Кудесник - Рут Оуэн

Загрубевшие его пальцы гладили ей бедро, посылая дрожь наслаждения по всему пространству ее сверхчувствительной кожи. Внутри нее разгоралась страсть. Она уже ощутила ласку в начале вечера, но то, что было тогда, и близко не напоминало то, что было теперь. Теперь все происходило медленно и горячо, словно он намеревался заниматься любовью с каждой частью ее тела по отдельности. С каждой. Она простонала, зная, что не вправе такого желать, понимая, что это для нее отрава.

— Иэн, нам нельзя…

Гортанный смех его вызвал у нее сладчайшую дрожь в позвоночнике.

— Ребенком я жил в замке, принадлежавшем нашему роду на протяжении множества столетий. Там было холодно и сыро, и он был до такой степени переполнен символами побед моих предков, что там не оставалось места, где можно было бы просто жить. И я так долго прожил среди мертвых, что позабыл, как это — быть живым. — Иэн прижался к Джилл еще сильнее, соблазнительно лизнув мочку уха. — А точнее, это продолжалось до того момента, как ко мне в кабинет ворвался некий огненный шар и не устроил мне веселую жизнь по поводу отсутствия на производстве замкнутого цикла переработки экологически вредных веществ.

Глаза Джилл широко раскрылись от удивления.

— Но это же был мой первый рабочий день!

И она почувствовала, как зарывшийся ей в волосы рот расплылся в улыбке.

— И с той поры быть рядом с вами стало пыткой. Знаете, сколько времени я мечтал вас поцеловать? Знаете, сколько времени я мечтал до вас дотронуться вот так, как сейчас?

Рука его забралась между ее ног. Желание взорвалось внутри нее, как вспышка сверхновой звезды.

— Вам не надо… — начала было она, глядя на силуэт водителя. — Нам не надо…

Его обволакивающий, как мягкая кожа, голос был столь же соблазнителен, как и его прикосновение.

— Позвольте мне, Джилли. Хотя бы раз позвольте мне дотронуться до вас именно так, как я желал, именно так, как я мечтал…

Слова его подкреплялись движением его руки, которая поднималась все выше, пока не добралась до участка обнаженного тела над чулками, прикрепленными к подтяжкам. Она застонала, вжимая рот ему в плечо, чтобы заглушить звуки. ‘ Он хотел меня с самого начала, — подумала она, ощущая, как в ней рождается ослепительное, одновременно горькое и сладкое томление. — Он хочет ту, за кого он меня принимает”.

Она с ума сошла, позволяя ему делать это, и не только из-за присутствия водителя. Их страсть не меняла ни ее, ни его прошлого. Это была иллюзия — обволакивающая, горячая, грешно-чудесная иллюзия, столь же нереальная, как и киберпространство. Ей следовало покончить с этим — прямо сейчас. Но когда его пальцы стали бегать по обнаженной коже внутренней части бедер, до нее дошло, что она не сможет собрать волю в кулак и прекратить происходящее, даже если бы она этого пожелала. Прикосновения Иэна и для нее были фантазией наяву.

Она отдавала себя. Инстинктивно она налегла на его руку, избирая общий для них любовный ритм. Его крепкие пальцы действовали, как по волшебству, доводя ее до беспорядочной дрожи. И когда он вобрал ее в ладонь, она уткнулась ему в затылок, застонав, как только на нее накатилась приливная волна наслаждения.

— Хочу тебя! — чуть ли не выкрикнул он. — Хочу тебя горячей, голой и лежащей подо мной! Скажи, что ты тоже этого хочешь!

Хочет? Да она обмирает в ожидании этого! Она обезумела от желания, горя готовностью получить от него всенаполняющую ласку, на которую способен только он. Выше талии она была самая настоящая леди. Ниже талии она двигалась в такт его невероятным касаниям, бешеная, как сука во время течки. Большее было невообразимо. Остановиться она уже не могла.

— Скажи! — требовательно проговорил он, и голос его дрожал от страсти. Он наклонился еще ближе, и губы его находились выше ее губ лишь на несколько мучительных дюймов. — Мне все равно, правда это будет или нет. Скажи, что хочешь меня.

Правда или нет?

Да как он может сомневаться? Тело ее говорило, до какой степени она его хочет, как она его любит. Ее любовь к нему была единственной для нее истиной. И единственным, в чем она не позволяла себе признаться. Достичь такой близости, а затем увидеть, как гаснет страсть в его взоре, когда она расскажет о себе правду… вот это действительно ее убьет.

— Иэн, я не могу…

Такси резко остановилось. Повернув голову, Джилл увидела фонарь перед своим домом. Конец поездке. И фантазиям.

Позднее она так и не смогла понять, как это Иэну удалось так быстро разъединиться и как ему удалось устроить ее на другом конце сиденья и скромненько накрыть ей ноги ее же плащом, прежде чем таксист успел выключить счетчик и обернуться.

— Мы приехали, сеньорита. А сеньор поедет назад?

— Да, — заявил Иэн, прежде чем успела ответить она. — Поедет.

Он открыл дверцу и выпустил ее, и ни в его прикосновениях, ни в выражении его лица уже не было тепла. Маска вернулась на место, появился стальной фасад, заставляющий людей воспринимать его как человека холодного и отстраненного. Но Джилл знала, что под этой бесстрастной внешностью бьется страстное, ранимое сердце. Сердце, способное разорваться, как и ее собственное.

Ничего постоянного между ними быть не может. Она это знала. Но она также знала, что она обязана сказать ему правду, почему это именно так. Он спас ее от орка и от нациста, а только что — от понимающей ухмылки сующего нос не в свое дело таксиста. Она не могла позволить ему уехать с убеждением, будто она убегала именно от него, будто именно он вынудил ее уехать. Она вплела пальцы в его ладонь, лежавшую на ручке дверцы.

— Иэн, то, что ты хотел, чтобы я сказала в машине, — сущая правда.

Какое-то время ничего не происходило. Затем он оторвал руку, повернул ее ладонью вверх и сам сплел с нею пальцы. Взгляды их сомкнулись, и настал драгоценный миг, когда во всей вселенной существовало одно лишь их прерывистое дыхание и ритмичное биение их сердец.

— Можете ехать, — проговорил таксисту Иэн, не отводя глаз от Джилл. — Сеньор остается.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Она зашла в полумрак своей гостиной, где прорисовывались знакомые очертания предметов обстановки и где через стеклянную дверь тускло просвечивала бледная Луна. Этот дом был для нее спасительной гаванью, островком мира в безумной, хаотичной вселенной. Но мир тотчас же исчез, как только она услышала шаги позади себя.

— Свет зажечь? — тихо спросил он.

— Не надо, — ответила она. В темноте было легче, было проще рассказать правду о своем происхождении. Она скрестила руки на груди, поверх облегающего дождевика — уловка, которая должна была сработать. Все еще глядя в сторону, она заговорила, надеясь, что из ее уст польется складная речь. Но ей удалось выдавить из себя одну лишь фразу: