Разрушенный мост - Филип Пулман

смотрела теперь незнакомая женщина, и это было жутко.

– Как жестоко, – произнесла бабушка, и голос ее тоже был другим: громким и незнакомым.

«Что? Что я сказала такого жестокого? – подумала Джинни. – Или она что-то другое имеет ввиду?» Смущение скапливалось под кожей, покалывая ее.

– Мы старались изо всех сил. Да, этих сил было не так уж и много. Но видит бог, мы вложили свою душу – вот только этого оказалось недостаточно, – продолжала бабушка.

Дедушка оставался в своем кресле, но на его лице явно читался ужас. Запахло бедой.

– Так что насчет моей мамы? – спросила Джинни. Голос ее дрожал.

– О да, – сказала бабушка, выпрямляясь. Ее глаза так и горели ненавистью. – Сейчас я тебе все о ней расскажу…

– Дороти… – попытался успокоить ее дедушка.

Она обратила горящий взор на него.

– Кен? Ты хотел что-то сказать? Потому что мне показалось, Вирджиния задала вопрос.

Шокированный этой ненавистью, он отпрянул и кивнул:

– Да, дорогая, конечно…

– Я ведь могу говорить?

– Да, конечно.

«А ведь он к этому привык, – подумала Джинни. – Он уже видел ее такой и знал, что к этому все идет. И теперь она повернется ко мне…»

Так и вышло. Горящие гневом глаза остановились на лице Джинни, и та почувствовала в душе холод. Не отдавая себе в этом отчета, она вцепилась в руку Роберта, лежавшую на диванной подушке. Так они и сидели, взявшись за руки, а бабушка заговорила:

– Так я могу ответить на вопрос Вирджинии? Прости, дорогая, кто-то должен это сделать, зря никто тебе не говорил. И я не могу тебе позволить и дальше жить с этим пятном. Понимаю. Выбор слов может быть неприятен, но других я не найду: твоя мать – шлюха. Черная шлюха. Понимаешь, что я…

– Кто? – переспросила Джинни. – И почему вы говорите о ней в настоящем времени?

Может быть, ей послышалось? Все это казалось невозможным.

– Дороти, прошу, – прошептал дедушка.

– Не смей меня перебивать! – рыкнула бабушка. – Если бы в свое время у тебя хватило смелости решить этот вопрос, все было бы хорошо, но нет, ты решил сбросить эту проблему на Дороти, пускай Дороти разбирается – это ведь твой девиз. Да, Вирджиния, это не твоя вина, милая, но мне тяжело думать, что мой сын, мой мальчик, мой единственный ребенок замарался связью с цветной женщиной, когда у него был приличный дом и красавица-жена… О чем еще мог мечтать этот мужчина. Конечно, он никогда бы не ушел к ней, если бы она его не соблазнила. Все логично. Она сразу увидела приличного человека, а увидев, вцепилась в него обеими руками. Ей нужно было выбраться из своей помойки, и единственный способ сделать это состоял в том, чтобы украсть мужа у другой женщины. Конечно же, она ни перед чем не остановилась…

Поток яда продолжал изливаться с ее губ даже когда Джинни встала и заговорила, хотя ее дрожащий голос был едва слышен и тонул среди бабушкиных слов:

– Спасибо за угощение. Я была очень рада. Простите, что у меня кожа не того цвета. Думаю, в этом виновата моя мать, раз она виновата и во всем остальном. Простите, что она разрушила ваши мечты об идеальной жизни, это, наверное, было ужасно. Забудьте обо мне, всего наилучшего. До свидания.

Бабушка умолкла.

Дедушка пытался встать с кресла, но Джинни промчалась мимо и схватила брошенный на полу в коридоре рюкзак. Она как раз возилась с ручкой входной двери, когда услышала позади шаги бабушки и в ярости обернулась, но увидела только раскрытые объятия, только пожилую женщину, ослепленную слезами.

– Вирджиния, милая, послушай! Ты всегда будешь моей любимой внучкой, моей первой внучкой. Если я что-то не так сказала, прости меня, прости, я не хотела тебя обидеть. Я глупая старая женщина, очень глупая. А ты моя маленькая внучка, я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива. Скажи, он плохо с тобой обращается? Он присматривает за тобой? Мужчины не умеют воспитывать детей в одиночку. Ей не стоило бросать его, это было несправедливо, неправильно. Милая, я только хочу, чтобы ты получила все самое лучшее…

Джинни позволила ей обнять и поцеловать себя, сдерживая отвращение, которое испытала, когда к ее щеке прикоснулась влажная от слез старческая щека, когда в нос ей ударил затхлый запах пудры, когда к ней прикоснулось дряблое и костлявое тело. Потерпев несколько секунд, она отвернулась. Все это было ужасно.

– Она жива? – только и спросила Джинни. – Моя мать жива?

– Милая, забудь о ней…

– Она ведь жива, правда? Или вы все придумали?

– Не надо так, моя девочка! Останься с нами, мы за тобой присмотрим. Она и знать тебя не захочет…

Джинни отшатнулась и выбежала на улицу, а потом дальше по дороге, надеясь, что ее не стошнит.

К остановке как раз подходил автобус. Ждать Роберта Джинни не стала, просто махнула рукой водителю, призывая его остановиться, купила билет до центра и села на свободное место.

«Черная шлюха. Замарался связью с цветной женщиной».

Все, что она услышала, сродни было множеству болезненных ударов, которые попадали в самые неожиданные места, и Джинни чувствовала себя оглушенной. Но самым болезненным из них было осознание, что ее мать, возможно, жива. Это было невозможно, нелепо. Она выудила из рюкзака журнал и снова перечитала анонс, но там упоминались только в общем «художники Гаити последних двух десятилетий». От этого было мало толку.

Возле вокзала Джинни подскочила и бросилась к к кнопке, чтобы попросить водителя остановить автобус… На мгновение задумалась о Роберте: это ведь она притащила его сюда, так не следует ли вернуться?..

Нет. Сам найдет автобусную остановку. Есть вещи поважнее.

На вокзале Джинни нашла телефонную будку и набрала номер галереи. Сначала никто долго не отвечал, и она начала нервно постукивать себя по голове ладонью.

– Добрый день! Галерея L’Ouverture.

Голос был мягкий, с сильным шотландским акцентом. Джинни на секунду лишилась дара речи и едва не выронила журнал.

– Ой. Здравствуйте. Я звоню насчет выставки художников с Гаити…

– Верно, она откроется завтра.

– Одна из художниц… Аннель Батист…

– Да?

– Вы могли бы рассказать, какие ее работы будут у вас представлены? Понимаете, я учусь, и тоже буду художницей. Я видела некоторые ее картины, но это были репродукции. Я ненадолго приехала, и…

– Понимаю. У нас будет несколько ее полотен из серии «Выборы», их раньше нигде не выставляли.

– Из серии «Выборы»?

– Она написала несколько работ на тему всеобщего голосования, которое прошло на Гаити. Там есть довольно необычная картина «Смерть полковника Пола». Она одна стоит того, чтобы приехать на выставку. Также на экспозиции будет несколько пейзажей.

– А о каких выборах речь?

– О недавних, которые закончились весьма кроваво. Это было два, может, три года назад. Мне следовало бы знать…

– Простите, вы сказали два года назад?

На том конце провода удивлено рассмеялись.

– Да, все верно. Говорите, вы в Ливерпуле ненадолго?

– Совсем