Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы - Федор Раззаков

Начинается трагедия. После одного-двух дней легкого опьянения, когда ты стараешься во что бы то ни стало меня убедить, что можешь пить, как все, что стаканчик-другой не повредит, что ведь ты же не болен, — дом пустеет. Нет больше ни гостей, ни праздников. Очень скоро исчезаешь и ты…

Как только ты исчезаешь, в Москве я или за границей, начинается «охота», я «беру след». Если ты не уехал из города, я нахожу тебя в несколько часов. Я знаю все дорожки, которые ведут к тебе. Друзья помогают мне, потому что знают: время — наш враг, надо торопиться…

Обычно я нахожу тебя гораздо позже, когда твое состояние начинает наконец беспокоить собутыльников. Сначала им так приятно быть с тобой, слушать, как ты поешь, девочки так польщены твоим вниманием, что любое твое желание для них — закон. И совершенно разные люди угощают тебя водкой и идут за тобой, сами не зная куда. Ты увлекаешь их по своей колее — праздничной, безумной и шумной. Не всегда наступает время, когда наконец, уставшие, протрезвевшие, они видят, что вся эта свистопляска оборачивается кошмаром. Ты становишься неуправляем, твоя удесятеренная водкой сила пугает их, ты уже не кричишь, а воешь. Мне звонят, и я еду тебя забирать… После двух дней пьянки твое тело начинает походить на тряпичную куклу. Голоса почти нет — одно хрипенье. Одежда превращается в лохмотья».

В те дни 71-го, когда Владимир Высоцкий взлетал на вершину успеха на сцене Таганки и падал в грязь, безумствуя в пьяном угаре, в Москве медленно угасал от той же страшной болезни опальный Александр Твардовский. Видевшая его в те дни В. Герасимова вспоминала: «Серым февральским днем я пошла к Твардовскому. Как страшно он изменился сравнительно даже с недавним временем! Одутловатое, бескровное лицо и какие-то белые глаза. Даже руки казались налитыми той же серой жидкостью, что и лицо. От былой ладности тоже ничего не осталось. Только серые, теперь поредевшие волосы были по-прежнему по-крестьянски откинуты назад. И по-прежнему был заметен выпуклый, высокий лоб. Так же как Фадеев, он был снедаем недугом, некогда грустно именовавшимся «русской болезнью». Об этом недуге замечательного поэта близко знавший его писатель Ю. Трифонов писал: «Горе Александра Трифоновича, горе близких ему людей и всех, кто любил его, заключалось в вековом российском злосчастии: многодневном питии. Это было то, что вкупе с врагами Александра Трифоновича — отнимало у него силы в великой борьбе, почти в одиночку, которую он вел в последние годы. «России веселие есть питие» — в этой легендарной премудрости, столь годной для гусарских пиров и одинокого пьянства, скрыта, если вдуматься, тысячелетняя печаль. Дачники Красной Пахры тщеславились перед знакомыми: «Заходит ко мне на днях Твардовский…», «Вчера был Александр Трифонович, часа три сидел…» Господи, да зачем заходил? И с тобой ли, дураком, сидел три часа или с тем, что на столе стояло? Один дачник, непьющий, признался мне, что всегда вписывает в продуктовый заказ бутылку «Столичной» «для Трифоныча».

— А ты не заказываешь? Напрасно, напрасно. Всегда должна быть бутылочка в холодильнике.

У меня такого распорядка не было и не могло быть, ибо никак я не мог для себя решить: что правильно? Раздувать пожар или пытаться погасить? Правильней, конечно, было второе, да только средств для этого правильного ни у меня, ни у кого бы то ни было недоставало. Пожар сей гасился сам собой — течением дней. Мария Илларионовна, супруга поэта, однажды сказала: «Он все равно найдет. Уж лучше пусть у вас, и мне спокойней». И верно, находил — хоть на фабрике, хоть в деревне».

Морозным декабрьским днем 1971 года Александра Твардовского не стало. Было ему в ту пору всего 61 год. И хотя получил он в тот год Государственную премию СССР, но всякому разумеющему было понятно, что сделано это было властями не от любви и почитания к нему, а только в силу лицемерия этих властей, отлучивших сначала человека от его любимого дела, приблизив тем самым его смерть, а теперь не желавших брать вину за это на себя.

На тех декабрьских похоронах был и Юрий Любимов, впервые за эти годы отменивший всякие репетиции в театре.

А за три месяца до этого, 1 сентября 1971 года, в той же Москве тихо скончался 77-летний Никита Сергеевич Хрущев. Сын его, Сергей, рассказывал: «Никита Сергеевич умер в субботу утром, и в течение всего этого дня мы вообще не знали, что будет дальше. Как и где его будут хоронить, нам сообщили только вечером. Очевидно, именно тогда вырабатывалась последующая «модель» похорон. Приехавший вечером чиновник сообщил нам, что, поскольку Никита Сергеевич в момент смерти являлся рядовым пенсионером, то и похороны должны быть совершенно рядовыми, семейными. Место выделено на Новодевичьем кладбище, и мы можем на следующий день посмотреть его. Утром я отправился на кладбище, и мне показали уже вырытую могилу в глухом уголке. Я тогда спросил: «Нельзя ли поменять место, похоронить его поближе к входу?». «Нет, — сказали, — нельзя». Тогда я попросил подобрать место хотя бы поближе к центральной аллее. На это мне разрешение было дано. На новом месте была вырыта могила, в которой мы и похоронили отца. А первоначальная оставалась некоторое время незанятой, а потом и она обрела своего вечного постояльца — в нее опустили гроб с телом Александра Трифоновича Твардовского».

В тот год в нашей стране смерть собрала обильную жатву. 29 июня страну потрясла страшная космическая катастрофа, равной которой еще не было: при возвращении на Землю погибли летчики-космонавты Георгий Добровольский, Владислав Волков, Виктор Пацаев. Владимир Высоцкий на это событие откликнулся стихами:

Я б тоже согласился на полет,Чтоб приобресть блага по возвращеньи! —Так кто-то говорил. — Да, им везет!..Так что ж ОН скажет о таком везеньи?Корабль «Союз» и станция «Салют»,И Смерть в конце, и Реквием — в итоге…«СССР» — да, так передаютЧетыре буквы — смысл их дороги.И если ОН живет на небеси,И кто-то вдруг поднял у входа пологЕго шатра, быть может, он взбесилВсевышнего —Кто б ни был — космонавт или астролог…Для скорби в этом мире нет границ,Ах, если б им не быть для ликованья!И безгранична скорбь всех стран и лиц, —И это — дань всемирного признанья…

Но не все было столь мрачно в году 1971-м. 17 апреля дочь Генерального секретаря ЦК КПСС Галина Брежнева сочеталась очередным браком с безвестным тогда офицером милиции Юрием Чурбановым. Через несколько дней после этого события он получил в подарок звание полковника МВД и от собственного могущественного тестя — роскошную «Шкоду-1000». Правда, в тот же день машина эта была сдана в комиссионный магазин, но потеря эта тут же компенсировалась новым подарком от тестя — новеньким «Рено-16».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});