которых есть жены, сестры, дети, долги и заботы. И вдруг их лишили возможности видеть своих близких навсегда. Вот в чем разница.

Небольшие участки под деревьями еще оставались пыльно-серыми, а вся остальная земля приобрела от дождя густой коричневый оттенок. Животное снова заорало, из того же здания донесся пронзительный, почти человеческий крик — крик радости или боли, а может, просто кто-то захотел, чтобы его услышали.

— Нельзя так отдаваться личным переживаниям, Джонни, — сказал я мягко. — Я понимаю, как ты себя чувствуешь...

— Он был прекрасный человек, — сказал Джонни. Дождь уже лил так, что в гравии образовались маленькие ручейки, кора деревьев намокла и заблестела — совсем как лицо Джонни.

— Старайся дружить со всеми, Джонни, — сказал я, — и тогда забор из колючей проволоки построят прямо через тебя.

Джонни кивнул, и с его лица слетело несколько капель дождя.

Глава 41

Сильное поле — это хорошо защищенный и недоступный для противника форпост.

Берлин, понедельник, 4 ноября

Немецкие коммерческие банки консервативнее лондонских, но продолжают выплачивать большие проценты. Небольшой банк неподалеку от Курфюрстендам лопнуть не может — во-первых, его поддерживает Банк Англии, а во-вторых, он служит информационным центром для трех британских разведывательных групп. По очевидным причинам каждая из групп пользуется своим собственным кодом. Мое сообщение содержало лишь слова «СОХРАНИТЕ ГОДОВЫЕ ДИВИДЕНДЫ», но для Доулиша оно означало следующее:

«В соответствии с вашими указаниями Бюро Гелена инфильтровано советскими разведывательными группами из Восточного Берлина. Агенты, находящиеся ныне в руках советских властей, имеют список „тактических целей“, которым мы снабдили их в прошлом месяце. Есть все основания надеяться, что русские проглотят подсунутые сведения как правдивые».

Я также сумел позвонить из банка Хэлламу на работу. Хэллам ждал моего звонка в министерстве внутренних дел.

— Я из-за вас на ленч опоздал, — сказал Хэллам.

— Очень скверно, — отозвался я. В соответствии с предварительной договоренностью я должен был просто произнести кодовую фразу «Акция неизбежна», что служило сигналом для министерства внутренних дел о моем ожидании перехода в ближайшие четыре часа Его ответ в случае нормального развития событий — «Всеобщее одобрение», но вместо этого он сказал:

— Не кипятитесь, старина, не кипятитесь.

— Что значит «не кипятитесь»? — спросил я. «Не кипятитесь» было альтернативной кодовой фразой, означавшей, что вся операция сворачивается.

— Семицу объявили персоной нон грата, — сказал Хэллам. — Мне запрещено обсуждать это решение.

— Я вам покажу «запрещено»! — сказал я. — Все уже подготовлено.

— Что с документами? — спросил Хэллам.

— Я отдал их Валкану, — сказал я. — Что было не совсем точно, поскольку документы все еще лежали в моем кармане.

— Ну, ладно, все равно изменить уже ничего нельзя. Оставьте их у него. Пусть он делает, что хочет. Мы официально отзываем все решения и договоренности. После ленча я пишу официальную бумагу, которую мы перешлем вашим людям сегодня днем. Что касается наших людей, с этой операцией покончено. Мы выяснили, что другое правительство (он, конечно, имел в виду советское правительство) не знает об этой сделке. Она неофициальна, и мы не хотим с ней иметь ничего общего. Мой личный совет вам, если он, конечно, нужен, — сматывайтесь, и как можно скорее.

— И оставьте Валкана в беде, — сказал я.

— Вы штатный служащий. Валкан — вольнонаемный. За Валкана отвечают ваши работодатели, а не вы. — Хэллам говорил с правительственным апломбом. Наступило молчание. Наконец Хэллам сказал: — Алло, Берлин. Вы все еще на линии?

— Да, — ответил я.

— Вам все понятно, Берлин?

— Мне все понятно, Хэллам.

— Нечего дуться. Это дело официальное. Решение принято на самом верху, я не имею к нему никакого отношения.

— Конечно, не имеете.

— Мы закрываем все места прохода для переданных вам документов, так что если вы предпримете самостоятельную попытку, ни у вас, ни у Валкана ничего не получится. Это решение министра внутренних дел.

— А пошли вы на... Хэллам, — выдал я.

— Что за язык?!

— Мой родной.

— Я сожалею, что вы это так близко к сердцу принимаете. И запомните. Не кипятиться, не кипятиться. Я записал всю нашу беседу на магнитофон.

— Сами вы, Хэллам, не кипятитесь, — сказал я. — После ленча прослушайте внимательно еще раз все, что я вам сказал.

Глава 42

Размен: если один партнер отдает другому свою фигуру за фигуру меньшей ценности соперника, такой размен считается неравноценным.

Берлин, понедельник, 4 ноября

Первое, что бросается в глаза, это знак «ПРОХОДА НЕТ». Он находится на углу Фридрихштрассе, а за ним уже все остальное. Посередине дороги стоит небольшой белый домик, на крыше которого крупными буквами написано «КОНТРОЛЬНО-ПРОПУСКНОЙ ПУНКТ АРМИИ США». Над домом развевается звездно-полосатый флаг, а вокруг всегда полно оливково-белых «таунусов» и джипов. Поблизости стоят западногерманские полицейские в длинных серых плащах и кепочках а-ля африканский корпус, а внутри домика двое молодых розоволицых американских солдат в накрахмаленных рубашках цвета хаки что-то пишут в большую тетрадь и время от времени говорят по телефону. Вокруг много объявлений самое большое гласит «Вы покидаете американский сектор», то же самое повторено по-французски и по-английски. За домиком по ступеням лестницы, ведущей в никуда, взбираются старые дамы-журналистки — очень похожие на королевскую ложу около эшафота.

Сама Стена выглядит неопрятной и непрочной, кажется, свались со ступеней одна из пожилых дам, и все строение окажется на Потсдамерплац. С западной стороны около стены дежурит западногерманский полицейский, он время от времени поднимает шлагбаум, пропуская машины. С восточной стороны поперек дороги, закрывая три четверти ее ширины, лежат три бетонных барьера. Поскольку отверстия для проезда оставлены в разных местах, машинам приходится лавировать между барьерами на очень малой скорости. Это и пришлось сделать катафалку, когда с него сгрузили гроб.