Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2 - Саша Токсик

нужно представить товар — лицом. Лицо у меня как раз в данном случае подкачало. Но доверить кому-то подготовку к первой свадебной съёмке в этом времени я не могу. Слишком много тонкостей.

По какому маршруту поедут молодые… будет ли свободное место у них в машине… сколько будет гостей… кто ОБЯЗАТЕЛЬНО должен попасть в кадр… какие фото хочет невеста… какие фото хочет МАМА невесты…

И ещё десятки нюансов, намёков и полутонов, которые невозможно передать через вторые руки.

У опытного фотографа есть репутация, потрфолио, авторитетит. Он предлагает свои условия. Ему доверяют, как хирургу. Мне всё это только предстоит.

Неважно, как ты чувствуешь композицию, как выставляешь свет, как подбираешь ракурс. Пока твои работы не знают и не видят, ты останешься неформатчиком и фриком. Мастерство и слава идут рука об руку, поддерживая друг друга.

— Капустный лист еще можно приложить, — говорит Женька, — давай я на огороде сорву.

— Пятака хватит.

— Поехали вместе?

— У тебя и здесь работы достаточно, — напоминаю.

— Эх, прокиснет же, — вздыхает кореш, ставя в холодильник очередную банку с молоком.

— Простоквашу сделай.

— Да какая с него простокваша? Вода одна.

Как истинный селянин, Женька относится к магазинным продуктам с предубеждением. Да и кто в своём уме будет покупать в деревне молоко в бумажных пирамидках? Я даже опасался, что его не окажется в сельпо. Решил тащить из самого Белоколодицка.

Порождения пищепромовской эзотерики ещё и подтекали, отчего рюкзаки пришлось нести на вытянутой руке, чтоб не заляпать новые джинсы.

В гастрономах текли молочные реки, но пирамидки всё равно пользовались популярностью. Считалось, что молоко в них не прокисает, благодаря удивительному "золотому сечению" сторон. В качестве примера приводилась знаменитая пирамида Хеопса. Мол не протух её обитатель, наоборот, с годами становился только крепче и качественнее.

В массы эту идею несли читатели журнала "Наука и жизнь" и зрители программы "Очевидное-невероятное". Действительно, зачем иначе придумывать такую замудрёную форму, которая требует специальных шестиугольных ящиков и вообще плохо стыкуется со стандартно-квадратным миром вокруг.

Я цинично предложил вылить лишнее молоко, но бережливый Женька пришёл в ужас. Первые два пакета он выпил сам. Для остальных понадобилась дополнительная тара.

— Погоди, — Женёк уходит и возвращается с тёмными очками в тяжёлой квадратной оправе. — Отцовы, примерь.

У очков, почему-то темно-зелёные стёкла. Напоминаю себе в их западно-германского шпиона из фильма в духе "ТАСС уполномочен заявить" и немножечко молодого Элтона Джона.

— Клёво, — заявляет мой друг. — Очень интригует.

Это не совсем-то чувство, которое хочется вызывать у заказчиков, но под напором его заботы я уступаю.

* * *

Я въехал в Телепень, когда раскалённый диск закатного солнца скрылся за неровной стеной ёлок местного лесничества. Из всех окрестностей этот райцентр был самым прогрессивным, за что его недолюбливали.

Плоская как стол равнина здесь прорезалась обрывистыми отвесными скалами. Между ними петляла холодная и быстрая река Телепень, прозванная так, очевидно, в насмешку. Так, великана великана могут прозвать "малышом", а силача "дохлым".

Сюда выезжали на сборы белоколодицкие альпинисты. Здесь стояла турбаза. Летом местные подрабатывали на ней в столовой или на складе. Не занятая в хозяйственной деятельности молодёжь бегала на танцы, приобщаться к городской культуре.

Телепень критиковали вслух и завидовали втайне. По результатам соцсоревнований они всегда были в числе отстающих. Урожаи на скалах — так себе.

Нужную улицу нахожу сразу. На ней, единственной в Телепене есть асфальт. Она прорезала посёлок ровно пополам, петляла игривым завитком возле площади с неизменным Лениным и Вечным Огнём, и уходила дальше к турбазе.

Мне вдруг показалось, что для посёлка это слегка унизительно. Словно не к нему из областного центра вели дорогу, а он оказался на пути почти случайно, нанизанный на шоссе словно бусина.

Дом у заказчиков новый, двухэтажный, покрытый блестящей как слюда на солнце оцинковкой. На калитке большая латунная табличка с гравировкой "Осторожно, злая собака!" Буквы выписаны причудливой вязью. Портрет восточно-европейской овчарки сделан любовно, не удивлюсь, если с портретным сходством. Особенно хорошо автору удались клыки.

Звонка или колотушки не обнаруживаю, поэтому аккуратно толкаю калитку. Открыто.

Отсыпанная гравием дорожка ведёт к высокому крыльцу. Местный цербер лежит на газоне, подставив последним лучам солнца мохнатое брюхо. Услышав скрип петель, он открывает большой выпуклый глаз, лениво дёргает ухом и снова засыпает.

На цыпочках добираюсь до двери. Стучусь. Сзади слышу ворчание, перед глазами сразу встают клыки с портрета.

— Я от Леман, — говорю, как только в проёме появляется человек.

На лице открывшего мне мужчины изумление. Внешности он самой простой. Продублённая солнцем и ветром физиономия тракториста или комбайнёра, грубые большие ладони, узловатые как древесные корни, выгоревшая рубаха непонятного цвета.

— Что?!

Он оглядывает меня с ног до головы. В сочетании новыми джинсами, и подозрительными очками моя фраза звучит как "Здесь продаётся славянский шкаф?".

— Фотограф я, — поясняю, — на завтрашнее мероприятие.

Мужчина вспыхивает облегчением. Даже морщины чуть разглаживаются, складываясь в лукавый прищур.

— Проходите пока на кухню, — говорит он, — выпьете?

Мы лавируем в тёмном коридоре между мешками, ящиками и коробками. Из за очков вообще ничего не вижу и дважды спотыкаюсь.

Кухня похожа на склад. Островком порядка выглядит стол, на котором стоит открытая банка кильки и початая бутылка "Столичной". Мужчина смотрит на неё с почтением.

— Я за рулём, — отвечаю уклончиво.

— А я, пожалуй, да, — он наполняет стакан на треть и вливает его себя одним ровным артистичным движением. — Радость у меня. Дочку замуж выдаю.

— Я, собственно, как раз по этому поводу…

Из за стены слышен звонкий женский голос с оттенками визгливости. Женщина кого-то сурово распекает.

"Второй секретарь райкома партии", вспоминаю. Такие должности по блату не получают. Особенно женщины.

Мужик еще может сделать карьеру как хороший собутыльник, балагур и подхалим. От женщины ждут, что она будет пахать за себя и за "того парня". В результате наверх пробиваются "железные леди", которые не щадят ни себя ни окружающих.

— Обожди пока, — пояснят мужик, важно подняв палец, — Светлане Юрьевне телефонируют. Может, всё таки выпьешь? Дочка у меня замуж выходит.

— Так я же…

— Брезгуешь?! — произносит он с нажимом.

— Миша, с кем ты там говоришь?!

Мужик жестом фокусника прячет бутылку между ящиками и панибратски мне подмигивает.

— Пошли!

Гостинная обставлена с претензией на роскошь. Под потолком люстра на пять ламп с хрустальными висюльками. На стене латунная чеканка с профилем