Ожидатели августа - Аркадий Викторович Ипполитов

великолепных мраморных храмов, почти целых, и от арабов, часто там появлявшихся, осталась любовь к садам, воде и неге. Французские и немецкие кузены, остановившиеся у Фридриха на пути в Святую землю, были шокированы тем, что сначала им предложили вымыться в бассейнах с благоуханной водой, а потом уложили спать в апельсиновых рощах под шелковыми пологами, что было приятно, но непривычно почти до неприличия, ибо не подобает истинному благочестию чисто мыться, так как суетные заботы о теле несовместимы с истинной верой, да и подлинной мужественности противны.

Императором двигали тщеславие, любопытство и любовь к роскоши. У папы, принужденного пасть ниц перед ним во время коронации, одно его имя вызывало приступы ярости, так же, как и у большинства духовенства, особенно у монашеской братии, у так называемых иоахимитов, приверженцев Иоахима дель Фьоре, великого вдохновителя нищенствующих орденов, искателя Вышнего града, предтечи веры в вечный прогресс, народность и научный социализм Карла Маркса. Ненавидели его и северные родственники, немытые и нечесаные немцы и французы, до крайности раздраженные его высокомерием, которого он даже и не пытался скрыть. Граф Анжу сказал о нем, что «будь он рабом, никто не пожелал бы его купить и за двести су», намекая, должно быть, на его сухопарость и нервозность. Впрочем, за кого бы из вас, великих мира сего, заплатили бы больше? Любили Фридриха также называть Антихристом или предтечей Антихриста, а один из самых его непримиримых идейных противников, фра Сальтимбокка да Анкона, написал о нем: «Хорошо сложенный, хотя и среднего роста, император был выразителен скорее, чем красив. Он был рыжеват и глаза имел зелено-желтые, губы тонкие и высокие скулы. Это был человек хитрый, двуличный, лукавый, алчный, сластолюбивый, раздражительный до последнего предела. Это был в то же время человек блестящих достоинств, когда он хотел высказать свою доброту и расположение, – благосклонный, очаровательный, восхитительный, деятельный; он умел читать, писать, петь, сочинять кантилены и канцоны; обладал удивительной способностью говорить на любом языке – французском, тосканском, немецком, греческом, арабском, латыни. Я увидел его и тотчас же полюбил». Так вот очарование власти, проявляющей к нам благорасположение, хотя бы и внешнее, часто бывает сильнее наших идейных убеждений, чему свидетельства многочисленны и постоянны.

Тот же фра Сальтинбокка с отвращением рассказывает, что Фридрих окружил себя свитой из сарацинских юношей, его личных телохранителей, и что он там с ними делал, уединившись в своих покоях, «противно представить христианину», может быть, даже Аллаху поклонялся, так как вообще любил экспериментировать. Его дворцы были расписаны чудными фресками с изображениями охот и всевозможных животных, он обожал ручных леопардов, всегда его сопровождавших, и написал «Трактат о соколиной охоте», богато иллюстрированный лучшими миниатюристами Италии, рисовавшими птиц с натуры. Его интерес к многообразию тайн природы не знал пределов, и он проделывал различные опыты, свидетельствующие о живости воображения. Он скрещивал людей различных рас, животных различных пород, арабских юношей с кобылами и арабских жеребцов с девушками и женщинами, чтобы посмотреть, что из этого получится. Ничего не получалось. Однажды он посадил в плотно закупоренный глиняный сосуд человека, чтобы посмотреть, куда денется его душа после смерти. Души в сосуде не оказалось. В другой раз император выбрал несколько новорожденных младенцев, приставил к ним служанок и кормилиц, наказав им всячески за ними ухаживать, но не ласкать их и с ними не разговаривать, чтобы опытном путем узнать, на каком языке дети заговорят сами: на древнееврейском ли, греческом, латыни или же языке своих родителей. Младенцы почему-то все умерли. Любознательность императора была велика, а страха перед Богом – никакого.

Фридрих очень любил Сицилию и Неаполь, но прекрасно понимал, что его влияние на полуострове зависит от Ломбардии, ибо, как сказал один французский хронист: «Воистину заявляю, что не найдется ни по сю, ни по ту сторону моря страны или государства, которое могло бы сравниться с Ломбардией, как в почитании Бога и Святой Церкви, так в доблести и талантах людей; в мудрости и целомудрии, в обходительности и дружелюбии, в богатствах и могуществе и во всем, что только можно пожелать на свете». В Ломбардии и разгорелась наиболее жестокая борьба между сторонниками папы, гвельфами, и гибеллинами, сторонниками императора. Борьба была мучительной и долгой, как скрытая опасная болезнь, то смутно ноющая в теле, то вдруг вспыхивающая острыми припадками, выражавшимися в форме яростных схваток на узких улочках Пармы, Брешии или Павии. Монастыри в благочестивой Ломбардии играли очень важную роль, были богаты и влиятельны, а монахи, как было уже сказано, Фридриха недолюбливали, поэтому те немногие, что были к нему по крайней мере благожелательно нейтральны, всячески им одаривались и поддерживались. Одним из самых крупных монастырей, поддерживающих императора, был монастырь Сантиссима Ассунта, Вознесения Богоматери, расположенный на пути между городами Алессандрия и Виттория, славный образованностью монахов и своей библиотекой, получившей в дар от царственного покровителя множество редких рукописей, в том числе и античных авторов.

Монастырь возглавлял отец Грегорвиус, младший отпрыск благородного семейства с предгорий итальянских Альп, человек простой, старательный и недалекий, лицом несколько смахивающий на корнеплод, брюкву или репу, с благообразной светлой бородкой и столь же благообразными голубыми глазками, пустыми и честными. Честность, понимаемая им просто, как не укради и не прелюбодействуй, была его любимым словом; он не крал и не прелюбодействовал, все время радел о бытовых выгодах и удобствах монастыря, и даже завел в монастыре отдельные нужники с перегородками, что было клюнийским новшеством, введенным в аббатстве Сен Дени великим Сугерием и в Ломбардии почти неизвестным. В общем, был он дурак дураком, заправлял же всем в монастыре отец Дионисий, приставленный к Грегорвиусу императором, личность примечательная и возбуждавшая толки: сын венецианца и гречанки, родом он был из Константинополя, каким-то образом оказался в Неаполе, заслужив особое доверие императора и став его посланцем при римской курии. Затем он был послан в Ломбардию и оказался в Сантиссима Ассунта, на правах неясных, но именно своей неясностью и внушающих уважение: вечно у него были какие-то дела и какие-то посетители, он вел широкую переписку и в его ведении были библиотека, школа и вся интеллектуальная деятельность монастыря. С его же подачи в монастыре уже несколько лет проживал весьма свободно и независимо художник по имени Аньоло, в чью обязанность входило расцвечивание миниатюрами рукописей, переписанных монахами, но который также исполнял и другие заказы. В монастыре он проживал чуть ли не противозаконно, так как монахом не был и часто подолгу пропадал за его пределами. Он-то и расписывал павлинами и леопардами дворцы Фридриха, характером обладал обаятельным и