Робот - Адам Вишневский-Снерг

Так что ничего удивительного, что перышко - чуть ли не пылинка в потоке воздуха - каким был я во время своего путешествия в город, не вызвало на каком-либо из имевшихся там предметов какого-то особого впечатления. Я все время опирался на уже проведенном наблюдении, что всякий процесс, было ли ним свободное падение выпущенного из рук тела, сердцебиение, пищеварение, любая химическая реакция, электрические явления, тепловое движение частиц или, наконец, человеческое мышление - в городе продолжался в десять тысяч восемьсот раз дольше, чем аналогичный процесс в укрытии.

Но ведь в ровно столько же раз должно быть для меня - наблюдателя из укрытия - то измерение любого предмета из города, которое в данный момент совпадало с направлением этого самого движения. Ведь этого самого требовало преобразование длины (если под длиной понимать то измерение, о котором мы ведем речь). Но никакого релятивистского сокращения не было. И только наконец я осознал, где, собственно, весь город располагался. Из переправы через границу двух миров я вынес догадку, что вертикали города и укрытия обладали противоположной направленностью, что привело меня, скорее всего, к единственно возможному ответу на этот вопрос. Город находился под бронированным дном укрытия, где-то в глубинах земли; то обстоятельство, что мне не было известно, подвергалась ли сокращению удаленность города от этого дна, не позволяло мне оценить этого расстояния более точно. Во всяком случае, дом, столб или любой иной объект, достигающий в городе высоты в десять метров - с моей точки зрения не должен был превышать толщины ногтя. После осознания всего вышеизложенного мне уже не оставалось ничего другого, как только согласиться с мыслью, что в процессе перехода сквозь плоскость зеркала я автоматически приспособился к длине города, но при всем этом мое время и масса оставались неизменными.

Вне зависимости от анализируемых до сих пор релятивистских эффектов, выступающих в ситуации, в которой - в соответствии с приобретенными перед экранами знаниями - они никак не могли появиться, на свет выходила еще одна проблема, ничего общего с предыдущей не имеющая, а конкретно - проблема перемещения во времени. Принципиальный вопрос звучал следующим образом: был ли из своего прошлого (непосредственно предшествующего катастрофе) в нынешнее время укрытия перенесен (во времени) истинный город, или же - что было более вероятным - всего лишь его удивительно верная копия? Как раз в этот самый момент ко мне вернулось возбужденное ранее сомнение, не навредило ли излучение из моего оружия встреченным мною в городе людям, а если, к сожалению, и навредило, то кого я убивал там в замедленном темпе: настоящих людей или же их искусные имитации.

Я тут же отпрыгнул в мыслях назад, замечая, в какую попадаю опасность: я желал рассматривать вопрос человеческой идентичности, разницу между определениями: "те же самые" и "такие же самые" - заводя себя на дорогу сложнейших размышлений, существенных, возможно, в каком-то другом месте, но уж наверняка не здесь. Ведь для меня - фигуры им совершенно чужой - было совершенно безразлично, кого они собой представляли: то ли истинных обитателей Каула-Зуд из четвертого июня прошлого года, то ли до совершенства имитирующих их двойников, хотя и принципиально им не идентичных; если только они мыслили и чувствовали - одним словом, жили - я был обязан и желал относиться к ним, как к настоящим людям.

С ручкой и блокнотом Вайса перед собой я вновь взялся за вычисления. Из них неизбежно следовало, что, как жители города, так и укрытия не могут взаимно видеть ни самого источника света родом из другой системы, ни предметов соседа, освещенных его собственным видимым светом, поскольку излучение из диапазона волн видимых для одного - передвинуто в диапазон радарных волн для другого. Но автоматически в диапазон излучения, для меня в городе видимого, входили (также весьма значительно перемещенные к более длинным волнам) гамма-лучи с частотой так случайно подобранной, что я мог их - отраженные от тел того, другого мира - видеть как прекрасно известный мне свет, потому что электромагнитные волны, кроме длины, ничем друг от друга не отличались. По той же самой причине в городе я слышал только ультразвуки.

В этот момент мне в голову, уже во второй раз, пришел фрагмент дневника Тены с описанием нашей необычной встречи возле открытого люка. Тена отметила в памяти достаточно точный образ моих молниеносных перемещений по городу. Ей они представлялись как очень краткое мигание черного размазанного пятна, которое куда-то исчезло и тут же вернулось к ней, чтобы зарисоваться на фоне стены человеческим силуэтом (именно тогда я довольно долго простоял возле фотографирующего мужчины). Этот случай помог мне сделать два очень важных вывода: Во-первых, теперь я был уверен, что город был аутентичным (в противном случае, Тена меня не смогла бы увидеть), а во-вторых, вопреки проведенным на бумаге расчетам, которые привели меня к совершенно противоположным выводам - мне уже не нужно было бояться, что там, в городе, я поразил из излучателя пару десятков человек, ведь Тена - тоже облученная мною - ни на что напоминавшее лучевую болезнь в своем дневнике не жаловалась.

Чтобы получше приготовиться к возможному отчету, которого в любой момент мог потребовать от меня Лендон, я выполнил еще ряд простых подсчетов. Действительно, инерционность воздуха в городе полностью совпадала с инерционностью ртути в убежище. То есть, во время ныряния в нем я встречал сопротивление почти в четырнадцать раз большее, чем при перемещениях в воде. Именно тут лежала причина моей усталости и обессиленности. Царящая в городе гравитация тоже не представляла какой-либо сложности: с моей релятивистской - точки зрения земное ускорение свободного падения там было и вправду ничтожным (оно составляло одну десятую микрона на секунду в квадрате), что - наряду со столь же ничтожным атмосферным давлением и выталкивающей силой, которые, равно как и земное ускорение свободного падения, были функциями замедленного времени - в сумме вызывало, что, говоря практически, там я пребывал в состоянии невесомости.

Потом я вернулся к проблеме катастрофы. Часы города сейчас указывали три часа тринадцать минут и сорок одну секунду. Сейчас там в черепашьем темпе ползла сорок вторая секунда. До момента сотрясения, предшествующего катастрофе, не хватало еще только пяти минут и восемнадцати секунд. "Только" - с точки зрения горожан, которым этот кошмар угрожал, зато "если" - когда об этом же размышляли спасенные в укрытии. Потому что, в соответствии с временем, идущим здесь, критический момент должен был наступить только лишь через четырнадцать дней.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});