Рукопись Бэрсара - Елизавета Манова

Вам тягостна власть, господин же аких наш уже немолод, и нет того, кто наследовал бы ему. Ужель это грех, что я помышляю из рук наставника моего и благодетеля, моего второго отца принять Квайр и оберечь его во всей силе его и величии таковым, каким господин мой аких мне его завещает? Нет, Учитель, в том долг мой и честь моя, ни друзья, ни враги, ни жалость, ни слабость телесная меня не остановят!

— Поэтому ты и убрал от акиха всех прежних товарищей?

— Так вы за это на меня сердитесь? Учитель, да у самого ведь душа болит, а как иначе? Всем ведь хороши — золото, а не люди, одна беда: деревенщина неотёсанная! Никак им не уразуметь: нет Охотника, есть господин наш — аких Квайра! Как раз третьего дня… Посылаю я это к акиху Тарга со спешной вестью. Нагоняет он господина нашего во дворе, в зале Совета Благородных, да как заорёт: «Эй, сиятельный аких!», а коль тот не оборачивается «Да погоди ты, дьявол тебя задери!» А там не только наша знать, иноземцев полным-полно! Ну, как его после того при себе оставить? Чтоб хихикали да дурость его поминали?

— Рават, — сказал я совсем тихо, — а об Огиле ты подумал? Совсем он один…

— Да как же один, когда все при нем: Дибар, Сигар, Эргис. Да и мы-то с вами его не покинем!

Я с трудом улыбнулся и спросил Таласара, как идут дела.

— Лучше не бывало, биил Бэрсар! Прошлый год из семи приказчиков пятерых отпустил, а нынче все в деле, ещё двоих взял. Слыхали, наверное, второй караван судов в Лагар спускаю!

— Слышал и рад за вас.

— Великой мудростью акиха процветает наша торговля, как никогда. А ткани в особой цене, давно их на рынке не было. Смешно сказать, биил Бэрсар, все склады опустошил! Пришлось биилу Атасару срочный заказ давать. Станет, конечно, недёшево, и прибыль не та, да сейчас грех останавливаться — как бы кредит не шатнуть!

— А вы не боитесь, что Атасар подведёт? Похоже, у него с ткачами нелады.

— Да, — сказал Таласар с досадой, — обнаглела чернь!

— Скоты! — процедил Рават, и злоба состарила красивое лицо. — Мало им, что аких на последнее золото хлеб покупает и за гроши продаёт! Налоги с них, почитай, сняли — ведь ни хлебного, ни печного не платят! — а этим тварям все мало! Так обнаглели, что не таятся. Мол, не для того весною кровь лили, чтоб опять в кабалу лезть. И когда б одни разговоры! Уж не то, что квайрские ткачи — биссалские шелковщики от работы стали отлынивать. Выжечь эту гниль, покуда всю страну не заразила!

— Не переусердствуй, смотри. Так и страну поджечь недолго… выжигая.

— Нет, Учитель, слава господу, болезнь на виду. Сыздавна в Квайре вся зараза от безбожного Братства — одни разговоры?

— Есть, дорогой Учитель! Кончики отыскали и до сердца скоро дойдём. Вот днями договор с Тарданом подпишем, можно и за свои дела браться. Все готово!

— А аких знает об этом?

Рават поглядел удивлённо.

— Да как бы я без воли его за такое дело взялся?

Боль и облегчение — словно прорвало нарыв. Все. Напрасно ты поспешил, Баруф. Честное слово, я не хотел! Думал, что буду с тобой до конца. Ладно, если ты сделал и этот выбор…

И я принялся за Равата. С ленивым, чуть насмешливым интересом я требовал доказательств, что Братство существует, что это не сплетни и не сказки предместий. Он лез вон из кожи, чтоб доказать, что он сражается не со словами, не с бабьими пересудами, а с реальной силой. Он все мне выложил, даже то, в чём был не уверен, даже свои догадки. Неглупые у него были догадки.

Да мальчик, прав Баруф, а не я — ты годишься. Не просто мелкий честолюбец — а личность. Ум и жестокость… тяжело мне будет с таким врагом. Ничего, ты ещё молод. Я продержусь на твоих ошибках. Я играл с ним, и это было стыдно, ведь он ещё верил мне и уважал меня. Пожалуй, теперь и я его уважал. Он был мой враг, настоящий, смертельный — а таких врагов положено уважать.

Что же ты наделал, Баруф? Да, я знаю, тебя заставили поспешить. За все надо платить — но зачем так подло? Почему ты со мной не поговорил? Мы бы вдвоём… господи, ты ведь знаешь, что мы можем вдвоём?

Концы у вас — это да, но у меня целых два дня. Я успею.

Я не ложился в эту ночь. Спокойно и деловито просмотрел бумаги и уничтожил всё, что не касалось наших с Баруфом занятий. Жальче всего было расчёты. Снова и снова я просматривал их, нашёл небольшую ошибку, машинально исправил. А потом отправил в очаг, и мне показалось, что я бросил в огонь всю свою жизнь — от рождения и до сегодняшней ночи. Но искры погасли, осыпались в чёрном пепле, и я заставил себя улыбнуться. Восстановлю, если буду жив. Память меня ещё не подводила.

Вытащил деньги — о них не знала даже Суил. Чуть больше пяти кассалов — огромная сумма для Квайра, но для меня — гроши. Многое надо было сделать; я все успел, а ночь никак не кончалась… и боль не кончалась тоже.

Рассвет настиг меня у Ирагских ворот. Все у меня готово: пропуска, охранные грамоты, офицерские бляхи. Конечно, Баруф со временем все поменяет, но пара месяцев полной свободы… Ирсал торчал у кузницы. Глядел на небо и чесал волосатую грудь. Увидел меня, хмыкнул и взялся ладонью за щеку.

— Отправляйся в Кас, — велел я ему. — Забирай семью. Мать тоже с тобой поедет. Чтоб завтра вас в городе не было! Держи.

Он взял мешочек с деньгами, поглядел на него, на меня.

— Беда?

— Беда. Беги к Асагу. Скажешь: началось. Ночью увидимся, я провожать приду.

— А если про тётку спросит?

— Скажешь, я остаюсь.

— Насовсем?

— Насовсем.

— Слава богу! — сказал Ирсал и обнял меня, шлёпнув мешком по спине.

— Поспеши.

— Дай хоть оденусь, родич чёртов!

Мать я застал за уборкой. Засучив рукава, низко нагнувшись, она скоблила ножом давно отскобленный стол. Я глядел на её худые, сутулые плечи, на бессильную шею, и в горле стоял комок. Я так давно её не видел. Я так по ней стосковался. Я опять так долго не смогу увидеть её. Вдруг она оглянулась, и улыбка согрела её лицо и оживила глаза.

— Равл! Да как же ты тихонечко взошёл, я и не чуяла!

Но я молчал, и улыбка её погасла.

— Равл, никак что стряслось? Что с тобой, детка?

— Матушка, — глухо сказал я. — Тебе надо уехать.

Она обвела испуганным взглядом дом — родные стены, где прошла её жизнь, где она любила и горевала, где родила и потеряла своих детей, — единственное, что есть у неё на свете.

— Господи помилуй, Равл. Куда ж я из дому?

Я не ответил. Я молча глядел на неё, и мать вдруг шагнула ко мне, провела по лицу рукою.

— Сыночек, детка моя ненаглядная, да что с тобой?

— Хочешь, чтоб я остался честным человеком? Чтобы не стыдиться за меня?

Она кивнула.

— Уезжай. Если до тебя доберутся… я все сделаю… любую подлость. Развяжи мне руки, матушка. Не дай, чтобы меня скрутили.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});