Закон Выброса - Дмитрий Олегович Силлов

для верности процесса из подствольного гранатомета по ветвям жахнул.

Рудик забился в нишу между толстой веткой и стволом дерева и, возможно, даже пересидел бы обстрел, несмотря на боль в раненой лапе, но взрывной волной его выдернуло из укрытия, развернуло в воздухе и швырнуло вниз, прямо на жесткие корни корявого дендромутанта, наполовину вылезшие из земли.

Удар был страшным. Боль рванула низ спины, там что-то хрустнуло – и боль тут же исчезла, будто ее и не было. И вместе с ней пропало ощущение нижних лап и хвоста, словно их и не было никогда.

«Ну, вот и все, – мелькнула мысль. – Поскорее бы…»

Он лежал на виду. Легкая цель. Правда, именно по такой цели в первые секунды иногда непросто попасть, если она появилась неожиданно. На войне такие подарки случаются не часто, потому даже опытные стрелки порой подтормаживают от неожиданности.

Первая очередь взрыла землю возле морды Рудика, вторая выбила дробь на стволе дерева, брызнув во все стороны осколками коры.

«Мазилы», – равнодушно подумал спир.

Надо же…

Все боятся смерти, а когда она приходит, страх отпускает. Даже интересно становится, что там, за гранью. То ли как свечку задули, раз – и все, нет тебя. Или же и правда существует Край вечной войны, куда уходят те, кто сумел и жизнь прожить не слишком паскудно, и помереть достойно.

Рудик ждал третьей, решающей очереди – теперь-то хомо уж никак не должны промахнуться, – но ее не было. Потому что слева вдруг раздалась непрерывная трескотня, а с той стороны, где были враги, – крики боли и заковыристый мат.

Спир повернул голову и увидел Данилу.

Дружинник, выйдя из-за дерева, стоял в полный рост и с рук молотил из пулемета по военным. Те, кто, увидев падение Рудика, решили приподняться с земли и добить спира, первыми попали под очередь. Остальные принялись отстреливаться – и у некоторых получилось.

Рудик видел, как пули бьют в широкую грудь Данилы, разрывая кольца кольчуги, разбивая на таком коротком расстоянии пластины бронекомбинезона и выбивая из тела фонтанчики крови, но было такое впечатление, что ранения дружиннику не доставляют никакого дискомфорта. Он как стоял, так и продолжал стоять, широко расставив ноги. Пулемет бился в руках дружинника, словно бешеный зверь, находя очередями особенно метких стрелков и успокаивая их навеки.

Это выглядело очень впечатляюще. Спир даже забыл на несколько мгновений, что у него сломана спина и нижняя лапа изрядно разворочена пулей, – слишком уж эпичным было зрелище…

Правда, дружинника хватило ненадолго.

Словно вдруг почувствовав смертельную усталость, он шагнул к дереву и прислонился к нему плечом. И даже успел выпустить пару коротких очередей, прежде чем ноги перестали его держать. Тогда он медленно опустился на одно колено, положил на траву пустой пулемет и достал из ножен меч.

Эффектная картина, конечно, но для мира огнестрельного оружия довольно наивная. Что можно сделать с мечом против нескольких автоматчиков? Точнее, против семерых – именно столько их осталось. Сейчас они поднимались с земли, но, не сговариваясь, стрелять не спешили.

– Пацаны, я фигею, реально, – сказал один из них, самый здоровенный. – Эти два урода положили почти все наше отделение.

– Нормально сражались, пусть нормально уйдут, – произнес второй, поднимая автомат.

– Ну уж нет, – проговорил здоровяк, ударив ладонью по стволу «калаша» товарища. – У меня для них будет особый экспансивный уход, со спецэффектами.

Проговорив это, он быстро выдернул из кобуры пистолет и выстрелил Даниле в плечо.

Эффект был, мягко говоря, неприятным – пуля буквально выдрала из тела кусок мяса, пробив в мышце хорошо видимый рваный тоннель.

– «Черный коготь» от Винчестера, – поморщился один из спецов. – Добей лучше уже, хорош издеваться.

– Ага, сейчас, разбежался, – оскалился здоровяк. – Я их за пацанов заживо по частям разберу.

И выстрелил снова.

Но Данилы уже не было на том месте, куда выстрелил военный…

Серьезная боль – она для всех разная.

Одни, ощутив ее приход, замирают, стараются съежиться, убаюкать ту боль в себе, лежать и не шевелиться, лишь бы утихла хоть немного…

Другие орут. Страшно, с матами, брызгами слюней, глуша ее в себе, потому что, когда раздираешь рот в крике, выплескиваешь с воплем всего себя – так легче. Отвлекается мозг на твой рев, забиваешь ты его звуковым ударом, и он, оглушенный, уже не так интенсивно терзает тебя сигналами о том, насколько у тебя все хреново…

Но есть и те, кто молчит.

Эти – самые страшные.

Им не только на свои мясо, кости и требуху наплевать, для них с жизнью расстаться – как кольчугу с себя скинуть – вещь, конечно, нужную, но тяжелую и изрядно надоевшую и своим весом, и бряцаньем звеньев, и жарким, провонявшим пóтом кожаным поддоспешником.

Для них боль – как плеть для злого, необъезженного коня. Лишь вспышку неконтролируемой ярости у таких людей можно болью вызвать. И тогда уже неважно для них, сколько пуль застряло в кишках, что простреленная левая рука повисла бесполезной плетью и что тело молит лишь об одном – лечь и не двигаться, и будь что будет.

Не для них это, свое тело слушаться или чужой воле подчиняться.

Не те это люди. Из другого теста слеплены.

И о том, что они способны в боевой ярости натворить, потом слагают легенды…

Силы уже почти оставили Данилу – слишком много в него свинца прилетело. Но даже не пуля здоровяка, вырвавшая из руки кусок мяса, заставила дружинника двигаться. Просто его взгляд, который уже застилала темная пелена, остановился на роже военного, а точнее – на его глумливой ухмылке.

И тогда Данилу словно приподняло что-то над серой травой Зоны. Потому что нет ничего страшнее умирать под такие вот улыбочки врага, заранее торжествующего победу над тем, кого еще не победил…

И откуда только силы взялись – непонятно. Но если взялись, то и незачем думать откуда. Главное – успеть, пока они не оставили израненное тело.

А успеть надо было много.

От второй пули Данила ушел, крутанувшись винтом прямо на колене и одновременно вскакивая на ноги. А дальше все было как во сне…

Спецназовцы даже не успели вновь вскинуть автоматы, как дружинник был уже рядом. И первым прилетело здоровяку – меч дружинника рассек его ухмылку, не успевшую сползти с лица, дальше, вглубь, через щеки, круша зубы и располовинивая язык, до шейных позвонков и сквозь них, навылет – и сразу же, не прерывая движения, по шее того, кто стоял рядом.

Удар был такой силы, что на траву упали одновременно полторы головы. Здоровяк, похоже, так и не понял, что произошло. Ухмылки на половине его лица больше не было, одной верхней губой особо не поухмыляешься, зато в глазах застыло недоумение. Мол, как же так? Только что я собирался эффектно расстрелять поверженного врага, и вдруг пара секунд, его нет,