Финальный аккорд - Кевин Милн

Я трясущейся рукой провел по волосам.

– С ней все будет в порядке?

– Со временем, – продолжил молодой врач, – легкие и сердце должны прийти в норму. К сожалению, это менее существенные проблемы Анны. Во время аварии одна из почек получила открытую травму. В результате нам пришлось удалить ее.

– Но люди ведь могут жить и с одной почкой, верно?

Теперь подключился доктор Шефер, хотя и с несколько меньшим сочувствием в голосе, чем у двух других.

– Да, могут. Но когда сердце вашей жены остановилось, в другую почку не поступала кровь в течение достаточно длительного периода времени, так что она тоже была повреждена. Сейчас слишком рано говорить о том, к каким это приведет последствиям, но мы предполагаем, что она будет функционировать лишь наполовину своих возможностей. Это означает, что даже если ваша жена восстановится от всего остального, ей надо будет регулярно проводить гемодиализ для очистки крови от токсинов. В противном случае они убьют ее.

Медсестра, которая пошла на поиски сиделки для Хоуп, проскользнула в кабинет в то время, когда говорил Шефер. Она заняла пост прямо у двери, прислонившись к стене.

Я прочесал глазами всех трех, внимательно всматриваясь в их лица. Доктор Расмуссен выглядел так, словно он не все еще сказал, и моя интуиция подсказывала мне, что самое худшее еще впереди.

– Что еще? – потребовал я.

– Как я уже говорил раньше, – ответил он, – я нейрохирург. Меня вызывают только тогда… Позвольте немного отступить. Удар был такой силы, что ваша жена перенесла серьезную черепно-мозговую травму. Мы уже провели краниотомию вашей…

– Что?

– Краниотомию, – повторил он. – У женщины в мозгу больших размеров опухоль. Мы сделали в ее черепе небольшое отверстие, чтобы уменьшить давление. Но…

Слезы, с которыми я боролся, наконец, вырвались наружу. У меня было такое состояние, словно я больше не смогу перенести еще какие-то плохие новости.

– Неужели возможно, чтобы было еще одно «но»!

Я приподнял плечо, чтобы вытереть лицо рукавом рубашки.

– Правда… хватит, и без того уже! Что может быть хуже того, что вы уже сказали?

Он дал мне возможность взять себя в руки перед тем, как он сказал:

– Мне очень жаль, мистер Брайт. Я знаю, что слишком трудно сразу все переварить, но вы должны понимать истинное положение вашей жены. Наибольшее беспокойство вызывает то, что у нее наблюдается недостаточная восприимчивость и чувствительность.

– Конкретно, что это означает?

– Восприимчивость является реакцией нервной системы на условные раздражители. Представьте это как акт мышления либо сознательное восприятие окружающего нас мира. Чувствительность – это по большей части врожденная реакция мозга, как, например, поиск источника громкого звука или вздрагивание от резкой боли.

В состоянии смятения я повторил свой вопрос:

– Конкретно, что это означает?

– Это означает, что она буквально ни на что не реагирует. Она в коме, мистер Брайт, и даже если во всем остальном она придет в норму, то есть большая вероятность, что она не выйдет из этого состояния, независимо от того, что мы делаем.

Снова два других доктора кивнули в знак согласия, и на этот раз к ним также присоединилась медсестра. Потребовалась минута, чтобы в полной мере осознать то, что он только что сказал и с чем все они согласились, кивнув головой. К этому моменту я был в состоянии полной неразберихи. Все у меня внутри оцепенело. Мне хотелось опять заплакать, но я находился за пределами того, когда даже слезы уже не помогли бы. Единственное, что я ощущал в тот момент, – невыносимая боль в груди, которая заставила меня задаться вопросом, сколько пройдет времени, прежде чем они применят ко мне дефибриллятор.

– Значит, Анна никогда не проснется…

Эти слова выпали из моего рта, как холодные камни на могилу. Я был уничтожен, и я знал это.

Покачав головой, доктор Расмуссен заявил:

– Не совсем так. Она на самом деле не спит. Даже когда мы спим, наш мозг реагирует на внешние раздражители. Это больше похоже на то, что ее мозг перешел в спящий режим, наподобие того, как это происходит с компьютером, когда мы им не пользуемся. Он и не выключен и по-настоящему не включен. Но в этом случае нет никакой возможности узнать, включится ли он когда-нибудь снова.

– Так она просто не отвечает.

Я по-прежнему не был уверен, в чем разница между тем, когда человек спит, и тем, когда он никогда не просыпается.

– Правильно. Существует стандарт, которым мы пользуемся. Он называется «Шкала комы Глазго», используется он для измерения первичных реакций на раздражители. По каждому измерению – реагирование глаз, вербальная реакция и двигательная реакция, она набрала по одному баллу, в общей сложности три. Это самый низкий возможный показатель. Это значит, что не было выявлено ни одной реакции.

– Но… ее состояние может ведь улучшиться, правда?

– Да. И мы будем делать частые измерения, чтобы контролировать ее улучшение. Если ее результат по нашей шкале пойдет вверх, это, безусловно, будет означать положительную динамику. Но ее балл настолько низкий, что… мистер Брайт, у меня были пациенты с более высокими, чем у нее, результатами, которые оставались в коме в течение очень долгого времени.

У меня настолько все пересохло во рту, что я едва мог говорить.

– Как долго?

– Годы, – тихо ответил он. – Пока они наконец не ушли из жизни.

Мне вновь захотелось плакать, но вместо этого я заставил себя разозлиться.

– Тогда, черт побери, не легче было бы просто сказать, что мой близкий человек не выкарабкается? «Привет, мистер Брайт. Хорошая новость: ваша жена не умерла! Плохая новость: она вполне может умереть!»

Доктор Расмуссен проявил больше терпения в своем ответе, чем это мог бы сделать я, если бы мы поменялись ролями. Он просто тихо вздохнул и не произнес ни слова. Медсестра, которая присоединилась к разговору позже, однако, подумала, что мой взрыв эмоций заслуживает ответа.

– Вы должны понимать, что такие ситуации для нас не являются простыми, независимо от того, чем они заканчиваются. Мы знаем, как трудно это для вас. К сожалению, иногда такие вещи просто…

– Нет! – отрезал я, захватив ее врасплох. – Не вздумайте сказать «такие вещи просто случаются». Не говорите это. Такие вещи не «просто случаются». Они просто случайно случаются с Анной и со мной, и я устал от этого! Я устал от вещей, которые просто случаются!

Врачи ждали, пока я не остыл. Тогда доктор Расмуссен откашлялся и обратился ко мне по имени, говоря мягким, размеренным тоном:

– Итан, никто из нас не будет претендовать на то, что знает, через что вам придется пройти или через что вам пришлось пройти в прошлом, если на то пошло. Но я могу сказать, что есть большая разница между тем, когда говоришь кому-то, что его любимого больше нет, и той ситуацией, в которой вы оказались прямо сейчас.