Белое, черное, алое… - Елена Топильская

— Вы бы хоть перчатки резиновые надели, — брезгливо сказал Кораблев, следивший за моими манипуляциями.

— Да я сейчас схожу руки помою, — отозвалась я. Кораблев презрительно фыркнул.

— Только меня теперь не трогайте, — предупредил он, втягивая живот, пока я проходила мимо него по кабинету, причем на приличествующем расстоянии.

— Успокойся, обниматься с тобой не буду.

— Вы руки-то как следует вымойте, как следует! — донеслось мне вслед.

Вернувшись из умывальника, я поставила Леню перед фактом: мы сейчас поедем к криминалистам, отдадим ботинки и слепок…

— Опять?! — заорал Кораблев. — Опять эти вонючие башмаки в мою чистенькую машинку? Не позволю! Везите на трамвае!

— А потом съездим в больницу к Скородумову, — продолжала я, не обращая на его крики внимания.

— Зачем?! — тут же воспротивился Кораблев. — Что там делать, он еще в реанимации, все равно туда к нему не пустят.

— Ну что тебе, жалко, что ли, — настаивала я. — Я хочу с доктором поговорить, в конце концов, мне справку надо получить о прогнозах его выздоровления. У меня же материал вылеживается и срок по нему течет, надо хоть справками обставиться на случай пропуска срока. Иди машину заводи, я сейчас подойду. Ну давай, давай!

— Давай-давай! — передразнил он меня.

Ворча, Кораблев пошел вниз. Я тоже стала собираться; телефон зазвонил, когда я уже надевала куртку. Медовым голосом Василий Кузьмич осведомлялся о моем самочувствии и планах и нижайше просил по пути к криминалистам заглянуть к нему в РУБОП.

— Машечка, жду, чайничек ставлю…

— Трогай, шеф, — сказала я, открыв дверцу Ленькиной машины и бросая на сиденье сумку. — К вам заедем, Кузьмич ждет.

— Вот-вот, — тут же заворчал Кораблев. — Вы меня как извозчика используете. Между прочим, у нас в РУБОПе работают штатные водители. А я бы на вашем месте носил бы юбку поскромнее, а то ваши коленки отвлекают от дорожной обстановки. В следующий раз сядете на заднее сиденье.

— Ленечка! Ты еще и коленки замечаешь? — изумилась я. — А я-то думала, что ты видишь во мне одни недостатки.

— А что, такие коленки — достоинство, что ли? Для серьезной женщины, занимающей ответственное должностное положение, это недостаток. Я бы даже сказал, порок.

— Ладно, Леня, сделаю пластическую операцию, поменяю форму коленей. А если ты соскучился по оперативной работе, запроси-ка мне сведения на Пруткина — нет ли на него каких разработок.

— Зачем вам это? Какие разработки на неудачливого вора, кому он нужен?

— Вот ты сразу его неудачливым заклеймил! А может, он как раз удачливый…

— Ну да, четыре раза за кражи присел.

— А сколько раз не присел? А в последний раз из-под убийства выскочил, знаешь, срок за убийство и срок за кражи — это две большие разницы.

— Хотите его чем-нибудь пошантажировать?

— Да не пошантажировать я его хочу. У меня такое чувство, что какая-то связь в розыске у него есть. Он не просто так получал символические сроки, и в хозобслуге не просто так остался. Ты же порядок знаешь! Если ты на него запросишь сведения, может, его человек на нас выйдет.

— И что?

— Может, вместе разговорим его.

— Сомневаюсь. А где он первый раз залетел, в каком районе у него судимость?

— Первый раз, кстати, в нашем районе. Он, между прочим, тут и родился. Он пятьдесят девятого года, первый раз осужден в восемнадцать лет, только-только ему исполнилось. Получил год, освободился по сроку.

— Кража?

— Кража. Второй раз осужден тоже у нас в районе, — полез в квартиру с сигнализацией, тогда это еще было экзотикой, прихватили его прямо в квартире.

— Судя по этому, Пруткин уже тогда в случайные хаты не лазал, работал по наводке?

— История об этом умалчивает. А вот третий срок получил уже в пригородном районе, за кражи из оставленных дач. Аппаратура, одежда, продукты.

— Как его туда занесло?

— В нашем районе он жил в коммуналке с матерью, это есть в одном из приговоров. После первой отсидки вернулся к ней, а потом мать, наверное, умерла, и после второго приговора он свою жилплощадь потерял, — тогда еще выписывали, если срок больше шести месяцев; отсутствуешь больше шести месяцев, теряешь право на жилье. А в пригороде у них дача была — так, хибара какая-то, времяночка, не чвановский дом, конечно. Вот он туда и рванул, когда освободился по второму приговору. Там и жил, без прописки, естественно. Леня, а как на него вышли по убийству Чванова, ты не в курсе, случайно?

— Мы-то отрабатывали версию о бандитских разборках, с учетом угроз в адрес Чванова. А местные считали, что кто-то пришел хату бомбануть. Искали потихонечку специалистов, а вот он — специалист — на расстоянии вытянутой руки, три остановки на автобусе. Пришли его спрашивать, а он — бац! — явку с повинной. В печке ножичек, на курточке кровь, все в цвет.

Белое, черное, алое…

— Бац! Явку-то с повинной он, наверное, не сразу? Местные с ним немножко поработали?

— Может быть. Но когда я подключился, он охотно рассказывал, как пришел кражу совершать и что из этого вышло. И следов побоев я на нем не видел. Если он чей-нибудь человек, я могу проще узнать.

— Интересно, каким образом?

— Все равно все сведения об агентах в компьютер загоняются.

— А кто тебе их даст?

— А это уже мои проблемы. Все, приехали!

Василий Кузьмич пожелал меня видеть по своим скорбным делам. Как воинственный Катилина при каждом удобном случае напоминал, что Карфаген должен быть разрушен, так и добродушнейший Василий Кузьмич начертал на своем знамени:

«Вертолет должен сидеть в тюрьме!»

Я по токсовскому трупу сделала все, что пока было в моих силах, и ждала результата согласований на высшем уровне по вопросу, кто в дальнейшем примет это дело к производству. По логике вещей, его надо было объединять со взрывом в лифте и серьезно браться за вертолетовских бойцов, которые, судя по всему, не были семи пядей во лбу, раз додумались только до того, чтобы вытащить взрывника-наблюдателя из его логова на чердаке и поколоть на заказчика, а дистанционный пульт к взрывному устройству отобрали и выбросили во дворе. И сочли, что тем самым предотвратили покушение на «папу».

В принципе, я бы и сама с удовольствием поработала по этому делу, уж больно красивая картинка складывалась из показаний жильца квартиры под чердаком — Епанчинцева, записи вертолетовского телефонного разговора со своими цепными псами, рапортов, которые предоставила Федеральная Служба Безопасности (надо еще подумать, как превратить их в доказательства), и результатов осмотра трупа. Да плюс следы ботинок покойника на чердаке. Да плюс еще одна запись телефонного разговора Вертолета с неизвестным, который напоминал ему о годовщине. Так что это дельце в перспективе могло слиться с делом об убийстве Чвановых, что еще больше подстегивало мое нежелание выпускать этот злосчастный взрыв из рук.

Вот по этому поводу Василий Кузьмич, как выяснилось, и собирался бить челом.

— Радость моя, — сообщил он, прихлебывая чай, и не забыв и мне налить, — ты знаешь, что учудил этот сукин сын, Лагидин? Мы его после обнаружения трупа так плотно взяли в наблюдение, плотнее некуда, и даже в квартиру микрофон воткнули, так эта сволочь сделала ход конем и в больницу залегла. Якобы с сердечным приступом, аж в реанимации окопался.

— А может, у него и правда сердчишко прихватило? — со смехом сказала я. — Труп-то в сводку дали?

— Ну, а как не дашь? — подтвердил Кузьмич.

— Ну, значит, он уже в курсе, что труп нашли.

— Ну и что? Вряд ли он в курсе, что у его бойцов на хвосте комитет висел, а мы слушали его телефон. Если про это не знать, попробуй этот труп привязать к Вертолету: где он, а где область.

— Может, вы и правы, — согласилась я. — Хочу только добавить, что, и зная все это, Вертолета пристегнуть к убийству тоже будет проблематично. Если только его бойцы не поплывут. Поди докажи, что он давал команду убить. Если его припереть тем, что у нас есть, ну признает он, что велел порасспрашивать взрывника с пристрастием, а что те его грохнули, так извините — это эксцесс исполнителей. Перестарались ребята. А он позаботится о том, чтобы ребятам в зоне не очень тоскливо было. За недонесение по новому кодексу уже не наказывают, нет такой статьи. А укрывательство с его стороны не докажешь. А даже если докажешь — извольте, господин Лагидин, получить по приговору суда штраф в размере пятисот минимальных размеров оплаты труда, или в размере вашего двухмесячного дохода. Он еще и судье премию приплатит в размере двухлетнего дохода. Там в санкции еще арест есть, от трех до шести месяцев, и лишение свободы на срок до двух лет, но об этом и мечтать нечего. Проще ему доказать уклонение от уплаты налогов.

— Значит, его бойцы поплывут, — уверенно сказал Кузьмич.

— Ну, дай-то Бог.

— Машечка, я чего хотел-то: может, пугнуть его немножко? Нам-то в больницу лучше не соваться, а вот ты бы съездила, переговорила бы с лечащим врачом, справочку бы взяла, даже с ним не надо беседовать…